Знания не существуют, не могут существовать, не должны существовать, так сказать, в стерилизованном виде, т. е. без определенной нравственной направленности. Зачем нам такие "чистые" знания, точнее, знания без личностной страсти творить ими добро, а не зло для людей, делиться ими с другими, приносить облегчение людям, оказавшимся в затруднении?
И вообще, зачем мы вооружаем человека знаниями, притом современными, научными, глубокими, если этот человек не применит в дальнейшем уже свои знания на благо общества, которое так заботилось о нем?
Какой может вырасти у меня Майя (и не только она, но и Дато, и Гига, и Зурико, и Тамрико), если я в начальных классах буду поощрять ее отчужденную самостоятельность, если со спокойной совестью буду смотреть, как она стискивает зубы, сжимает губы, закрывает ладонью тетрадь, когда рядом сидящая Лела находится в беде, в затруднении, нуждается в помощи товарища?
Каким она может стать человеком, если сейчас она готова разоблачать подружку, которая доверчиво воспользовалась ее помощью (ну, хорошо, подсказкой!) и на этой основе развернула свою мысль?
Мне вспоминается, как во время войны ходил я с обломком черепицы от одного дома к другому, чтобы люди поделились со мной золой с горящими угольками из своего очага. Мы все так делились огнем, куском хлеба и потому не мерзли, не голодали...
Поделиться знаниями - то же самое, что поделиться огоньком.
Вот я и думаю, какой может стать Майя в начале XXI века, когда ей придется быть действительно самостоятельной в своей профессиональной деятельности. Она будет творить этот век не одна, а вместе с другими. На людей, которые ее окружают, Майя Георгиевна смотрит сверху, она завидует успехам других, болезненно переживает свои неудачи, все больше замыкается в самой себе, ей мерещится, что у нее крадут мысли, идеи, ее вытесняют. В действительности же окружающие люди недолюбливают ее, не стремятся к общению с ней, хотя признают, что она умная. А в семье? Может быть, там тоже будут неурядицы - муж и жена ни в чем не уступают друг другу, возникают бесконечные споры...
Нет, ведь в моих силах, почти в моей власти изменить это будущее! Я обязан принять меры по отношению к сегодняшней Майе, чтобы душа будущей Майи Георгиевны не страдала от одиночества, от неуживчивости, чтобы ее знания, способности, творческая жилка приносили людям радость и пользу. И я принимаю такие меры. Приношу ей заведомо сложные задачи, ставлю заведомо трудные вопросы.
- Ну что, Майя, затрудняешься? Ничего. Сейчас мы все вместе решим!
И демонстрирую ей таким образом всю прелесть доброжелательного отношения к ней товарищей, показываю, как хорошо друг другу помогать и как обогащается каждый после такой помощи. Но я вижу, что только эти приемы не могут изменить девочку, и прибегаю также к другим приемам. То предлагаю ей выбрать группу из 4-5 ребятишек, вместе с которыми она будет выполнять нелегкое задание, то делаю ее "советником" Лелы или кого-нибудь другого, чтобы те тоже смогли справиться со сложным заданием. Иногда же просто беседую с ней один на один о том, как важно помочь товарищу, какой искренней и чуткой следует при этом быть, чтобы товарищу было легко принять ее помощь. Да, я откровенно, только секретно, говорю девочке, какой у нее недостаток, но перед классом поощряю малейшую ее попытку к сотрудничеству со всеми.
Не мешаю ли я своими приемами Майе стать самостоятельной? Такой вопрос идет вразрез с моим пониманием нравственной основы самостоятельности. В чем же она заключается? В том, что подлинная самостоятельность может проявиться только в действительной социальной жизни детей. Человек нуждается в человеке, люди нужны друг другу, им трудно будет жить друг без друга, невозможно представить общность людей, где каждый полон самим собой и заботится только о себе. Робинзон Крузо среди людей, и такой же состоятельный, как на необитаемом острове! Мыслимо ли такое? Сам Робинзон Крузо жил мечтой о том, чтобы скорее вернуться к людям, и было бы неестественным, чтобы он искал возможность стать независимым от людей. Такое стремление непонятно в нашем социалистическом обществе. Зачем человеку находиться в полной независимости от всех остальных, зачем ему надеяться в жизни только на свои знания и умения, зачем ему владеть всеми богатствами знаний, если... Впрочем, я убежден:
Суть нравственной основы самостоятельности заключается в том, чтобы люди помогали друг другу достигать успеха, преодолевать затруднения, творить благо на пользу общества.
Эта мысль опирается на социальное назначение самих знаний. Хотя знания являются личностным приобретением, однако они накапливаются в результате социального исторического опыта многих поколений. Личность имеет право загребать их столько, сколько сможет, но не имеет морального права по отношению к ним проявлять частнособственнической тенденции, пользоваться ими только для себя, пренебрежительно относиться к другим, чувствуя свое превосходство над ними. Она не имеет морального права не обращать знания в более умноженном, творчески обогащенном, качественно преобразованном виде на благо общества, в котором она живет и которое предоставило их ей и позаботилось о развитии ее задатков. Эти идеи, разумеется, чужды обществу, где частная собственность и эксплуатация чужого труда являются законными. Они приобретают силу закона в социалистическом обществе, где во главе угла стоит общественная забота о личности и личностная забота о благополучии общества.
Общее развитие - опора самостоятельности
"Ум, сердце и руки - их целостность и гармония - в этом суть общего развития!" - сказал мне как-то Леонид Владимирович Занков. Правую руку он приложил сперва ко лбу, потом к сердцу, а потом вытянул вперед обе руки. Этими движениями он продемонстрировал составные части целого.
Сказанное я понял в том смысле, что ребенок есть целостная личность и педагогический процесс, в который он вовлекается, должен приводить в движение не отдельные его свойства, а его самого как целое.
Раньше я мог бы поспорить с Леонидом Владимировичем примерно в том же духе, как не раз спорили со мной мои коллеги. Я мог бы сказать ему: "Что Вы, Леонид Владимирович, разве обучение не есть развитие? Ребенок приобретает знания, значит, он развивается! Высокий уровень трудностей?! Мы только и жалуемся, что дети перегружены. И темп обучения тоже чрезмерно высокий - еле успеваем что-либо толком объяснить, тут же переходим на новый материал. А Вы говорите, что традиционное обучение не нацелено на развитие!" Мог бы сказать ему более резко и патетически: "Как же, по-Вашему, советская школа не развивала и не развивает детей? Значит, весь прошлый опыт советского учительства - это ошибка? Недоразумение какое-то!"
Мог бы я с ним спорить до бесконечности, но, когда послушал уроки в экспериментальных классах, которыми руководил Леонид Владимирович Занков, побеседовал с ним, разобрался в теории Л. С. Выготского о соотношении обучения и развития, о зонах развития ребенка, разобрался также в концепции Д. Н. Узнадзе о психологической сути обучения, убедился: развитие детей требует особой заботы, дети свою подлинную самостоятельность могут проявлять только в процессе развивающего обучения. Теперь я верю, что одним лишь умом ребенок может только осмыслить и усвоить знания, а если руками тоже, то он постигнет и жизненность знаний, но, если еще и сердцем, - тогда все дверцы познания будут распахнуты перед ним настежь и знания станут для него орудием доброго преобразования и созидания.
Общее развитие питает детскую самостоятельность.
Воображение рисует передо мной образную картину, через которую хочу осмыслить суть этого положения. Вот винтовая лестница, она высокая с бесконечным количеством ступенек. Из них своим воображением я охватываю около одиннадцати тысяч. Это вся средняя школа. Вместе со мной поднимутся мои дети на 3230-ю ступень, и этим мы завершим начальную школу. Ступеньки винтовой познавательной лестницы треугольные, высокие. Это не то, чтобы шагнуть и с легкостью подняться. Нет, ступеньки крутые, и, если я не научу их, как объединиться, как мыслить, как действовать как дружить, как учиться, у детей ничего не получится. Помогая друг другу, мы уже преодолели 630 ступеней-уроков в подготовительном классе и 367 - в I; а сейчас, когда дети решают проблему, писал ли Я. С. Гогебашвили стихи, я со своими ребятишками стою на 998-й ступеньке.
И вот мы поднимаемся по ступенькам винтовой познавательной лестницы. Почему именно винтовой? Потому что она необычна, она интереснее, чем обыкновенные прямые лестницы, хорошо знакомые детям. Уроки-ступеньки на этой лестнице становятся какими-то головокружительными, заманчивыми, захватывающими. Тут каждый испытывает, развивает и закаляет себя как человека, испытывает, развивает и закаляет свои возможности, способности, свою нравственность. Конечно, этому будет способствовать не лестница сама по себе, а те способы подъема по ступенькам, те формы общения, стимулирования, усиления жажды знаний, которые я буду культивировать, вносить в их школьную жизнь.
Эти треугольные ступеньки мне понадобились тоже не зря. Тут нельзя толкаться, нельзя думать только о себе. На узких и высоких треугольных ступеньках крутой лестницы легче осмысливаются проблемы взаимопомощи, чуткости, коллективного ума, дружбы.
Почему ступеньки высокие?