Живем рядом мы и наши дети. Они растут себе, и кажется, что так будет вечно. А потом вдруг (это всегда бывает вдруг) наступает день: "До свидания, мама, не горюй, не грусти…" И прощальный взмах руки, и гул моторов или перестук колес – и пустота: был сын, и нет его, была дочка – где она теперь? Были рядом отец, мама – хотелось удрать от их опеки. А вот нет их рядом – и так хочется услышать – или прочитать! – их ласковое слово.
Верно: есть телефон, и можно поговорить не три, а пять, десять, пятнадцать минут, и более сердечно (это, правда, трудно себе представить) – все равно этого так мало!
У меня до сих пор в ушах дрогнувший голос матери: "Ты напиши нам…" Как не понять ее? Ведь письмо, написанное родной рукой, таким знакомым, единственным в мире почерком, обладает каким-то магическим свойством – оно словно частица человека, написавшего его, как бы материализует его чувства, мысли, отношение к адресату и сохраняет в первозданной свежести много-много лет. Мы остаемся живыми в памяти близких и в письмах, если умеем быть в них искренними. Разве не так? Личные памятники не только личной жизни – вот чем мне представляются письма.
Последние тома сочинений в библиотеках никогда затрепанными не бывают – их не читают. "А что там интересного – одни письма", – так мне однажды сказал глубокомысленный юноша, увлекающийся научно-популярной литературой и фантастикой. "Одни письма", а вот читаешь их – и оживают какие-то мгновения, часы, дни трудной и прекрасной жизни, и снимается с нее "хрестоматийный глянец", и каждый из великих становится ближе – не проще, не приземленней, нет! – но ближе, как-то по-человечески роднее.
Письма – древний и вечный способ общения, преодолевающий и расстояние, и даже само время. А нам писать… некогда. Мы спешим "отметиться" только по праздникам: "Желаю крепкого здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни". Шаблон, штамп – кому он нужен?
А бывает и так: получаешь письмо, а от него никакой радости. На неопрятном клочке бумаги неразборчиво написано что-то наспех – честное слово, читать не хочется, потому что не от сверхзанятости это, а от сверхнебрежности, элементарного "тяп-ляпства": авось, мол, и так сойдет. Между тем каждое письмо – портрет автора, и довольно точный, по-моему, портрет.
Праздник в доме
Ну не обидно ли: праздник и праздность – родственные слова! Что общего между ярким торжеством, которое дарит нам ощущение наибольшей полноты, радости жизни, и тусклым, скучным ничегонеделанием? Просто и то, и другое – антипод делу, труду, работе, в сущности, безделье. Так?
"Не люблю праздников, – пишет москвич В. Селезнев. – Суета, шум. Делаешь вид, что весело, а чувствуешь себя все время не в своей тарелке. Одно время думал, что это один я такой, нескладный – веселиться не умею. А потом пригляделся – многие тоже "делают вид". То ли мы все с каким-то изъяном, то ли праздники организовывать не умеем – не знаю".
Это у взрослых, а как у детей?
Лужники. Я сижу на самой верхотуре: вся огромная чаша стадиона как на ладони. Впереди, сзади, вокруг меня – дети всех возрастов: жуют, шуршат конфетными бумажками, тянут друг у друга бинокли. Внизу, на поле – феерия, волшебное действо, ожившая сказка. А на трибунах: "Смотри, печка-то на колесиках катится, а внутри, наверное, моторчик…" – "А Дед Мороз вовсе и не говорит, это все записано раньше, а он только рот раскрывает".
Действие доходит до кульминационного момента – поймали наконец злодея-Волка и… "А когда пода-арки будут давать?" – уже не глядя ни на что, обливаясь потом под многослойными одежками, начинают хныкать малыши и, не дожидаясь окончания спектакля, бегут со старшими занять очереди – за подарками, за пальто, за мороженым… Во многих глазах – усталость и разочарование… И ради этого затрачено столько средств, времени, изобретательности, труда?!
В том году нашим ребятам "везло": подарили билеты на четыре елки, в том числе в Лужники и в Детский театр. Я спросила, какая же елка им больше всего понравилась. И услышала вдруг дружное: "У вас в библиотеке!" Я удивилась: куда же нам с Лужниками равняться? "Да-а, – вдруг протянула пятилетняя Юля, – там всё сиди да сиди, смотри да смотри, а делать ничего нельзя…"
И я узнала, что, оказывается, "там все толпятся-толпятся, все время страшно – вдруг потеряюсь". И что "один мальчик лучше всех стишок прочитал, а подарок ему не дали, а девочка ничего не сказала, только начала и забыла, а ей мячик подарили". И что "мне так хотелось игрушки на елке посмотреть, а нас туда не пустили…"
"Ну, а в библиотеке? У нас ведь даже елка не настоящая. Да и тесно…" – "Зато весело! Мы так играли!" – заговорили все разом, наперебой вспоминая, как "ужасно смеялись", когда мальчишки пролезали через обруч и повалились друг на друга "мала-кучей", как Аня вырезала такую красивую снежинку, что Снегурочка даже прикрепила ее к своей шапочке, как все уселись на ковре, зажгли свечу, потушили свет и стали придумывать сказку по очереди: "Передаешь свечку другому, а сердце замирает; вдруг погаснет – и сказке конец". – "А мороженое-то! Вот здорово: всем сразу – и бесплатно! Никто не ожидал, все так обрадовались!"
Ребята вспоминали и вспоминали, заново переживая те события, в которых они были не зрителями, а участниками.
А потом я провела маленькое "социологическое исследование" – попросила ребят ответить на вопрос: "Что тебе запомнилось и понравилось в наших домашних праздниках?"
Цитирую их ответы: "Пироги печь – тесто такое мягкое, тепленькое…" – "Люблю подарки преподносить, особенно всякие сюрпризы делать – такое удовольствие испытываешь, прямо счастье… И еще очень люблю поздравлять всех…" – "А мне нравится наша "круговая чаша" – только, когда она до тебя доходит и надо тост говорить, очень волнуешься и не всегда получается то, что хочешь сказать…" – "Главное – концерты: как готовимся, костюмы придумываем, выступаем. Придумывать – самое приятное…" – "Украшать комнаты, готовить праздничный стол…" И даже: "Люблю после праздника посуду мыть. Потому что все вместе, и посуда такая веселая, праздничная…"
И никто не вспомнил, что ели, что пили, что видели по телевизору.
А что ответила бы я сама на тот же вопрос? Пожалуй, главное, что греет после праздников, – состояние размягченности и душевной открытости от встреч с близкими людьми. И минуты удивления перед неожиданно проявившимися их талантами, которые в будни в них даже не заподозришь. И свое собственное священное волнение – до немоты! – перед выходом на импровизированную сцену, и нежелание расставаться в конце концов…
Однажды на одном из праздничных застолий мы попытались вкратце определить, без чего праздник не праздник. Получилось что-то вроде "Праздничного кодекса". Вот он.
Во-первых, праздников не должно быть много, и каждый из них надо заслужить. Это как награда за большой, напряженный труд, как бы его завершение, итог. А не просто: подошла дата – устраиваем торжество. Даже если праздник связан с определенной датой, все равно ее встретить надо окончанием большого дела.
Во-вторых, праздник – вовсе не безделье, а перемена деятельности. Поэтому принцип "хлеба и зрелищ" нам не подходит. Праздник тогда хорош, когда каждый в нем не зритель, а участник, когда каждый может открыть в себе какой-нибудь закопанный талант и подарить его людям.
В-третьих, прелесть любого праздника – в непринужденности общения: не по обязанности, а по симпатии, по сердечному влечению. Поэтому не надо натужного увеселения публики – никаких "двух прихлопов, трех притопов", но позаботиться заранее о том, кого пригласить, как рассадить, обязательно надо.
И наконец, в-четвертых, высшая праздничная радость – дарить радость другим. Для этого (а не для того, чтобы заткнуть за пояс соседа) – украшения, угощения, подарки, сюрпризы, нарядные костюмы и хорошее настроение. И поэтому нельзя все праздничные хлопоты взвалить на одного. Разделим эти приятные заботы на всех.
Однажды мы встречали Новый год в доме у бабушек, а потом часов в пять утра возвращались домой. Целый час мы брели по сказочной, алмазной дороге, и небо смотрело на нас звездами, и фонари провожали нас длинными тенями, а дома – черными окнами. Мы одни в целом свете и, остановившись у своей калитки, слушаем тишину. Она щелкает железнодорожными проводами, поскрипывает снегом под валенками, звенит далеким лаем собак, пошмыгивает замерзшими ребячьими носами… И так хорошо нам вместе!
Если после праздника лучше слышишь и видишь себя, людей, целый мир вокруг – значит, Праздник состоялся.
Низко кланяюсь вам…
Есть в нашем поселке улочка – каждый раз я иду по ней с замиранием сердца, а подходя к одному дому, испытываю такое неизъяснимое смятение, что боюсь смотреть на него.
Это улица и дом моего детства, мой Отчий дом.
Мне повезло: я могу встретиться с ним не только в памяти, но и наяву. Правда, от того – нашего – дома осталась только малая часть, остальное перестроено, и живут там уже другие люди, но вот же он, вот! Могу даже подойти и потрогать его деревянные морщины. Когда я осмеливаюсь на это, во мне обрывается что-то, и делается сладко и больно. Я мгновенно переношусь в детство; память выхватывает живые лица, какие-то события, яркие картины далекой довоенной жизни. И я не просто вижу, а прямо чувствую себя той стриженой босоногой девчонкой, у которой все потери и приобретения в жизни пока еще соизмеримы со слезами из-за пропавшего мячика и с ликованием по поводу выигранной партии в лапту.