Все защитники города понимают меня.
Ленинград в декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,
Вместе с ним принимала известия первых побед.
Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
"Живы. Выдержим. Победим".
Второй ведущий :
Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.
Четвертый чтец (изпоэмы "Твой путь"):
… И на Литейном был один источник.
Трубу прорвав, подземная вода
Однажды с воплем вырвалась из почвы
И поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
И люди к стенам жались перед нею.
Но вдруг один, устав пережидать, -
Наперерез пошел по корке льда,
Ожесточась, пошел, но не прорвался,
И, сбит волной, свалился на ходу,
И вмерз в поток, и так лежать остался,
Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.
А люди утром прорубь продолбили
Невдалеке и длинною чредой
К его прозрачной ледяной могиле
До марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
Ходить сюда, – не говори: "Забудь"
Я знаю все. Я тоже там была,
Я ту же воду жгучую брала.
<…>
Первый ведущий (из книги "Дневные звезды" гл. "Перекур"): "Уже за Невской тропинку мою пересекала поперечная. И так случилось, что в ту минуту, когда я подошла к этому малому перекрестку, столкнулась я с женщиной, замотанной во множество платков, тащившей на санках гроб…<…> Я остановилась, чтобы пропустить гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня, выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей уже не сдвинуть с места санки…<…> Она ненавидяще посмотрела на меня из своих платков и еле слышно крикнула:
– Да ну, шагай!
И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось сделать очень широкий, то почти упала назад и невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.
– Из города? – спросила она.
– Да.
– Давно?
– Давно. Часа три, пожалуй.
– Ну что там, мрут?
– Да.
– Бомбит?
– Сейчас нет. Обстреливает.
– И у нас тоже. Мрут и обстреливает.
Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда драгоценность: "гвоздик" – тонюсенькую папироску. Я уже говорила, что у меня их было две: одну я несла папе, а другую решила выкурить по дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела и закурила.
Женщина с неистовой жадностью взглянула на меня. В глубоких провалах на ее лице, где находились глаза, вроде что-то сверкнуло.
– Оставишь? – не сказала, а как-то просвистела она и глотнула воздуху.
Я кивнула головой. Она не сводила глаз с "гвоздика", пока я курила, и сама протянула руку, увидев, что "гвоздик" выкурен до половины. Ей хватило на две затяжки.
Потом мы встали, обе взялись за веревку ее санок и перетащили гроб через бугорок, на котором он остановился. Она молча кивнула мне. Я – ей. И опять, от столба к столбу, пошла к отцу".
Второй ведущий :
В 1970 г., на вечере в честь шестидесятилетия поэтессы, одна из сотрудниц Радиокомитета рассказала, что в суровые, голодные дни Ольга Федоровна подарила ей луковицу: "Возьми, тебе нужней, у тебя дети". По тем временам это был просто царский подарок. "И вот сегодня, – сказала женщина, – я хочу с благодарностью вернуть старый долг". Тут выбежала внучка выступавшей – она несла корзину, но не с цветами, а с большими разросшимися луковицами с длинными зелеными стрелками.
Первый ведущий :
Берггольц не только выступала по радио, часто вместе с родной бригадой она выбиралась на ленинградский фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
Пятый чтец (стихотворение "Третья зона, дачный полустанок…"):
<…>
…Здесь шумел когда-то детский лагерь
На веселых ситцевых полях…
Всю в ромашках, в пионерских флагах,
Как тебя любила я, земля!
Это фронт сегодня. Сотня метров
До того, кто смерть готовит мне.
Но сегодня тихо. Даже ветра
Нет совсем. Легко звучать струне.
<…>
Знаю, смерти нет: не подкрадется,
Не задушит медленно она, -
Просто жизнь сверкнет и оборвется,
Точно песней полная струна.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах,
Я люблю, люблю тебя, земля!
Второй ведущий :
Когда писала эти стихи, медленно, но неотвратимо умирал ее муж – Н. Молчанов. Тяжелобольной, обессилевший от невзгод и недоедания, он таял на глазах. Руководство радиокомитета решило помочь О. Берггольц с мужем эвакуироваться на Большую землю. Назначались сроки. Но каждый раз то что-то срывалось: то возникала необходимость в ее стихах, в участии в передачах, и она откладывала отъезд. 29 января 1942 г. Н. Молчанов умер.
Шестой чтец (стихотворение "Был день как день"):
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
Не плача, рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
Я тоже – ленинградская вдова.
<…>
Первый ведущий (фоном звучит Седьмая симфония Д. Шостаковича):
С июля 1941 г. в осажденном городе писал свою Седьмую симфонию композитор Д. Шостакович. Он посвятил ее Ленинграду.
Ольга Берггольц: "Первые звуки седьмой симфонии чисты и образны. Их слушаешь жадно и удивленно – так вот как мы когда-то жили, до войны, как мы счастливы-то были, как свободны, сколько простора и тишины было вокруг. Эту музыку хочется слушать без конца. Но внезапно и очень тихо раздается сухое потрескивание, сухая дробь барабанов. Начинают перекликаться инструменты оркестра. Война. Барабаны уже гремят так неистово, что трудно дышать. От них никуда не деться. Это враг на подступах к Ленинграду. Он грозит гибелью. Товарищи, это о нас, это о сентябрьских днях Ленинграда. Это наша великая бесслезная скорбь о наших родных и близких – защитниках Ленинграда<…>. В 4-й части тема войны переходит в тему грядущей победы, и немыслимой силы достигает торжественное, грозное ликование музыки. Товарищи, мы обязательно победим. Мы готовы на все испытания, которые еще ожидают нас, готовы во имя торжества жизни. Об этом свидетельствует Ленинградская симфония, созданная в нашем осажденном, голодающем, лишенном света и тепла, сражающемся городе".
Второй ведущий :
18 января 1943 г. ленинградская блокада была прорвана. Люди услышали, наконец, по радио: "Ленинградцы! Милые друзья! Товарищи по оружию и всем тяготам фронтовой жизни! Блокада прорвана. Поздравляем вас, дорогие! Это еще не окончательная победа, но радостное ее предвестие. Мы соединились со всей страной. Мы вздохнем теперь полной грудью и, как никогда, уверены, что недалека теперь окончательная победа над фашизмом".
Звучит запись голоса О. Берггольц (стихотворение):
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
Первый ведущий :
Розы растут на братских могилах Пискаревского кладбища. Огромны они, братские могилы. И много их. Полмиллиона ленинградцев покоится здесь! Бесконечны гранитные плиты с высеченными датами: "1941", "1942". Идут на кладбище поклониться праху героев люди… Здесь старые ленинградцы, пережившие блокаду… Молодежь, пионеры, иностранные гости. Горит вечный огонь.