"Нужно различать категории языковедения от категорий языка: первые представляют чистые отвлечения; вторые же – то, что живет в языке… Категории языка суть также категории языковедения, но категории, основанные на чутье языка народом и вообще на объективных условиях бессознательной жизни человеческого организма, между тем как категории языковедения в строгом смысле суть по преимуществу абстракции".
Бодуэн де Куртенэ фактически разграничивал язык как достояние человека (как обусловленное бессознательными процессами "живое" знание) и продукты научного описания языка как конструкты – чистые отвлечения, абстракции. Высказывания Бодуэна де Куртенэ удивительно созвучны тому, что ныне утверждается в ряде работ по корпореальной семантике, биолингвистике и т.п.: он настаивал на том, что язык – это "одна из функций человеческого организма в самом обширном смысле этого слова"; язык существует только в индивидуальных мозгах, только в душах, только в психике индивидов или особей, составляющих данное языковое сообщество. Согласно концепции Бодуэна де Куртенэ, как психические реальности существуют одни только индивидуальные языки, точнее – "индивидуальные языковые мышления". В противовес некоторым современным борцам за "чистоту" лингвистического исследования, Бодуэн де Куртенэ обосновывал необходимость выхода за рамки языковедения:
"Так как основа языка является чисто психической, центрально-мозговой, то, следовательно, языкознание относится к психологическим наукам. Но так как язык может реализоваться только в обществе и так как психическое развитие человека вообще возможно только в общении с другими людьми, следовательно, мы имеем право сказать, что языкознание – наука психологично-социологическая. Те же, которые считают язык "организмом" и относят языкознание к естественным наукам, заблуждаются".
Приведённые и подобные им высказывания дают основания для вывода, что И. А. Бодуэн де Куртенэ, вопервых, разграничивал две ипостаси функционирование языка – индивидуальную и социальную, а вовторых, фокусировался на языке как достоянии индивида; поэтому он, в частности, ставил вопрос о трактовке языкознания как науки, непосредственно связанной и с психологией, и с социологией, и с физиологией, тем самым были намечены основы интегративного подхода к исследованию языковых явлений. В качестве одной из задач семасиологии было названо исследование психического содержания языковых явлений – представлений, связных с языком и движущихся в его формах, но имеющих независимое бытие как отражения "внешнего и внутреннего мира в человеческой душе за пределами языковых форм".
Заметим, что в своё время по поводу концепции Бодуэна де Куртенэ высказывались обвинения в психологизме, который трактовался как "пройденный этап в современном языкознании". Думается, что в данном случае комментарии не требуются: имена строгих критиков и "навешивателей ярлыков" уходят в небытие, а идеи опережающих своё время мыслителей находят соответствующее место в поступательном движении науки, возрождаясь в новых "системах координат".
Николай Вячеславович Крушевский (1851–1887) полагал:
"Язык представляет нечто, стоящее в природе совершенно особняком: сочетание явлений физиолого-акустических, управляемых законами физическими, с явлениями бессознательно-психическими, которые управляются законами совершенно другого порядка".
Крушевский обратил особое внимание на роль ассоциативных процессов в функционировании слов у индивида и в их организации в памяти, что убедительно подтверждается результатами современных экспериментальных исследований. В "Очерке науки о языке" (1883) Крушевский рассмотрел специфические особенности языка как достояния индивида и показал множественность связей слова по разным основаниям (по линиям парадигматики и синтагматики):
"… каждое слово связано двоякого рода узами: бесчисленными связями сходства со своими родичами по звукам, структуре или значению и столь же бесчисленными связями смежности с разными своими спутниками во всевозможных фразах; оно всегда член известных гнёзд или систем слов и в то же время член известных рядов слов".
Н. В. Крушевский не только указывает на то, что для носителя языка слово органично слито с представлением об обозначаемой им вещи (вещи в широком смысле, т.е. – о некотором объекте, действии и т.д.); он подчёркивает, что такое представление является целостным, включает все необходимые характеристики соответствующего объекта, действия, состояния, качества (ср. с трактовкой слова как средством доступа к образу мира индивида):
"…вследствие продолжительного употребления, слово соединяется в такую неразрывную пару с представлением о вещи, что становится собственным и полным её знаком, приобретает способность всякий раз возбуждать в нашем уме представление о вещи со всеми и её признаками".
Приведённое высказывание Крушевского прекрасно согласуется, с одной стороны, с учением физиолога И. М. Сеченова о формировании знаковой функции слова (см. об этом ниже), а с другой стороны – с указанием психолога Н. И. Жинкина на то, что человек в естественном общении не разграничивает слово и именуемую им вещь (к этому вопросу мы неоднократно вернёмся).
Особый интерес для нас представляют идеи Льва Владимировича Щербы (1880–1944). В работе "О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании" Щерба фактически выделил не три, а четыре аспекта языковых явлений, обосновав роль речевой организации индивида как явления одновременно и психофизиологического, и социального, обусловливающего речевую деятельность и проявляющегося в ней.
Особо подчеркну, что разграничив социальную и индивидуальную ипостаси языка с признанием их постоянного взаимодействия, Щерба неоднократно предостерегал от отождествления таких, по его определению, теоретически несоизмеримых понятий, какими являются языковая система (т.е. словари и грамматики языков, выводимые лингвистами из языкового материла) и речевая организация индивида, которая выступает как индивидуальное проявление языковой системы, но не равно ей. Причины такого отождествления обсуждаются в работах [Залевская 1977; 2005; 2007].