Для характера взаимозависимостей между внешними и внутренними интересами очень важным было одно обстоятельство. Упомянутые здесь "высшие" блага спасения, которые обещала конкретная религия, не являлись самыми универсальными. Погружение в нирвану, созерцательное единение с божественным, достигнутая оргиастическим или аскетическим путем одержимость богом вовсе не были доступны каждому. И даже в ослабленной форме, в которой погружение в состояние религиозного опьянения или сна могло стать предметом всеобщего народного культа, они не были элементами повседневной жизни. С самого начала всей религиозной истории мы сталкиваемся с важным очевидным фактом - неравной религиозной квалификацией людей, что в самой жесткой рационализированной формулировке было догматизировано в кальвинистском учении о предопределении в форме "партикуляризма благодати". Наиболее почитаемые блага религиозного спасения - экстатические и визионерские способности шаманов, колдунов, аскетов и пневматиков всех видов - не были достижимы для каждого, поскольку обладание ими было связано с "харизмой", которая может проявиться у многих, но не у всех. Отсюда в каждой интенсивной религиозности возникала тенденция к своего рода сословному разделению в соответствии с различиями в харизматической квалификации. Религиозность "героев" или "виртуозов" противопоставлялась религиозности "масс", причем под "массами", конечно, понимались вовсе не те, кто занимал более низкое социальное положение в мирском сословном порядке, а те, кто не обладал религиозным "слухом". В этом смысле союзы колдунов и исполнителей священных танцев, религиозное сословие индийских шраманов, прямо признававшиеся общиной особым сословием раннехристианские аскеты, "пневматики" у апостола Павла и особенно у гностиков, пиетистская "ecclesiola", все подлинные "секты", наконец, все монашеские общины по всему миру - т. е. с социологической точки зрения союзы, которые принимали в свои ряды лишь религиозно квалифицированных, - являлись сословными носителями религиозности виртуозов. Автономное развитие религиозности виртуозов принципиально подавлялось со стороны иерократической власти официальной "церкви", т. е. учреждения с чиновниками, призванного даровать спасение. Церковь в качестве учреждения по дарованию благодати стремится организовать массовую религиозность и заменить своими официально монополизированными и опосредованными благами спасения религиозно-сословную самоквалификацию религиозных виртуозов. По своей природе и в соответствии с интересами своих должностных лиц она должна быть "демократичной" в смысле общедоступности благ спасения, т. е. выступать за универсализм благодати и признавать этически ценными всех тех, кто подчиняется власти ее учреждений. С социологической точки зрения этот процесс представляет собой полную параллель с разворачивающейся в политической сфере борьбой бюрократии против особых политических прав сословной аристократии. Как и иерократия, развитая политическая бюрократия также неизбежно является "демократически" ориентированной на уравнивание прав и борьбу с сословными привилегиями тех, кто конкурирует с ее властью. Различные компромиссы стали результатом этой не всегда объявленной, но латентно никогда не прекращавшейся борьбы (улемов против дервишей, раннехристианских епископов против пневматиков, героических сектантов и любой аскетической харизмы, официальной лютеранской проповеди и проповедников англиканской церкви против аскезы вообще, русской государственной церкви против сект, официального конфуцианского культа против различных буддийских, даосских и сектантских поисков спасения). Именно уступки, которые виртуозы были вынуждены делать повседневной религиозности, чтобы обеспечить себе массовую идейную и материальную поддержку, определяли характер религиозного влияния на повседневность. Если массы оставались привязаны к магической традиции, - как почти во всех восточных религиях, - то влияние было несравнимо слабее, чем в том случае, когда виртуозы, даже отказываясь от многих идеальных требований, все же предпринимали попытку этической рационализации повседневности, которая затрагивала всех, в том числе - или даже только - массы. Наряду с взаимоотношением виртуозной и массовой религиозности, являвшимся в конечном счете результатом данной борьбы, столь же значимым для распространения определенной формы ведения жизни "в массах" и тем самым для хозяйственной этики соответствующей религии было своеобразие конкретной религиозности виртуозов. Она была не только практической религиозностью "личного примера": от предписанного виртуозам типа ведения жизни зависели различные возможности создания рациональной этики повседневности вообще.
Отношение религиозности виртуозов к повседневности, к сфере хозяйственной деятельности, сильно отличалось в зависимости от своеобразия блага спасения, к которому она стремилась.
Там, где в религиозности виртуозов блага спасения и средства избавления носили созерцательный или оргиастически-экстатический характер, не существовало никакого моста между нею и практическим повседневным действием в миру. В таком случае религиозно неполноценным являлось не только хозяйство и всякая деятельность в миру, но было невозможно даже косвенно заимствовать какие-либо связанные с ним психологические мотивы из того состояния, что оценивалось как высшее благо. По своей глубинной сущности созерцательная и экстатическая религиозность была специфически враждебна по отношению к хозяйству. Мистическое, оргиастическое, экстатическое переживание является специфически внеобыденным, уводящим от повседневности и всякого целерационального действия, и именно поэтому почитается как "священное". В ориентированных таким образом религиях форму ведения жизни у "мирян" от формы ведения жизни у сообщества виртуозов отделяла глубокая пропасть. Господство сословия виртуозов внутри религиозного сообщества легко переходило в магическую антрополатрию, т. е. обожествление людей: виртуоза почитали как святого, миряне старались получить его благословение и его магические силы в качестве средства достижения мирского или религиозного спасения. Для буддийского или джайнского бхикшу мирянин, как крестьянин для землевладельца, был в конечном счете лишь источником дани, которая позволяла ему полностью посвятить свою жизнь спасению, не занимаясь мирским трудом, препятствовавшим спасению. Несмотря на это, способ ведения жизни самих мирян также мог подвергаться некоторой этической регламентации. Виртуоз был для мирянина духовником, исповедником и directeur de l'âme, часто обладал большим влиянием. Но он либо вообще не воздействовал на лишенного религиозного "слуха" мирянина, либо воздействовал лишь посредством церемониальных, ритуальных и конвенциональных элементов, частных с точки зрения его собственного (виртуоза) религиозного ведения жизни. Деятельность в миру в принципе не имела религиозного значения и уводила в прямо противоположном направлении от достижения религиозной цели. Харизма чистого "мистика" служила исключительно ему самому, а не другим, как харизма подлинного мага.