Еда там посредственная, зато замечательные исполнительницы танца живота. А публика! Матросы с греческих торговых судов, которые танцуют от всей души на крохотной танцплощадке… Там часто бьют посуду – в общем, полная противоположность эстетам. Греки общительный, гостеприимный народ. Как только у нас появятся приличные деньги, мы первым делом купим дом на острове Гидра, будем по полгода проводить там. Чудесное место. Я в свое время прожил там два года.
Этот греческий ресторанчик – ночной клуб находился на еще более убогой улочке, чем та, где жили они. Музыка была слышна за несколько кварталов. Гидеона там шумно приветствовали. Пейленберги прекрасно провели время и теперь, когда у них завелись деньги, охотно отправлялись туда свободными вечерами. В последующие недели Дендре нашла свою нишу и в этой ночной жизни.
Удобства мужа, исполнение всех его сексуальных желаний, кухня, Эмбер и новый ребенок, которого она носила, стали ее жизнью. Она начала изучать гурманскую французскую, итальянскую, японскую и китайскую кухню. Преуспела в составлении букетов, изучала разговорный греческий язык на тот случай, если они в конце концов решат жить на острове. Гуляла по Пятой и Мэдисон-авеню с детской коляской, разглядывала витрины, набиралась идей, училась, училась, училась.
Хэвер Сэвидж действительно занял значительное место в их жизни, невозможно было не оценить профессионализм, с которым он представлял творчество молодого художника. Не было ни малейшего сомнения в том, что у них с Гидеоном существует полное взаимопонимание, каждый верил в таланты другого. Дендре вняла совету Хэвера и никогда не вмешивалась. Ей было достаточно того, что Гидеон продолжал обсуждать с ней свои работы, интересовался ее мнением и зачастую поступал в соответствии с ее советами. Банковский счет рос, потому что они пять лет жили экономно. Это было их совместным решением. Ни Гидеону, ни Дендре не хотелось больше жить на подаяния. Когда родилась Дейзи, продолжать жить в мастерской стало невозможно. Они сняли квартиру – немногим лучше их прежнего жилья, зато от нее до мастерской можно было дойти пешком. Во всяком случае, там было центральное отопление, холодная и горячая вода, четырехконфорочная плита с духовкой.
То было скорее удачливое, чем счастливое время для Дендре и Гидеона, поскольку обстоятельства разделяли их. Успех, внимание к его творчеству заставляли Гидеона забывать обо всех житейских делах. Хэвер занимался продажей его картин, Дендре домом, а он только писал. Сэвиджа и друзей-художников удивляла его прижимистость, то, что он работал по-прежнему в старой мастерской. Дендре с детьми жила в квартире, какую сняли бы только последние бедняки. Она продолжала работать дома бухгалтером, обслуживала своих прежних клиентов. На замечания Гидеон возражал:
– Нужно ли менять образ жизни только потому, что у меня завелось немного денег? Меня всегда содержали женщины – сначала тетя Марта, потом Дендре. Меня это вполне устраивает.
Жену и детей Гидеон, бесспорно, любил, но живопись любил еще больше. Шли год за годом, а он продолжал удивлять широкую публику и ценителей. Музеи разных стран, лучшие коллекционеры покупали его картины. Он стал звездой и наслаждался своим успехом. Картины его продавались в среднем по шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Когда портрет Дендре был продан Нью-йоркскому музею современного искусства за миллион, Гидеон повел жену на обед в кафе Чолсона. Зал был тускло освещен крохотными лампочками и свечами, украшен корзинами свежих фруктов и овощей, наваленными на ошеломляющие столы-тумбы в форме тарелок и чаш. На серебряных блюдах лежали окорока подле пирамид из крошеного льда, усеянных устрицами.