Подобно театральным видам искусства, драме или танцу, монашество – это искусство без продукта; оно сведено к самому процессу представления. В киновии жизнь расписана по минутам. Начиная с одежды и заканчивая кельей и распорядком дня с молитвами и работой – ничто не случайно. Не только особые события, но и вся деятельность, включая самые обычные, рутинные действия, – все ритуализировано в непрерывном opus dei . Киновия дает нам пример первого тайм-менеджмента, построенного на строгом расписании. Колокола звонят особенно для каждого часа (что мы можем до сих пор слышать во многих европейских городах), регулируя последовательность действий с точностью тейлористской фабрики. Само понятие привычка [habit], применимое одновременно и к индивиду и к коллективу, превращается в монашестве в особый объект – хабит - одежду монахов и священников. Так, даже тело монаха оказывается подвержено строгому регламенту.
При этом самым значимым условием жизни монахов является архитектура монастыря. В монастыре форма следует функции настолько, насколько это вообще возможно. Как в архитектуре функционализма, типичная форма средневекового монастыря – это простое воспроизведение в объеме плана ритуальных действий, которые в нем происходят. Если рассмотреть план монастыря, то мы увидим идеальное совпадение времени и места: каждый отрезок дня ритуализирован согласно конкретному действию, которое происходит в конкретной части монастыря. Интровертное пространство монастырского двора – точка доступа к большинству монастырских служб – подчеркивает коммунальный характер жизни и атмосферу соучастия, тогда как простой замкнутый прямоугольный план зала капитула отражает саму сущность собрания монахов вместе. Спальные корпуса – это большие пространства, разделенные стенами на ячейки. Ячейки задают масштаб частного пространства, но в то же время легкие материалы перегородок, которые можно убрать в любой момент, напоминают, что индивидуальное пространство – всегда лишь часть коллективного [19] .
Архитектура монастыря – это скорее не упрощенный архитектурный контейнер и не символический монумент, а прибор для дотошного структурирования и идентификации различных видов жизнедеятельности. Неслучайно первый известный архитектурный чертеж – это план, изображающий "идеальный" бенедиктинский монастырь и сохранившийся в библиотеке монастыря Сан-Галлен. План изображает ряды четко ограниченных пространств, отведенных для различных видов деятельности. План монастыря предлагает абсолютно автономную архитектуру: самодостаточность также становится центральной темой коммунальной жизни. Монастырь ясно демонстрирует, что истинно коммунальная жизнь может быть достигнута только посредством последовательной организации времени и пространства. Это самый противоречивый аспект монастыря, ибо он показывает, что монастырь является предтечей таких институтов, как тюрьма, военный гарнизон, госпиталь и фабрика. Более того, становится очевидным, что планирование и управление временем в монастыре закладывают основы для форм организации промышленного производства Нового и Новейшего времени [20] . При этом различие между аскетическими практиками, установленными в монастыре, и дисциплинарным управлением в упомянутых институциях столь же неуловимо, сколь и существенно. Строгая организация монастыря не заменяла жизнь уставом, но делала устав настолько согласованным с образом жизни, избранным монахами, что сам устав как таковой практически исчезал [21] . Этот аспект монашества наглядно проявился в простейшем из когда-либо существовавших монастырском уставе, составленном Блаженным Августином и гласящем: dilige et quod vis fac – люби и делай чего пожелаешь. В отличие от логики дисциплинарных институтов, цели здесь не оправдывают средства; скорее средства и цели идеально совпадают. Августин подчеркивал, что цель монашеской жизни – это безусловная любовь к ближнему, что является предельной формой взаимодействия внутри братства, когда никто ни над кем не доминирует. Вернувшись к аскетическим принципам раннего монашества, нищенствующие ордена цистерцианцев и францисканцев полностью изменили монашескую жизнь, противостоя духу предпринимательства и продуктивности, принятому в бенедиктинской традиции. Как уже было отмечено, эта реформа положила начало одному из самых радикальных жизненных экспериментов. Он предлагал образ жизни, противоположный принципу новых форм власти, а именно идее частной собственности.
3
Бенедиктинские монастыри были центрами производства и сосредоточили в своих руках столько власти и богатства, что самый знаменитый монастырь ордена, Клюни, превратился в полноправный город. Первые францисканцы, напротив, открыто отрицали идею частной собственности, подразумевая под этим не только личную собственность индивида, но прежде всего вообще всякую возможность владеть трудом других, то есть владеть потенциальным капиталом в виде земли или средств производства. Желание быть свободным от владения чем-либо было связано не только с нежеланием это что-либо использовать, но и с отказом от возможности превращения собственности в экономический актив, средство получения прибыли. В случае отказа от обладания имуществом нечто можно использовать и не будучи его владельцем. Концепция использования в этом смысле становится антитезой концепции частной собственности.
Основополагающим догматом раннего францисканства был, несомненно, отказ от обладания вещами как способ отказа от их потенциальной экономической ценности и, таким образом, от возможности эксплуатировать других. Вместо того чтобы владеть одеждой, домом или книгой, монахи– францисканцы лишь пользовались этими предметами. Здесь пользование предметом рассматривалось не как обладание некоей ценностью, но как высшая форма жизни в общине. Использование подразумевало временное присвоение объекта индивидом; после использования объект освобождался и таким образом разделялся с другими. Простая, по сути, идея пользования вещами вместо владения ими скрывала в себе радикальное abdicatio iuris [отказ от прав] – ведь вся современная концепция права основана на праве индивида на частную собственность. В качестве примера францисканская концепция altissima paupertas [бедность как добровольная и, следовательно, желанная форма жизни] использовала жизнь животных, у которых нет понятия частной собственности [22] . Первые францисканцы поставили радикальный эксперимент, предложив образ жизни без частной собственности, где сосуществование и совместное пользование вещами становятся основой аскетической практики. Их experimentum vitae [жизненный эксперимент]был короток. Церковь вынудила их пересмотреть эти принципы в ходе изощренного и напряженного диспута [23] , и все же это поражение показывает, что частная собственность, которую францисканцы пытались отменить любой ценой, стала определяющим аспектом современного образа жизни.
Значение аскетизма изменилось. С превращением собственности в основополагающий социальный актив аскетизм перестал быть добровольной практикой. Скорее он превратился в моральное и этическое условие, гарантирующее социальный контроль и все большее вовлечение в работу. Частная собственность и ее накопление стали не просто средством власти, но своего рода трансцендентным мотивом для людей, желающих стать более целеустремленными и, таким образом, зависимыми от своего экономического положения.
4
Эволюция города Нового времени немыслима без идеи частной собственности. С закатом феодализма благодаря возникновению предпринимательства люди приобрели индивидуальные права. В возродившихся средневековых городах обладание частной собственностью было обязательным условием для получения гражданства. Таким образом, частное владение имуществом легло в основу новых политических институтов. Дом был уже не просто укрытием, или античным oikos - частным пространством, четко отделенным от пространства общественного. Дом был теперь одновременно и местом жизни, и экономически-правовым инструментом, при помощи которого формирующееся новое государство управляло гражданами, глубоко вторгаясь в их личное пространство – привычки, уклад и социально-экономические отношения. С точки зрения институтов власти собственность в виде жилья имела двойное назначение. С одной стороны, жилье привязывало индивида к одному месту, снижая риски социальных девиаций. С другой стороны, оно позволяло субъектам использовать даже минимальную собственность как экономический актив и как возможность для инвестиций. Вот почему именно жилищное строительство стало основным проектом архитектуры модернизма, направленным не только на обеспечение кровом, но и на извлечение выгоды из домовладения.