Читателя найду в потомстве я.
Первый чтец (читает стихотворение Марины Цветаевой "1913 год"):
Моим стихам,
Написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет)
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Второй чтец :
Анна Ахматова, величественная и мудрая, испытавшая за свою долгую жизнь гонения, нужду и мировое признание одновременно, писала:
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери.
И все-таки узнают голос мой.
И все-таки опять ему поверят.
Третий чтец :
Владимир Набоков обращался к будущему читателю:
Ты, светлый житель будущих веков,
Ты, старины любитель, в день урочный
Откроешь антологию стихов,
Забытых незаслуженно, но прочно.
И будешь ты, как шут, одет на вкус
Моей эпохи фрачной и сюртучной.
Облокотись. Прислушайся. Как звучно
Былое время – раковина муз.
Шестнадцать строк, увенчанных овалом
С неясной фотографией… Посмей
Побрезговать их словом обветшалым,
Опрятностью и бедностью моей.
Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен.
К тебе на грудь я прянул через мрак.
Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк
Из прошлого… Прощай же. Я доволен.
Первый чтец :
Борис Слуцкий, поэт фронтового поколения, прошедший войну и сталинские лагеря, человек строгий и сдержанный, не привыкший быть на виду, нечасто печатавшийся, не заботившийся о славе ("я слишком знаменитым не бывал") оставил в своих тетрадях строки-заклинание:
Умоляю вас, Христа ради,
С выбросом просящей руки:
Раскопайте мои тетради,
Расшифруйте черновики.
…Побудь с моими стихами,
Постой хоть час со мною,
Дай мне твое дыханье
Почувствовать за спиною.
Ведущий :
А когда сбудется вечная мечта поэтов – стихи найдут своего читателя, сколько бы ни прошло лет или веков, в этот момент произойдет чудо – соприкосновение душ людей, разделенных огромным временным пространством.
Второй чтец (читает стихотворение О. Лебедушкиной "Фантастическое"):
Шел на Земле сто первый век,
И путь Земли был мудр и долог,
И жил на свете человек
Чудак, а проще – археолог.
И как-то под пластами лет,
Под массой всяких наслоений
Он странный отыскал предмет,
Изделье давних поколений.
Предмет был сделан из листков,
Сухих и желтых, словно осень,
Таких прозрачных, что легко
Сквозь них струилась неба просинь.
И археолог в тишине
С листков очистил пыль забвенья
И прочитал на желтизне:
"Я помню чудное мгновенье!..".
И вдруг постиг он, что окрест
Поет и плещет мирозданье,
Что он всю жизнь несет свой крест
Любви, надежды и страданья.
И археолог счастлив был,
Так счастлив, что и не заметил,
Как те листки рассыпал в пыль
Уж слишком современный ветер.
И запах легкий, как печаль,
Исчез в последнем дуновенье,
Но в сердце колокол звучал:
"Я помню чудное мгновенье!..".
Ведущий (из речи А. Блока "О назначении поэта"):
"Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он – сын гармонии, поэт". "Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить свое дело. Они проявляют неожиданное могущество: они испытывают человеческие сердца".
"На бездонных глубинах духа … катятся звуковые волны, … идут ритмические колебания". "Первое дело, которого требует от поэта его служение, – открыть глубину". "Второе требование заключается в том, чтобы поднятый из глубины … звук был заключен в прочную и осязательную форму слова; звуки и слова должны образовать единую гармонию". "Третье дело поэта: принятые в душу и приведенные в гармонию звуки надлежит внести в мир".
Третий чтец (читает стихотворение Э. Межелайтиса "Лира"):
Нет лиры у меня.
Но жаворонок ранний,
В рассветном небе славя бытие,
Образовал струну
Восторгов и страданий,
К земле и к солнцу приковал ее.
До трепета натянута прямая,
Певучая и вечная струна.
Все выше землю к солнцу поднимая,
На тысячу ладов звучит она.
И верится, что утренняя птица
Еще не завершила свой полет.
А если кубок неба накренится, -
Струна дождя под пальцами поет.
Нет лиры у меня.
Но есть в лесу зеленом
Дремучая струна
Соснового ствола;
Меж небом и землей
Колеблется со звоном,
В земле укоренясь,
До неба доросла.
…Нет лиры у меня,
Но есть священный жребий
В просторе полевом,
Где росы так свежи,
Задумать песню о насущном хлебе,
Перебирая струны спелой ржи.
Нет лиры у меня.
Но заводские трубы
Звучат басовой, каменной струной,
Цехов горячих нестерпимый зной
Бросают в небо, тяжелы и грубы.
Там белокрылый голубь над трубой
Взмыл и связал собой трубу завода
С необозримой высью голубой -
И дотянул струну до небосвода.
Взмахну рукой,
Ударю по струне,
По заводской, из камня и железа, -
В единую мелодию во мне
Сольются звуки труб, лугов и леса.
Нет лиры у меня,
Но струны нежных рук,
Простертые ко мне неудержимо,
Звучат сквозь клубы заводского дыма,
В полях, над синевой речных излук.
Сосна и стебель ржи,
Чащоба труб и руки,
И жаворонок, льющийся звеня…
Сливаются во мне ликующие звуки мелодии…
Есть лира у меня!
Первый чтец (читает стихотворение Р. Рождественского):
Я писал и пишу по заказу.
По заказу дождей и снегов.
И дороги, бегущей к закату,
И висящих на ней облаков.
Я пишу по заказу осенних
Черных гнезд и нахохленных птиц.
И распахнутых настежь газетных
Обжигающих руки страниц.
По заказу и часа, и мига.
Боли в сердце. Дрожанья струны.
По заказу орущего мира
И смертельной его тишины.
И нежданно ожившей строки
На пределе последнего круга
И бездонной щемящей тоски
Позвонившего за полночь друга.
Гула памяти. Скрипа дверей…
Я писал и пишу по заказу
Горьковатой улыбки твоей,
Не разгаданной мною ни разу…
Лишь бы день над землей не гас.
Лишь бы колос под небом качался.
Только б он не кончался – заказ.
Лишь бы этот заказ не кончался.
Второй чтец (читает стихотворение Б. Окуджавы):
У поэта соперников нету
Ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
Это он кричит не о вас – о себе.
Руки тонкие к небу возносит,
Жизнь и силы по капле губя.
Догорает, прощения просит:
Это он не за вас – за себя.
Но когда достигает предела
И душа отлетает во тьму…
Поле пройдено. Сделано дело.
Вам решать: для чего и кому.
То ли мед, то ли горькая чаша,
То ли адский огонь, то ли храм…
Все, что было его, – нынче ваше.
Все для вас. Посвящается вам.
Ведущий :
Стихи умеют терпеливо ждать своего часа. Некоторые забываются очень быстро, еще при жизни их авторов. Настоящая же поэзия – всегда с читателем, и даже запрещенная, спрятанная, она всегда возвращается и помогает людям жить. Поэзия, как, впрочем, и любое другое дело, которым вы увлечены – это и есть тот плот, который поможет уплыть "из монотонных будней", от пошлости, серости и скуки в мир красоты и вдохновения.
(Звучит песня. Ю. Лоза. "Плот")
Ведущий :
Многое дано сказать истинному поэту. И многое требуется от читателя, чтобы уметь понять совершенное стихотворение и отличить от несовершенного. Потому так важно, чтобы процесс общения поэта и читателя всегда был живым, делая нашу духовную жизнь богаче и радостней.
Третий чтец (читает стихотворение М. Луконина):
Раскройте вы книгу мою,
Раскройте ее для полета!
Развяжите ей жесткие крылья,
Разглядите ее, как звезду.
Если бы знали вы, как летать ей охота.
Без вас она скована в книжном ряду.
Юноши, гляньте, – виски у меня поседели.