Кто еще в Париже мог понять, какую жизнь они вели в России?
Она умоляюще взглянула на Зою, но та ничего не замечала.
– Вы хотите, может быть, чтобы я вышла за него замуж? Говорите уж прямо! – Слезы брызнули у нее из глаз при одной мысли об этом. – Он старик, как вы этого не понимаете?!
– Он будет заботиться о тебе. Вспомни, как он опекал нас, когда мы приехали сюда.
– Я больше не могу этого слышать! – Зоя выскочила из комнаты, вбежала в спальню и, повалившись на кровать, заплакала от сознания собственной беспомощности. Неужели тем все и кончится? Неужели ей придется выйти за него потому только, что он – древнего княжеского рода? Ведь Марковский в три раза ее старше… При одной этой мысли ей делалось дурно, и воспоминания об исчезнувшей жизни и о друзьях терзали ее с новой силой.
– Ну‑ну… будет. Перестань плакать, дитя мое. – Евгения Петровна, присев рядом, нежно погладила ее по голове. – Я же не собираюсь делать что‑либо против твоей воли. И принуждать тебя не стану… Но меня тревожит твоя судьба, Зоя. Я стара, да и Федор далеко не молод. Кто будет заботиться о тебе, когда нас не станет?
– Мне восемнадцать лет! – уткнувшись лицом в подушку, всхлипывала Зоя. – Ни за кого не хочу выходить замуж, а за него – и подавно… – Все в князе отталкивало ее, а мысль о том, что придется жить под одной крышей с Еленой, доводила до исступления.
Она хотела только одного – танцевать, и надеялась, что сумеет этим обеспечить и себя, и бабушку с Федором. Если она выйдет замуж за нелюбимого, то потеряет к себе всякое уважение. Нет, лучше работать день и ночь, делать все, что угодно.
– Ну, хорошо, хорошо, только не плачь. – Евгения Петровна, думая о жестокости судьбы, сама готова была разрыдаться. Быть может, Зоя и права… Конечно, князь Марковский слишком стар для ее внучки, но зато он принадлежит к их кругу, а это очень важно…
Что ж поделать: даст бог, появятся другие женихи, помоложе… Зоя сама встретит и полюбит достойного и порядочного человека. Даст бог… Только на него и на эту счастливую встречу и оставалось ей уповать. Правда, было еще немного драгоценностей, спрятанных под матрацем их кровати, – кучка бриллиантов и изумрудов, длинная нитка великолепного жемчуга и пасхальное яйцо, подарок императрицы… Нет, не о таком будущем для своей внучки мечтала она. – Довольно плакать! Вытри слезы и пойдем погуляем.
– Не пойду. – Зоя глубже зарылась лицом в подушку. – Он наверняка ждет нас внизу…
– Что за глупости! – Евгения Петровна улыбнулась: Зоя, в сущности, оставалась ребенком, хоть и стремительно повзрослела за эти два месяца. – Не станет человек с такими безупречными манерами околачиваться у твоего подъезда.
Зоя перевернулась на спину: она была поразительно красива сейчас.
– Простите меня, бабушка… Я не хотела вас огорчать… А о себе и о вас, и о Федоре позабочусь я.
– Я не хочу, чтобы ты работала на нас, дитя мое.
Все должно быть иначе: должен появиться человек, который будет опекать и оберегать тебя.
– Сейчас не то время, все переменилось, бабушка. – Зоя приподнялась на кровати и застенчиво улыбнулась. – А может быть, я стану великой балериной!
– Можно и впрямь подумать, что тебе нравится скакать по сцене.
– Я обожаю балет, бабушка!
– Знаю, знаю! И ты талантливая у меня. Но нельзя же всю жизнь только танцевать. Да, сейчас тебе приходится этим заниматься. Но наступит день, и все опять переменится. – В ее голосе звучало не столько обещание, сколько надежда, и Зоя, вскочив с кровати, подумала вдруг, что не хочет, чтобы надежда эта сбылась.