"Участь умных людей, мой милый, большую часть жизни своей проводить с дураками, а какая их бездна у нас! Чуть ли не больше, чем солдат. (Из письма Бегичеву, 1818 г.)".
Второй ведущий :
"Ах, сколько шуму наделал в Москве ваш Чацкий. Как неожиданно, как сильно, с каким умом и с какой иронией сказалось вдруг в одном произведении все, что нашлось тогда в горячечном воздухе столицы, что волновало, тревожило, пьянило сильнее шампанского. Ах, как всполошились тузы, с какой готовностью спешили они присоединиться к фамусовским гостям, с какой безотчетностью торопились вписаться в полк шутов".
Первый чтец :
Д. Н. Рунич, член Ученого комитета: "… Это не комедия, ибо в ней нет ни плана, ни завязки, ни развязки… Это просто поговорка в действии, в которой воскрешен Фигаро".
Первый ведущий :
В защиту теории литературы, с которой, по его мнению, оказался не в ладах автор "Горе от ума", выступил и ближайший, любимый друг Грибоедова, Павел Александрович Катенин: "План неясен, сцены связаны произвольно, характеры портретны, и, наконец, дарования более, нежели искусства…"
Первый чтец (Грибоедов):
""Дарования более, нежели искусства". Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать, не знаю, стою ли ее? Искусство в том только и состоит, чтобы подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теоретикам, то есть делать глупости, – тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли и вообще без них. Я как живу, так и пишу свободно и свободно".
Второй ведущий :
"Да, комедия удалась. Но чувство удовлетворения не приходило. Высокое не давало покоя. Воображение тревожили замыслы будущих трагедий".
Первый ведущий :
"Дебри, лай, звук рогов, гром бубен. По-восточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных деревьев. I век. Заговор вельмож против армянского царя…"
Второй чтец :
"Или другое… 1812 г. История начала войны, взятие Смоленска, приезд государя, обоз раненых… Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей…"
Второй ведущий :
"Всему этому не суждено было сбыться. 7 лет прошло с тех пор, как вы ругали дураком Загоскина и бесились, когда матушка за ужином с презрением говорила о ваших стихах. 7 лет прошло с той поры, когда Персия, а с ней и вся жизнь, казались ребячеством, и только поэзия…"
Второй чтец :
"Поэзия!! Люблю ее без памяти, страстно, но любовь достаточна ли, чтобы себя прославить? Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов …"
Первый чтец :
"Друг и брат. Я тотчас не писал к тебе по важной причине. Ты хотел знать, что я с собою намерен делать, а я сам еще не знал. Почти три месяца я провел в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую? Умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. – Что у меня с избытком найдется что сказать, за это я ручаюсь, отчего же я нем? Нем, как гроб!!
Тьфу, злодейство! Да, мне невесело, скучно, отвратительно, несносно. Подожду, авось придут в равновесие мои замыслы беспредельные и ограниченные способности… Сделай одолжение, не показывай никому этого лоскутка моего пачканья; я еще не перечел, но уверен, что тут много сумасшествия…"
(Из письма Бегичеву, 1812 г., 9 сентября)
Первый ведущий :
Три дня спустя: "Я вырвался, наконец, из дрянного городишки. А между тем так скучно! Так грустно! Думал помочь себе, взялся за дело, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска Неизвестная. Тоска Неизвестная! Воля твоя, если это долго меня промчит, я никак не намерен вооружиться терпением: пускай оно останется добродетелью тяглового скота.
Ты, мой бесценный Степан, любишь меня, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее, умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то либо другое у меня впереди".
Второй ведущий :
"Персия! Дурацкая страна! Она отвлекала, не оставляла времени для занятий любимым делом. Но она и спасала. Война в Чечне, арест по делу декабристов, возвращение к месту службы, хлопоты о выгодном мире с Персией и, наконец, их успех, почести, награды – все это мешало предаваться унынию, мало того, воодушевляло, заставляло строить проекты, планы. И, наконец, Нина…"
Первый ведущий :
… Сочельник. 24 декабря 1828 г. Казбин. Полутемная комната. Свеча на столе отбрасывает неверный свет на чистый лист бумаги, Грибоедов обмакивает перо в чернила, и на бумагу ложатся слова, полные любви и нежности. Он пишет письмо Нине…
Первый чтец :
"Душенька, Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда 4 дня пути…"
Первый ведущий :
Господи, опять дорога! Еще 4 дня беспрерывного галопа, и с каждым часом все дальше и дальше от нее. В воображении возникали знакомые и давно надоевшие картины:
Светлый день. Верхи снежных гор иногда проглядывают из-за туч: цвет их светлооблачный, перемешанный с лазурью…
Взгляд назад: темно, смятение, образы, барабанный бой для сбора, огни в редуте.
Этот бой Грибоедов услышал так явственно, что очнулся. Когда это было? Лет, наверное, десять назад. И теперь все то же: барабанный бой, ветер… И все-таки многое изменилось: он встретил Нину…
Первый чтец :
"Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить… Помните, друг мой неоцененный"
Первый ведущий :
Это было 16-го. В этот день он обедал у Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе. Сначала все на нее глядел, задумался, сердце забилось: дыхание занялось, он не помнил, что начал ей бормотать, и все живее, живее. Нина заплакала, засмеялась. Грибоедов поцеловал ее, потом к матушке, к бабушке. Ах, как много можно еще вспомнить.
(Звучит вальс Грибоедова)
Второй ведущий :
И вот нужно было подводить итоги. Помните, что вы сказали Степану перед последним своим отъездом из Москвы: "Я знаю персиян. Аллаяр-хан мой личный враг. Он меня уходит. Не подарит он мне заключенного с персиянами мира". Да, вы знали этот народ, и вы могли не понимать, давая убежище перебежчикам и добиваясь освобождения пленных, чем это должно было кончиться: джихад. Священная война. Надеяться было не на что.
Первый ведущий :
И вот перед ним встала совесть, и он стал разговаривать с ней, как с человеком.
Совесть :
– Оставь свои бумаги, не хлопочи так над бумагами. Остановись, подумай. Ты сегодня пнул собаку на улице, вспомни.
Грибоедов :
– Неприятно. Но, вероятно, она привыкла.
Совесть :
– Зачем ты бросил свое детство, что вышло из твоей науки, из твоей деятельности?
Грибоедов :
– Ничего. Я устал за день, не мешайте мне.
Совесть :
– Может, ты ошибся в чем-нибудь? Зачем ты женился на девочке, на дитяти, и бросил ее. Она мучается теперь беременностью и ждет тебя.
Грибоедов :
– Да, может быть, не нужно было тягаться с Нессельроде, торговаться с Аббасом-Мирзой, ведь, в принципе, это не мое дело.
Совесть :
– Ты что-то позабыл с самого детства. Ты ошибся. Может быть, ты не автор и не политик?
Грибоедов :
– Что же я такое?
Совесть :
– Может быть, ты убежишь, скроешься? Мало ли что скажут люди: ты можешь выдать перебежчиков, можешь начать новую жизнь, получишь назначение.
Грибоедов :
– Да минует меня чаша эта?
Совесть :
– Ты не хвалился, что перевернешь всю словесность русскую, вернешь ее к истокам простонародным, песни ты хотел, театра русского.
Грибоедов :
– Я не хвалился. Просто не удалось.
Совесть :
– У тебя будет сын, Нина его будет качать: люшеньки-люли… Ради сына, не поздно еще?..
Грибоедов :
– Поздно, не поздно. Я все знаю сам.
Совесть :
– Но бежать нужно, бежать. Это очень страшно – умирать: больше ничего не увидишь, не услышишь.
Грибоедов :
– Я не хочу об этом думать. Я честно исполнял трактат. (Грибоедов жжет бумаги. Держит руки над свечой.) Тепло. Все всегда хорошо.
(Звучит вальс А. С. Грибоедова)
Второй ведущий :
"Кто век прожил с большим блеском? И как неровна судьба, так сам он был неровен: решительно действовал на умы современников, вел их, куда хотел; гонимый и гонитель, друг царей и враг их", – так писал Грибоедов Вяземскому о Вольтере. Или о себе?..
Первый чтец :
Я познакомился с Грибоедовым в 1817 г. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества – все в нем было необыкновенно привлекательно…