Я думал и думал на эту тему. И чем больше я думал, тем больше мне казалось, что первоэлементы есть производное не нашего Того Света, не другого, более высокого Того Света, а есть производное аж самой Вселенной, и что аж сам Бог Вселенной участвует в созидании нас, бренных, с нашими объединенными воедино четырьмя телами.
– Неужели человека не просто рожает мать, неужели не хватает для курации жизни усилий Бога нашего Того Света, а нужно, чтобы в создании тела какого-то Вани принимал участие аж сам Бог Вселенной – Великий Бог Вселенной? – думал я, обескураженно хлопая глазами.
Интуиция четко шептала мне, что это так. Но доказательств у меня не было. Зато мысль о том, что человеческое тело создается по какой-то программе очень высокого уровня, той программе, которая идет через все миры безбрежной Вселенной, объединяя их, не давала мне покоя. Мне казалось, что так оно и должно быть, поскольку есть принцип "микрокосм макрокосма", объединяющий Вселенную, Тот Свет, Землю, человека, клеточку, атом… и что без этой объединяющей силы, идущей аж от самой Вселенной, нет гарантии жизни… даже в самом примитивном варианте.
Я задумался над вопросом: "Что же эта за объединяющая сила Вселенной?" и тут же осознал – эта сила есть Энергия Пяти Элементов.
– Пять элементов есть программа Вселенной, по которой создается Жизнь в разных мирах, в том числе и нашем! – тихо прошептал я.
О, как многого я тогда не знал! О, сколько внутренних треволнений предстояло перенести мне, чтобы дойти до простой истины, что программа пяти элементов будет работать только по закону свастики – Великому Закону Свастики! Но об этом, дорогой читатель, поговорим в следующей главе этой книги и в следующих моих книгах.
Скажу лишь, что космическую программу пяти элементов мы ощущаем каждый день, мы внемлем ей, мы пишем о ней стихи… Мы просто еще не понимаем, что Энергия Пяти Элементов и есть Любовь.
Я устало опустил голову. Помотал ею, головушкой-то. Налил и выпил рюмку водки. А потом решил осознать – что же такое тело Времени человека?
Какое оно, интересно, тело Времени человека?
И в это время раздался телефонный звонок.
– Вахтер Иван Кузьмич слушает, – с удовольствием ответил я, предвкушая разрядку в виде игривой болтовни.
– Здравствуйте, – раздался пожилой женский голос. – Это из Москвы звонят. Вы… вахтер, значит… Мулдашева, значит, нет. Эх! Я ведь не зря вечером звоню. Днем я через его секретарш пробиться не могу, они все к другим врачам отправляют. А я бы хотела… Помогите… как вас?
– Иваном Кузьмичом меня кличут.
– Помогите, Иван Кузьмич! Беда у меня с внучкой. Глаз у нее… Все говорят, что помочь нельзя. А одна врачиха порекомендовала в Уфу ехать.
– А какой у нее диагноз? – нагло спросил я.
– Ну, какая вам разница, вы же вахтер!
– Как какая?! – слегка возмутился я. – Как вас, кстати, кличут?
– Юлией Петровной меня зовут.
– Так я, Юлия Петровна, не просто вахтер необразованный. Я, Юлия Петровна, полковник в отставке. А Мулдашев, Юлия Петровна, имеет привычку со мной иногда рюмочку водки выпивать и по душам поговорить. Симпатию я у него вызываю. Говорит он мне частенько, что я за время службы в армии не отупел, а наоборот поумнел. А для меня служба – главное, хоть на вахте, но служу.
– А-а.
– А вы что думаете, – распалился я, – любого, что ли, бы генеральный директор стал у себя в кабинете на вахте оставлять? Не любого, а того, кто мозгами умеет шевелить и душевными качествами обладает.
– А-а.
– Так какой болезнью страдает ваша внучка?
– Недоношенностью… вроде как.
– Такой болезни не бывает.
– Ну… как там?
– Ретинопатией недоношенных? – спросил я, демонстрируя свои "вахтерские познания".
– Во-во-во-во! Что-то такое говорила моя дочка, которая внучку… м…м… еле донесла.
– Так вот, достопочтеннейшая Юлия Петровна, скажу я вам… Ой, что-то в боку заломило! Старость, понимаете, не радость.
– А у вас в каком боку чаще ломит, Иван Кузьмич?
– У меня – в правом. А у вас?
– А у меня в левом. Сильно ломит-то, Иван Кузьмич?
– Сильно. Но я, Юлия Петровна, выправку все равно держу. Военный ведь я! Мулдашев даже хочет мне молодую старуху подогнать.
– А вы разве, Иван Кузьмич… того?
– Если выправку в теле можешь держать, то и… там можно, – гордо ответил я.
– Смотри-ка! А сколько вам лет, Иван Кузьмич?
– Семьдесят четвертый годок пошел.
– И вы…?
– Военный я, Юлия Петровна. А у военных всегда… на службе.
– Я бы не сказала… Иван Кузьмич…
– Почему?
– Второй муж у меня военным был. Правда, до полковника не дослужился. Так у него… м-м "служба" была плохая. Он то на радиацию, то на вибрацию сваливал. И злой от этого всегда ходил, считал, что все военные… – разоткровенничалась Юлия Петровна на том конце провода.
– Вам-то, Юлия Петровна, сколько годков?
– Да что вы, Иван Кузьмич! У женщин ведь возраст не спрашивают.
– Молодитесь, значит?
– Да что вы, Иван Кузьмич! Молодиться мне вроде как поздновато. И троих детей родила и троих мужей имела. С самым последним до сих пор и живу. Разводиться не собираюсь. Сейчас в санатории он.
– Прыткая вы были…
– Да я и сейчас прыткая. Любого мужика за пояс заткну.
– М-да.
– А вы, Иван Кузьмич, тоже, чувствуется, охочим были.
– Да я, Юлия Петровна, и до сих пор охоч. Только вот охочую старуху найти не могу. У всех бока болят.
– Какой вы, а, Иван Кузьмич!
– Такой вот.
– А у вас одна жена или… сколько?
– Ой, Юлия Петровна, как и у вас. С третьей живу. С двумя развелся.
– Смотри-ка!
– С первой-то, – продолжал врать я, – развелся я сразу после армии. Любовника завела, пока я солдатскую службу нес. Красивая, стерва, была! Вторая жена моя похуже выглядела, но безропотно со мной по гарнизонам таскалась. Но когда у нее климакс приключился, то она совсем озверела, даже к солдатикам ревновать начала. Вот я с ней и развелся. А третью я уже пережившую климакс взял. С ней и живу.
– Смотри-ка, Иван Кузьмич! – воскликнули Юлия Петровна. – Как совпадает! Первого моего мужа одна длиннорукая девка увела; не зря ведь говорят, что длинные руки для того, чтобы мужиков загребать. Со вторым я сама развелась… м-м… во время климакса… моего. А когда я угомонилась, то спокойненького такого мужика около себя на старости лет пригрела.
Длинные руки для того, чтобы мужиков загребать
– У климакса свои законы, – многозначительно произнес я.
– Да уж, – выдавила из себя Юлия Петровна.
– Ветеранами секса можно нас назвать, – еще более многозначительно сказал я. – Эх, мы бы с вами, Юлия Петровна… Но времечко!
– Гы-гы-гы-гы, – захохотала Юлия Петровна.
– Что вы там о недоношенной болезни-то говорили? – спросил я.
– Да, да, да, да! А оперирует Мулдашев эту болезнь… на глазах?
– Могу сказать, что глазную недоношенность… он оперирует чуть ли не каждый день. Говорит, что они новый способ изобрели, который хорошую надежу дает.
– Иван Кузьмич! Иван Кузьмич! А вы бы не могли поговорить с Мулдашевым, раз вы с ним… выпиваете?
– Поговорю. А вы, Юлия Петровна, завтра Снежанке Леонидовне по этому телефону позвоните и скажите, что с Иваном Кузьмичом говорили.
– Кому, кому позвонить?
– Снежане Леонидовне. Врачом-референтом она у него служит. Сочная такая.
– А-а. Спасибо, Иван Кузьмич!
– До свидания, Юлия Петровна! В среду вечером перезвоните. У меня дежурство по вахте будет.
Ветераны секса
Я положил трубку и стал думать о теле Времени человека. Я уже знал, что это самое загадочное тело человека, которое не могут видеть даже йоги. Так существует ли оно?
Еще раз задумавшись над этим вопросом и перебрав в голове все доводы, которые я уже приводил, я сделал вывод – не все невидимое отсутствует. Я вспомнил удивительные фотографии "шаров Праны" внутри пирамид, которые не видимы глазом, но хорошо видны "оком" цифровой камеры в особом режиме. Я вспомнил, как мой друг Венер Гафаров, смотря в костер, вдруг сказал: "Огонь – это дематериализация! Бревно горело, горело и сгорело, то есть дематериализовалось или превратилось в энергию. Сейчас это бревно, превратившееся в энергию, невидимо".