- Я обработал вашу анкету на компьютере, - заявил доктор, помахав кипой бланков, в которых напротив напечатанных вопросов ее рукой были проставлены крестики и нули, - и с математической точностью установил, что дважды, примерно в десяти и в шестнадцатилетнем возрасте в вашей жизни произошли события, резко повлиявшие на всю вашу психофизиологию. И напрасно вы пытались скрыть это от меня. Психоанализ - серьезная наука.
- Черт бы вас побрал с вашим дьявольским психоанализом, - в растерянности пробормотала она. - Ну да, было у меня в детстве. Я играла во дворе с сестрицей, рядом с костром, который жгли мальчишки. В это самое время в наш двор вошла старая, сгорбленная нищенка. Потихоньку подобравшись, я без злого умысла, просто из озорства бросила ей в суму уголек. Мы умирали со смеху, глядя, как оттуда повалил дым. И тогда, повернувшись, она закричала: "Будь ты проклята именем Божьим, гадкая девчонка! Пусть и у тебя всю оставшуюся жизнь горит… горит…" - словом, она грязно выругалась.
Она умолкла. Доктор терпеливо ждал. Аккуратно высморкав носик, она продолжала:
- С этой минуты я будто обезумела. Нет, снаружи все обстояло нормально, но внутри я вся буквально пылала. Интимная сторона жизни, о которой я до той поры и не помышляла, захватила меня целиком. Я буквально помешалась на мальчиках и на всем, что хоть как-то могло возместить мне мужчину. Мне приходилось прибегать к самым невероятным ухищрениям, чтобы незаметно для окружающих удовлетворить себя. Это было чертовски сложно, ибо меня буквально ни на минуту не оставляли одну. Только ночь дарила несколько мгновений сладострастия, но и тогда родители принуждали меня спать, выпростав руки из-под одеяла. Семья наша, как я уже говорила, была большая и патриархальная. Все шалости отец и мать пресекали единым взглядом. К подругам меня не отпускали, о вечеринках я и заикнуться не могла, мне оставалось лишь мечтать обо всей той невообразимой гамме плотских пиршеств, которые проплывали перед моими мысленными взорами. Но вот однажды, незадолго до шестнадцатилетия, я отправилась с семьей на праздничное гулянье в городской парк. Стояла весна, погода была чудесной. Встретив по пути подружку, я упросила родителей отпустить меня покататься на "чертовом колесе"… Ах! - встрепенулась она в притворном ужасе. - Вот видите? И здесь замешан дьявол.
- Да, несомненно, - с легкой иронией в голосе подтвердил старик. - Без него такие дела не обходятся.
- Представьте себе, в толпе мне удалось отстать от подруги, и я одна отправилась бродить по парку. Я будто впервые открывала для себя этот новый мир тенистых аллей и зеленых лужаек, откуда до меня доносились взрывы смеха и звуки музыки. Вальяжные мужчины прогуливались под ручку с расфранченными дамами. Я радовалась уже тому, что могу открыто глядеть на мужчин, ведь до той поры я выходила на улицу лишь в сопровождении взрослых, да и то предпочтительнее считалось, чтобы девушка шла, потупив взор. На меня тоже обращали внимание. Я, наверное, очень недурно выглядела в своей кофточке из розового китайского шелка и пунцовой бархатной юбке. Когда на меня обратил внимание один молодой человек, я одновременно обрадовалась и испугалась. Он был миловиден, широкоплеч и имел поразительно лучистые глаза, чем-то похожие на ваши, доктор… Он обратился ко мне с каким-то вопросом, я ответила невпопад. Оба засмеялись. Он взял меня за руку. С этого мгновения мои воспоминания носят фрагментарный характер. Мы уединились на лавочке, в тенистой аллее, и там я буквально набросилась на него, осыпала поцелуями, расстегнула ему сорочку и страстно гладила его крепкую шею и твердую грудь, на которой пробивалась поросль рыжеватых волос.
- Вы сказали "рыжеватых"? - вздрогнув, переспросил врач.
- Да, именно, он был рыж, как огонь, и такой веснушчатый. Он через силу удержал меня от дальнейших безумств лишь затем, чтобы предложить перейти в другой, более укромный уголок парка. В изнеможении, на подгибающихся ногах я поплелась за ним, на небольшой полянке за плотной завесой кустов опустилась на траву и… "А вдруг на нас нападут?" - прошептала я робко. "Не волнуйся, - гордо ответил он, раскрывая и кладя с собою рядом карманный нож. - В нашем квартале каждый мужчина умеет защитить себя и свою женщину!" Смешной и глупый мальчик!.. Как я его любила в ту минуту! Он так неумело поцеловал меня в нос и вдруг сразу навалился всем телом. Я испытала упоительные, непередаваемые ощущения проникновения в своей организм чужой, горячей и трепетной плоти, ее удары, скольжение и ускользание для того, чтобы вновь и вновь вонзаться в зияющую рану моего естества. Наверное, именно этих ощущений "запретного плода", тайком сорванного и оттого еще более желанного, мне и не хватает до сих пор. Именно потому я так люблю своего неказистого мужа, хоть он и в самом деле превеликий грубиян и гордец, что он своими выходками позволяет мне, правда, нечасто, ощущать некое подобие того упоительного вечера в городском парке. Благодарю вас, доктор, - сказала она, беря сумочку, - вы настоящий кудесник. После бесед с вами у меня становится легче на душе.
- Вы не закончили своего рассказа, - несколько резко произнес он. - Что же дальше сталось с тем молодым человеком?
- С ним? - широко раскрыв свои крупные, выпуклые глаза, она изумленно похлопала ресницами. - Я… с ним больше не виделась. Честное слово!
- Это правда… - в задумчивости пробормотал доктор. - Чистая, истинная, но не святая, нет не святая правда. Что ж, у вас еще есть шанс снова встретиться с ним… во сне.
- Нет, не надо, - быстро сказала она вставая. - Я, пожалуй, пойду, мне пора.
- Уж не вас ли ожидает этот черный "мерседес"? - спросил он, глянув в окно. - Не думаю, что этот лысый и потный толстяк заменит вам пятнадцатилетнего юношу, сгорающего страстью. Как его, кстати, звали?
- Ло… не помню, кажется, Лоренц… Зачем вам это?
- Разве вы не понимаете, что именно это навязчивое воспоминание отравляет вам всю жизнь? - негромко сказал он, пристально глядя на нее.
- Да, вы правы. Он со мною каждый день и каждый час. Раздеваюсь ли я, моюсь ли, занимаюсь ли любовью, этот проклятый мальчишка повсюду рядом, - чуть не плача, зашептала она. - Его глаза преследуют меня. Он мне страшен и… сладок. Я страшно боюсь его и в то же время хочу, и все это постоянно со мной.
- Я мог бы подвергнуть вас гипнозу, с тем чтобы удалить этот навязчивый образ. С вашего согласия, разумеется.
- Гипнозу? - это слово насторожило ее.
- Да, ваш супруг уже согласился на это. Ему также докучают какие-то детские образы.
- А… не может случиться, что я больше никогда не проснусь?
- Боже мой, какие глупости! - рассмеялся он. - Я дам вам установку на пробуждение от звука телефонного звонка и сам позвоню в тот же вечер. Один телефонный звонок - и вы оба навеки забудете про кошмары, которые мучают вас по ночам. Они ведь мучают вас, не правда ли?
- Да, каждую ночь… - дрожащим голосом произнесла она. - Делайте что угодно. Лишь бы навсегда освободиться от этого. Вы обещаете избавить меня от этих воспоминаний?
- Более того, - торжественно заявил доктор, - я клянусь вам, если этого не произойдет, вернуть деньги, полученные за лечение. Вы не верите?
Некоторое время она молчала в сомнении. Потом залихватски махнула рукой:
- Ах, черт с вами! Будь что будет. Усыпляйте меня, док, да поживее. Я не могу больше ждать, все во мне так и трясется в ожидании ночи. Кстати, - она взяла в руки фотографию в рамке, стоявшую на его столе, - что это за девушка?
- Моя дочь, - просто ответил доктор.
- Хорошенькая, - задумчиво сказала женщина, - и очень похожа на вас. Особенно глазами…
"Воистину, - сказал себе доктор, когда она ушла, - браки заключаются не только на небесах. Но и в преисподней".
В тот вечер оба супруга были на редкость немногословны и задумчивы, вечерняя беседа не клеилась. Оба тщательно избегали разговоров на какие-либо конкретные темы. Он рассеянно курил, стряхивая сигарету мимо пепельницы, пил остывший чай, забыв положить в чашку сахар. Она немалым усилием воли заставила себя воздержаться от замечаний. Принесла из холодильника торт и стала нарезать его большим кухонным ножом.
- Какой ужасный нож, - утомленным голосом проронил он. - Завтра же я его выброшу.
- Тогда я выброшу твою виолончель, - сухо ответила она.
- Чем она тебе мешает? - он с любовью поглядел на любимый инструмент своего вечернего музицирования.
- Тем же, чем тебе - нож.
- Иногда ты бываешь просто невыносимой, - сказал он, поднимаясь, и направился в спальню.
Некоторое время она сидела за столом, уронив голову на руки и слушая, как в соседней комнате ее муж заводит, будильник. Его бодрое тиканье, казалось, наполняло собою весь дом и гулко отзывалось во всем существе женщины. Через некоторое время и она через силу встала и, войдя в спальню, легла не раздеваясь. Несколько минут оба лежали молча.
- О чем ты думаешь? - тихо спросила она.
- Мне вспомнилась фотография… Ну, та, на столе у врача. Этот парень… он поразительно на кого-то похож.
- Это была девушка.
- Нет, парень… - обронил он устало. И заснул.
- Нет… - прошептала она, силясь припомнить что-то очень важное, ускользавшее от нее до сей поры. Доктор… его глаза… Лучистые… смеющиеся… Его… Глаза… Ее… гла…
- Я вам чрезвычайно сочувствую, - следователь уже давно стоял у стола, давая понять, что очень занят, но старик все не уходил. - Я понимаю, что это ужасно: потерять двоих детей в один и тот же день - жутко, да-да, но и вы нас поймите: ведь с той поры прошло уже четверть века. Вряд ли тут возможно будет что-либо доказать.
- Но я могу их загипнотизировать, - с жаром воскликнул доктор, - и они на суде расскажут истинную правду так же, как рассказали мне.