- Говоря откровенно, - призналась она, - все эти связи для меня ровным счетом ничего не значат. Истинное удовлетворение мне способен доставить только муж. Иногда, раз или два в году, на него находит какое-то бешенство. Он вдруг набрасывается на меня исподтишка, срывает одежду и насилует прямо на полу, в ванной, на кухне - словом, где придется, - при воспоминании об этом взор женщины затуманивается, грудь высоко вздымается, - и тогда я испытываю нечто похожее на оргазм, но это длится недолго. Он, как бы вам объяснить, не доводит свою роль до конца, останавливается на полдороге… и финал у нас получается совершенно смазанным… Скажите, доктор, - глаза ее переполняются слезами. - Может быть, он садист? Да? А я, как это?.. Моза… мазо…
- Нет, не знаю… не думаю, - мягко улыбнулся доктор. - Скорее всего, на поведение вашего супруга наложило отпечаток какое-то происшествие, случившееся с ним в детстве или в ранней юности. Англичане поговаривают, что у каждого свой мертвец в чемодане.
- Что вы сказали? - шепчет она, глубоко потрясенная. - Какой еще мертвец?
- Есть такая поговорка. Невероятное количество грязи, смрада и нечисти таится в клоаке нашей памяти, порою вырываясь наружу в спонтанных проявлениях дикости и варварства. Физиологи ищут причины этого в неправильном обмене веществ, генетики - в нарушениях наследственности, недостатках иммунной системы, но я - психоаналитик. Пригласите ко мне вашего мужа, и я попытаюсь вычленить из его психики устойчиво-навязчивые образы. Кстати, вот вам анкета, заполните ее, пожалуйста.
- Неужели вы всерьез поверили этой идиотке? - осведомился импозантный сорокалетний мужчина в прекрасно сшитом костюме, с богато инкрустированной тростью в руках. - Какой же вы врач, если сразу не поняли, что перед вами психически не совсем здоровая женщина? Да будет вам известно, моя жена - нимфоманка, причем с самых юных лет. К сожалению, я это тоже поздно понял. Но мне-то простительно, я не врач, а бизнесмен. Я занят делом, понимаете? Я зарабатываю деньги. Я не могу тратить время на всякие глупости. В конце-то концов мы ведь с ней уже не дети. Я пытаюсь ей это втолковать, но ее сознание зациклилось на эротике с тех самых пор, как ее в детстве напугала какая-то нищенка.
- А подробнее вы не сможете рассказать об этом? - оживился доктор. - В моей работе, поймите, важна всякая мелочь.
- Не знаю, это нечто сходное с андерсеновской девочкой, наступившей на хлеб. Она до сих пор это переживает.
- Устойчивый комплекс вины и собственной обреченности, - пробормотал доктор.
- Вот-вот. И это дает ей моральное право атаковать мужчин с настойчивостью парового молота. Она переспала со всеми кочегарами, швейцарами и слесарями в доме, не говоря уж о моем шофере и заместителе. Более того: в прошлом году она поставила меня в исключительно неловкое положение перед доктором Ольсеном и его супругой, приехавшими из Дании. Представляете, моя благоверная принялась ласкать его рукой под столом прямо в ресторане.
Видели бы вы, какой у него был ошарашенный вид. На беднягу было просто жалко смотреть, ведь все это делалось в присутствии его законной жены. Пришлось мнё увести мадам Ольсен танцевать. С тех пор мой друг мне не пишет.
- Послушайте! - в изумлении воскликнул старичок. - Но, если она позволяет себе такое, почему же вы вообще с ней сожительствуете? Никто бы не - посмел осуждать мужчину, который развелся бы с такой особой.
Мужчина взглянул на него с неподдельным любопытством.
- Вы задаете странные вопросы, доктор. Казалось бы, ваша консультация, наоборот, должна способствовать сохранению семьи, а вы… Вы когда-нибудь слышали такое слово "любовь"?.. Так вот, я люблю свою жену, доктор. Да-да, люблю, несмотря на все ее недостатки, люблю и жалею. И я верю, что браки заключаются на небесах, ибо свел нас обоих Высший Промысл. И то, что связывает меня с ней, - это гораздо сильнее всего того, что пробует нас разлучить.
- Но, согласитесь, порой ваша э-э-э… "небесная любовь" к собственной супруге принимает довольно-таки, как бы это выразиться, неординарные формы.
Мужчина, еще мгновение назад готовый выйти из кабинета, чтобы более не возвращаться, откладывает шляпу.
- Интересно, доктор, а какие формы приняла бы ваша любовь, если б супруга в вашем же присутствии начала бы по телефону обсуждать ваши, дражайший доктор, сексуальные наклонности, потенцию ваших сослуживцев, а также договариваться о завтрашнем свидании в вашем же доме и в ваше отсутствие? - выговаривая ему все это, мужчина судорожно стискивает свои пудовые кулаки, каждый размером с детскую голову. - И она бы водила своих кобелей в мой дом, если б не опасалась, что я проломлю их пустые головы!..
- Н-да… - в задумчивости произнес доктор, - чрезвычайно занятный случай. - До сих пор мне не доводилось наблюдать у своих пациентов такого парадоксального сплава взаимной нежности, ненависти, чистоты и, если хотите, похоти. Обвиняя супругу, вы не отдаете себе отчета, что и сами страдаете от глубоко запрятанного в подсознании комплекса вины. Я вижу, что вам страшно, что каждый новый день и особенно ночь для вас превращается в пытку. Отчего?
- Не знаю, - глухо проговорил мужчина, - может, и меня кто-то проклял когда-то давным-давно…
- Припомните этот случай. Может быть, тогда мы с вами сумеем разобраться в истинных причинах вашей меланхолии?
- Не знаю… да и в чем, собственно, разбираться? И стоит ли? Это была дурацкая история, которая случается примерно с каждым вторым или третьим подростком в известном возрасте. Я расцениваю все это как некое затмение, нахлынувшее на пятнадцатилетнего юношу из вполне добропорядочной семьи, с обеспеченным настоящим и гарантированным будущим. Как-то раз по весне меня угораздило простудиться, и в праздничный день, когда весь город высыпал на улицы, я остался дома. Родители уехали за город на весь день. Итак, я стоял у раскрытого окна, пробуя раскурить отцовскую трубку. Неожиданно на противоположной стороне улицы я увидел тощую, рыжую и голенастую девчонку из параллельного класса. Она брела по улице, изнемогая от жары и груза тяжеленной виолончели.
- Простите, что вы сказали? - вздрогнув, переспросил доктор. - Виоло…
- Да, она играла на виолончели и возвращалась с какого-то концерта в музыкальной школе. Мы с ней были знакомы, но никогда не поддерживали особенно тесных контактов. Я не находил в ней ничего привлекательного - уж больно она была тощей, рыжей и веснушчатой.
- Рыжей… - в глубокой задумчивости прошептал доктор.
- …Вот именно, и вдобавок веснушчатой, не правда ли, ужасное сочетание? Я свистнул ей без всякой задней мысли, просто так, чтобы поприветствовать. Зачем? И сам не знаю, наверно, черт дернул меня под локоть.
- Вы полагаете, что тут замешана нечистая сила? - с удивлением вопросил доктор.
- Ну… не знаю… а что же еще? Она в ответ помахала мне рукой. Потом подошла. Мы с ней о чем-то поболтали. Я пригласил ее к себе, благо дома никого не было. Она замялась было, но я показал ей конверт новой только что вышедшей пластинки "Битлз"…
- Какой именно?
- Кажется, "Волшебно-мистическое путешествие". Она не устояла и поднялась. Я поставил пластинку. Мы немного послушали музыку. Разговор угас сам по себе. Потом она подошла к столу и принялась разглядывать мои тетради. Глянув на задачу по математике, она вдруг объявила, что я ошибся. "Где?" - удивился я и подошел - ведь я неплохо справлялся с алгеброй. "Вот в этом тождестве. Смотри, как надо", - и, встав коленками на стул (отметьте, это очень важная деталь, доктор), она уперлась локтями в стол и, некрасиво изогнувшись, начала быстро что-то писать в моей тетради. Я только ахнул! Ведь это была моя беловая тетрадь, назавтра я должен был сдавать ее учителю. Я вцепился в нее, попробовал оттащить от стола, но моя гостья упрямо стояла на стуле и, упершись локтями в стол, портила, портила, портила мою тетрадь! Я был в отчаянии! Но вдруг пальцы мои ощутили теплоту ее талии и юную упругость двух недавно проклюнувшихся бугорков. Я замер от восторга. Она тоже перестала писать и стояла, затаив дыхание, прислушиваясь к новым для нее ощущениям. Сладостное безумие охватило меня. Расстегнув лиф ее желто-клетчатого платья, я ласкал ее маленькие грудки и целовал тонкую шейку, усеянную золотисто-солнечными волосиками. Потом руки мои скользнули ниже, и ладонями я ощутил, как напряглись мускулы ее бедер. Остальные мои воспоминания тонут в сладостном тумане. Помню лишь, как долго я стаскивал с нее уморительные полосатые трусики, как, захлебываясь слезами, она молила меня не делать этого, но… Во имя всего святого, доктор, мог ли я удержаться, когда она по-прежнему стояла спиной ко мне, вцепившись руками в стол, когда ее тощий задик сверкал передо мною снежной белизной (ведь у рыжих поразительно белая кожа), и его манящая раздвоенность звала меня вглубь, и я ринулся туда, очертя голову, как самоубийца в омут…
Некоторое время оба молчали. Потом мужчина откинулся в кресле и, сложив руки на груди, произнес:
- Да, я изнасиловал ее. Теперь можно в этом признаться, ибо все сроки давности уже миновали.
- Когда и где это произошло? - несколько резче, чём хотел, осведомился доктор.
- Вы полагаете, что это может иметь какое-то значение? - мужчина усмехнулся. - Извольте, в городе М., в августе 1968 года. Скоро исполнится четверть века. Преступник ли я? Возможно. Но было ли это преступлением в полном смысле слова? Ведь я до той поры тоже был девственником и был соблазнен ею в не меньшей степени, чем она мною. А может быть, даже в большей. И не смотрите на меня так, доктор, я рассказал вам это не для того, чтоб покаяться.