- "Ты постишься? Напитай голодных, напои жаждущих, посети больных, не забудь заключенных в больнице, пожалей измученных, утешь скорбящих и плачущих…" Я не забыл, Анна Генриховна, вот честное слово!
- Молодец, - сдержанно похвалила старая дама. - Запомни еще слова преподобного Иоанна Лествичника. Он сказал: "Раб чрева рассчитывает, какими снедями почтить праздник, а раб Божий помышляет, какими бы дарованиями ему обогатиться!"
Мальчишка кивнул, губы его шевелились, лицо стало сосредоточенным, серьезным.
Колыванов изумленно спросил:
- Ты действительно стараешься запомнить?
- Конечно. Мама сказала - лишние знания карман не тянут, а когда учишь наизусть, развивается память.
- Ну и ну, - пробормотал Колыванов. - Интересная у тебя мама…
- Я просто не хочу остаться дураком, - хмыкнул Никита. - Их и без меня хватает.
- Как раз они-то и угодны Богу, - хмуро проворчал Евгений.
- Глупости, - возмутилась Анна Генриховна. - Повторяете как попугаи один за другим всякую чушь, хоть бы думали, что говорите! Не ожидала от вас, Евгений Сергеевич. Казалось бы - думающий человек!..
- И все же пост - это ограничения в еде. - Колыванов с досадой бросил на блюдце надкусанную конфету. - Я где-то читал: в старину к весне становилось туго с продуктами, отсюда и постились, часто - вынужденно. И для здоровья полезно, хоть какая-то разгрузка. Да любого на улице спросите, скажет: пост - своеобразная диета! - Евгений покосился на Никиту - мальчишка слушал их, открыв рот, - и неохотно буркнул: - Ну и аскетизм некоторый в пост положен типа - не ходи по ресторанам, не носи золота, думай о душе…
- И неправильно ваш прохожий скажет, - возразила Анна Генриховна. - Мне не верите, я вам процитирую слова святителя Херсонского Иннокентия: "Лучше бы ты вкушал что угодно, но в то же время питал тех, кто и не в посте едва не умирает от голода. Лучше бы ты продолжал украшаться твоими одеждами по-прежнему, но в ту же пору излишним, праздно висящим и снедаемым молью одеянием твоим прикрыл наготу нищих братий, которые стонут от холода. Даже лучше, когда бы ты не прерывал обычных твоих забав и увеселений, но, прохладясь сам, доставлял отраду и утешение тем, кто давно забыл, есть ли какая радость на Земле…"
- Хотите сказать, - угрюмо поинтересовался Колыванов, - есть в пост можно все?
- Хочу сказать - пост не диета, только и всего. Это нечто большее, гораздо большее!
- Вы верующая? - раздраженно посмотрел на старую даму Колыванов.
- Не знаю, - пожала плечами Анна Генриховна. - В церкви я не часто бываю, не приучена, меня многое там раздражает.
- Что именно?
- Ну, напоказ все слишком, что ли? Да и лицемеров среди воцерковленных многовато, - грустно усмехнулась она. - Лучше бы они одиноким и брошенным старикам помогали, в больницах санитаров вечно не хватает. Сиротами бы занялись, чем просто поклоны бить, свечи жечь или молитвы шептать…
- Если вы не верующая, - упрямо продолжил Колыванов, - откуда знаете всех этих… святителей и преподобных?
- Любопытство - моя слабость, - смущенно улыбнулась Анна Генриховна. Помолчала и виновато добавила:
- Я ведь, если честно, куда только свой длинный нос не совала. И буддизмом интересовалась, и мусульманством… Скажем, весь Коран от корки до корки прочла!..
Колыванов проводил взглядом Никиту, мальчик как раз убежал в комнату с книгами, и сурово спросил:
- А ребенку зачем голову морочите?
- Разве морочу? - нахмурилась старая дама. - Просто хочу, чтобы Кит обо всем имел представление, не люблю пустоголовых и равнодушных.
- Но знать наизусть высказывания святых - это уж слишком!
- Он празднует Пасху, значит, должен понимать, что это такое, - усмехнулась Анна Генриховна. - Думаете, лучше оставаться невеждой? Считать Великий пост обычной диетой, а саму Пасху - праздником желудка?
Колыванов сердито фыркнул. Анна Генриховна, словно оправдываясь, добавила:
- Я же не тащу ребенка в церковь, не учу молитвам - сама я, кстати, наизусть знаю только "Отче наш", - не внушаю неприязни к иным религиям… - и уже твердо сказала: - А знать историю своего народа он обязан, даже о тех праздниках должен знать, чьи корни идут из язычества…
- Это вы о Масленице?
- О ней тоже.
Они помолчали. Анна Генриховна сосредоточенно счищала с лука шелуху, видимо, собиралась красить яйца. Евгений только сейчас вспомнил, что Пасха через два дня, в воскресенье. А сегодня, выходит…
- А что, собственно, сегодня выходит?
- Чистый четверг, - рассмеялась Анна Генриховна, и Колыванов понял, что задал последний вопрос вслух.
Расспрашивать о Чистом четверге Колыванов не рискнул, не хотел окончательно прослыть невеждой. Допивал остывший чай и с интересом рассматривал крошечную чистенькую кухню, давно он в таких не бывал.
Пять квадратных метров от силы!
Самый минимум мебели!
И настоящий зимний сад на широком подоконнике. Огромные махровые цветы вишневого цвета - кажется, гибискус. У Таньки на кухне такой же, мать на днях хвалила.
Белые, словно восковые цветы, с сильным сладким запахом, они похожи на розы - гардения, у него в офисе стоят два горшка, у окна в холле, только цветут редко и не так обильно. А вот что за россыпь ярко-желтых розеток…
Колыванов бросил взгляд на древнее кресло и улыбнулся: одну из ножек заменяло полено. Где его достали в городе, непонятно. А перед креслом, на стене…
Заинтересовавшись, Колыванов встал с табуретки. Подошел поближе и удивленно хмыкнул: надо же, обычная разделочная доска! Правда, ею вряд ли пользуются, уж очень рисунок хорош.
- Правда здорово?
Колыванов обернулся: рядом стоял Никита.
- Правда, - согласился Колыванов. - Я бы сказал - слишком здорово для жалкой разделочной доски.
- Это мама нарисовала!
- Лучше бы твоя мама лишний раз свежим воздухом подышала, ведь в чем только душа держится, - проворчала Анна Генриховна, набивая луковой шелухой старую эмалированную кастрюлю. - А то сидит часами как проклятая, горбится над этими дурными досками, зрение портит, и чего ради, спрашивается?
- Я ей говорил, - горестно вздохнул Никита. - Сколько раз говорил! А она мне: "Мы с тобой в Крым летом поедем…"
- В Крым они поедут, - буркнула Анна Генриховна. - Если твоя мать не научится отдыхать, то вместо Крыма скоро попадет в больницу!
- Но мама не болеет, - неуверенно запротестовал мальчик.
- Вот выброшу все ее краски, тогда точно не заболеет, - в сердцах пообещала старая дама.
- Мама просто хочет увидеть море, - грустно пробормотал Никита. - Она его только во сне видела.
Анна Генриховна странно всхлипнула. Притянула к себе мальчика и поцеловала в колючую макушку. Потом оттолкнула и велела не путаться в ногах. Ей еще тесто нужно на куличи ставить - верующие не верующие, а Пасху практически все отмечают, очень уж праздник красивый…
Никита повеселел, заулыбался. Колыванов, задумчиво всматриваясь в рисунок, - лепестки мака казались почти прозрачными, как можно такое выписать на куске фанеры? - тронул мальчика за плечо и спросил:
- А снять можно? Посмотреть поближе? А то солнечный свет неудачно падает, прямо в глаза бьет…
- Сними, - позволил мальчик. И признался: - Я сам ее часто снимаю, когда мамы дома нет. Сижу, смотрю, смотрю…
- Нравится?
- Ага. Жаль, правда, что у нас такие маки не растут?
- Почему не растут? - рассеянно пробормотал Колыванов, осторожно снимая доску. - Я не раз в деревне видел, в детстве, крестьяне маки прямо в палисадниках высевают, на пироги…
- Высевали, - поправила Анна Генриховна. - Сейчас запрещено. Все наркотики властям мерещатся. - Она брезгливо поморщилась. - Будто этим удержишь! Наркоманы и без мака запросто обходятся, чем только не колются, этой дряни и в городе, и в деревне хватает…
Колыванов жадно рассматривал простенькую композицию и не мог понять, чем она держит: что он, более серьезных работ не видел?
Анна Генриховна обернулась и с досадой сказала:
- Глупая девчонка свои рисунки на рынок сдает, старухе какой-то, а та за них копейки жалкие выручает, продает как разделочные доски, представляете?
- Вовсе не копейки, а целых пятьдесят рублей за каждую, - обиженно буркнул Никита. - Мама говорит - совсем не плохо.
- Мама говорит… Много она в жизни понимает, твоя мама!
- Нет, действительно здорово, - пробормотал Колыванов.
- Мне тоже нравится, - неохотно признала Анна Генриховна. - Только я сирень выбрала, с юности люблю ее, знаете ли…
- А еще я смотрю мамины акварели на бумаге. - Никита залез на спинку кресла и теперь заглядывал Колыванову через плечо.
Колыванов заинтересованно обернулся. Мальчик улыбнулся ему и мечтательно протянул:
- Там, знаешь, всякие невиданные странности!
- Невиданные странности?
- Ну да. Там все другое, совсем не такое, как здесь. Все-все! - Никита, загибая пальцы, стал перечислять: - Люди, деревья, небо, солнце, земля, трава, звери разные…
- Эти… акварели твоя мама тоже продала?
- Нет, это же не разделочные доски, - удивился Никита. - Кто их купит? - Он запнулся, подумал немного и серьезно сказал: - Но я бы купил, честное слово. Моя мама… она лучше всех рисует!
- Лучше, хуже… - проворчала старая дама, укладывая яйца в луковую шелуху. - Баловство все это!
- А посмотреть можно? - Колыванов вернул доску на стенку. - Я про мамины "чудные странности".
- Можно, - кивнул Никита. - Только, если честно, это секрет.
- Секрет?
- Да. Мама свои рисунки на шкаф прячет.
- Почему?
- Чтоб тетя Таня не ругалась.
- А кто такая тетя Таня?