И второе. После того, как редактор мой признался, что всю ночь с 20-го на 21-е число простоял на баррикадах, а мне не сказал специально, чтобы не сорвать юбилей, я долго размышлял над тем, пошел бы туда или нет. Конечно, задним числом ответить утвердительно легко. Но, видно, к тому моменту я все-таки не созрел нравственно для того, чтобы в первые же минуты рвануться на защиту российского правительства. Я не бывал в рядах демонстрантов на митингах, организуемых прежде демократами. Не потому, что не люблю демократии. Просто в отличие от людей в колоннах я довольно общался с лидерами движения, знаю многих, и у меня к моменту путча не было слепого доверия к их словам и действиям. Я не мог истерически орать: "Ельцин, Ельцин!" потому, что себя уважаю. И знаю, что Ельцин имел вполне нормальные человеческие слабости и недостатки, которые, впрочем, при всеобщем поклонении могли стать ой какими опасными для самой демократии и для всего народа русского.
Если не ограничивать власть нормальными, жесткими, демократическими законами, то она может оказаться разнузданнее прежней, и любой жесткий и жестокий лидер может стать Сталиным сегодня.
Народу, по-моему, все едино, кто им понукает, демократ или коммунист. Важно, чтобы никто не понукал, а давал жить. Но не получается.
Пока мы 20-го вечером выпивали и закусывали, редактор наш дежурил на парапете, в конце дня в Москве ввели комендантский час, но мои гости все равно стали разъезжаться, их никто не задерживал на улицах. Во всяком случае, никто из них на следующий день не пожаловался. Значит, в определенной степени час этот был чисто бутафорским, работа, проделанная за два дня Россией, москвичами, дала свои плоды. Не решившаяся на большое кровопролитие хунта была арестована, подробности были во всех газетах.
По поводу поведения Ю. Лужкова в дни путча "Вечерняя Москва", начиная с 27 августа 1991 года, опубликовала целый цикл статей, шаг за шагом, час за часом и день за днем описывающих перипетии борьбы, его чувства и действия. Заметки шли под рубрикой "Ю. Лужков рассказывает" под заголовком "Момент истины" и вызвали большой интерес москвичей. Потом они были изданы отдельной книгой, а так называемая "Белая книга" ("Смерть заговора") вышла в Москве и содержала документальные свидетельства тех поворотных дней.
Мне они показались значительнее "Момента истины", может, по причине подлинности или потому, что в первом случае корреспондент просто "сфотографировал" рассказ действительно хорошего рассказчика Ю. Лужкова, однако и самая блестящая устная речь - всего лишь устная речь.
Может, это придирки, а один мой приятель сказал даже, что я ревную к коллеге: дескать, не ты написал про это, а он. Ревности нет, а вот сожаление - откровенно - есть. Я не был на баррикадах, и именно это не давало мне морального права писать на всех тогда интересующую тему путча.
Единственный вопрос, который я задал Ю. Лужкову, готовя материал для газеты, звучал так:
- Рассказывают, что вы отказались взять в руки автомат, когда его предложили. Почему?
- Для начала хочу вас огорчить - никто не предлагал мне автомат. Но если на эту тему рассуждать… Вы ведь сравниваете меня с тореро, не так ли? Легко шпагой кольнуть быка, а вот заставить его со всего разгону влепиться в бетонное ограждение стадиона - на это нужно мастерство. И какое!
Наша задача в период путча состояла в том, чтобы заставить до зубов вооруженного противника врезаться в бетонную стену живого противодействия организованных москвичей, а если бы этого не получилось, можно было бы попросить автомат.
Пройдет каких-то два с небольшим года, и снова случится в стране - случится-то в Москве, и хотя, как утверждают политики и экономисты, Москва это не вся Россия, но и ограничивать влияние столицы на происходящие в стране процессы попросту нельзя - большая катаклизма. Верхи долго будут бодаться из-за пирога власти на трибунах, в коридорах и под коврами, но договориться не сумеют, и конфликт закончится вооруженным столкновением и расстрелом Белого дома. И снова Ю. Лужков двумя руками голосовал и активно помогал Б. Ельцину. Но сначала о том, что я видел собственными глазами с 16-го этажа дома № 21 на Новом Арбате, где в трех комнатенках размещалась редакция недавно испеченной газеты правительства Москвы, главным редактором которой был ваш покорный слуга. Итак, из записной книжки.
Удивительно, но факт: мы прошли в здание на Новом Арбате, 21, совершенно беспрепятственно, никто не спросил пропуск. Охрана дома в этот момент смотрела репортаж СNN о событиях возле Белого дома и надеялась, видно, что мимо милицейских кордонов не проскользнет и мышь.
А проскальзывали и люди с автоматами: с высоты 16-го этажа мы отчетливо видели бегающих по крышам домов на противоположной стороне человечков, то залегающих, то ныряющих в слуховые окна. Возможно, среди них не все были солдатами двух фюреров, может быть, то были любопытные или журналисты, но то, что время от времени с крыш начинали палить из автоматов, - это точно.
В такие минуты мы отгоняли друг друга от окон и выходили в длинный пустынный коридор - пережидали. Потом снова возвращались и прилипали к окнам, наблюдая, как разворачиваются события.
Вот на крышу ресторана "Арбат" вышли несколько человек с автоматами - свои, чужие? Прячась за вентиляционными шахтами и подиумами с прожекторами, они, крадучись, перебегают с места на место, держа автоматы наизготовку. В подзорную трубу мы разглядели отличительные знаки рязанцев - значит свои.
Больше всего мы боялись столкновений между самими воинскими подразделениями. Одно дело, когда они находятся где-то и подтверждают свою верность Президенту и правительству, а другое - когда они уже прибыли на танках в Белокаменную. Куда повернут они дула своих орудий, по каким целям станут палить, если усатый генерал лишь накануне утверждал, что многие части преданы им - предателям.
С помощью CNN и TV-6 мы видели отчетливо фасадную сторону штурмуемого дома, а с помощью подзорной трубы могли разглядеть даже усы Руцкого, если бы он вздумал высунуться в окно. Толпы зевак вокруг места события заметно затрудняли действия воинских подразделений. Тем более что не одни зеваки собирались в толпы. Прямо под нами то один, то другой молодчик выскакивал навстречу бойцам оцепления, начинал размахивать руками и что-то доказывать. Их тут же брали под белые рученьки и вели в стоявший рядом с цепью "воронок". Время от времени бойцы с разбегу врезывались в толпу и выхватывали из нее наиболее крикливых - быстро, четко, профессионально. Вот бы так всегда. Тогда бы Москва не пережила ужасный день с многочисленными жертвами.
Но, видно, до последнего момента президентская сторона верила в возможность мирного исхода, а сторона противная - что Президент не осмелится применить силу. Наглость, с каковой защитники "демократии" отвергали все предложения по мирному исходу, поражала и невольно заставляла задуматься: а может, действительно они правы и за ними сила?
Теперь, когда положено столько жизней, когда пролито столько крови, все вдруг отчетливо увидели истинную сущность этих людей: их непомерные амбиции сопряжены с потрясающей трусостью. После нескольких выстрелов из танкового орудия по бункерам предателей, захвата спецназом первых этажей Белого дома стало ясно, что пора его защитникам сдаваться, что рассчитывать им не на что. И тут женщина, которая была с нами, предположила: Руцкой обязательно застрелится, как честный офицер. Должно быть, ей очень хотелось верить, что благородство еще есть, что рыцарь должен оставаться рыцарем.
Мы двое возразили: предатели не стреляются, и оказались правы. Коллегу же окончательно сразила просьба бывшего спикера и бывшего генерала к послам зарубежных стран о предоставлении им политического убежища. Сколько обманутых, одураченных ими людей устраивали в столице митинги, учиняли беспорядки, мешали нормальной жизни горожан. Сколько пены вышло изо рта Анпилова, пока он их защищал, сколько подметных писем написали депутаты Моссовета, призывая защитить и оборонить.
Оборонили… Положили свои головы за двух предателей.
Время от времени под нашими окнами возникали интенсивные перестрелки, хотя понять, кто и откуда бьет, было совершенно невозможно. Треск автоматных очередей и стук крупнокалиберных пулеметов метались в зажатом пространстве между домами, и только отбитая штукатурка да куски выбитой пулями щебенки указывали место очередной дуэли.
Обозначивших себя стрельбой снайперов снимали с крыш и чердаков, и тогда толпы зевак ломились от любопытства: кто же это был? Сбившаяся в кучу толпа молодых людей и подростков перетекала с одной стороны улицы на другую - в зависимости от того, где события казались ей интересней. В конце концов бойцам это надоело, и они оттеснили любопытствующих к "Октябрю", где те и остановились.
Многие наши коллеги позже отмечали: в реальность происходящего верилось с трудом - замечание совершенно справедливое. Прекрасное осеннее утро, солнце, какого не было даже летом, с высоты здания на Новом Арбате далеко просматриваются улочки старой Москвы и с другой стороны - арбатские переулки. И во всей этой благости - треск автоматных очередей, пальба из гранатометов и танковых орудий, тела убитых.
Ужасно было видеть выбивающееся из окон пламя и клубы черного дыма над Белым домом. Огонь становился все интенсивнее, а дым плотнее, и мы как-то разом заговорили о том, во что обойдутся городу и государству ремонт и восстановление.
После того как на Краснопресненскую набережную направилась колонна "воронков", стало очевидно, что дело приближается к своему логическому концу. Иным он не виделся, пожалуй, никому. И лучше всего это знали сами оборонявшиеся, хотя продолжали бессмысленное сопротивление.