Эта строка из Корана считается мощным заклинанием против всякой лжи и иллюзии. Ученик знал об этом. Не придавая словам учителя большого внимания, он спокойно дождался ночи, когда за ним опять явились сияющие существа, и он опять попал на гору наслаждений. В какой-то момент, однако же, он вспомнил о словах Джонайда и, действительно, трижды прочитал "Нет силы и власти, кроме как у Аллаха, Всевышнего и Всемогущею". В мгновение ока существа бросились врассыпную, свет погас, и он обнаружил себя сидящим на горе нечистот в окружении костей и черепов.
Пристыженный, он вернулся к занятиям в кругу Джонайда, который никогда об этом больше не упоминал.
10. Смех. На многих языках псилоцибиновые грибы называют "клоунами", "паяцами", "смешками", "грибами глупого смеха". Мария Сабина красиво это описывала: "Я вижу грибы как детей, как клоунов. Детей со скрипками, детей с дудочками, детей-клоунов, которые поют и танцуют вокруг меня". Они не физиологически вызывают смех, как щекотка; просто смех как-то соответствует тому, что они показывают. Восхищение и смех - кажется, самые основные эмоции, которое вызывает чистое видение мира, мира-как-он-есть. В своем высшем смысле этот смех часто подобен смеху Риндзая, великого дзэнского мастера, который, как рассказывают, громко хохотал каждое утро-так, что просыпался весь монастырь. Он никогда не рассказывал о причине этого смеха, но, когда умирал, все-таки ответил дотошному ученику: "Почему? Когда я просыпался утром и понимал, какой я дурак и какие вы все дураки…" Ну как тут не смеяться?
11. Удар по идентификации. Мне этот феномен кажется важнее многих прочих, и даже сдается, что это он лежит в основе многих тех, что уже описаны. Это уже не так просто объяснить… Очень ярко пережил это в своем первом в жизни трипе Рам Дасс, тогда Ричард Альперт, доктор психологии в Гарвардском университете и психоаналитик. Вот это описание, можно сказать, классическое:
"… Затем я увидел фигуру, стоящую метрах в четырех от меня, там, где за секунду до этого никого не было. Я напряг глаза в полутьме и узнал никою иного, как самого себя, в шапочке, костюме и галстуке, в виде профессора. Было так, как будто часть меня - та, что была профессором Гарварда, отделилась или диссоциировалась от меня в сторону.
"Как интересно… внешняя галлюцинация, - подумал я. - Что ж, я много работал, чтобы добиться этого статуса, но он мне на самом деле не нужен". Я опять откинулся на подушки, отделенный теперь от своего профессорства, но в этот момент фигура поменялась. Я опять наклонился вперед, стараясь увидеть. "А, опять я". Только в этот раз это был тот аспект меня, который я назвал бы "космополитом". "О'кей, значит, и этот идет", - подумал я. Снова и снова фигура менялась, и я узнавал разные аспекты, которые знал в себе: виолончелист, пилот, любовник и так далее. С каждым новым воплощением я снова и снова уверял себя, что мне это не нужно.
Затем я увидел, как фигура стала тем во мне, что было Ричард-Альпертностью, то есть моей базовой идентичностью, которая всегда звалась Ричардом. Я ассоциировал имя с собой, и мои родители называли меня Ричард: "Ричард, ты плохой мальчик" - и Ричард был плохим. Затем: "Ричард, какая ты умница" - и Ричард становился умницей. Так развивались все эти аспекты личности.
Пот выступил у меня на лбу. Я совсем не был уверен, что могу обойтись без того, чтобы быть Ричардом Альпертом. Значило ли это, что у меня будет амнезия? Будет ли это навсегда? Надо ли мне позвать Тима? Да ну, к черту - ну так я откажусь от тою, чтобы быть Ричардом Алъпертом. Я всегда могу завести новую социальную идентичность. Во всяком случае, у меня есть мое тело… Но я начал думать об этом слишком рано.
Когда я посмотрел для подтверждения на свои ноги, я не увидел ничего ниже колен, и медленно, теперь уже, к моему ужасу, я видел постепенное исчезновение конечностей, затем туловища. Потом все, что я мог видеть с открытыми глазами, был диван, на котором я сидел. Крик замер у меня в горле. Я чувствовал, что я, должно быть, умираю, поскольку ничто в моем мире не позволяло мне верить в жизнь после покидания тела.
Я мог обойтись без профессорства или мужественности, или даже без Ричард-Альпертности, о'кей, но мне реально НУЖНО было тело.
Паника нарастала, адреналин пошел гулять по системе, рот высох, но одновременно с этим внутри звучал голос (внутри чего - я не знаю). Нежный голос спрашивал меня очень тихо и немного насмешливо, как мне казалось, если учесть, в каком я был напряжении: "… а кто в лавке остался?"
Когда я, в конце концов, смог сфокусироваться на этом вопросе, я понял, что несмотря на то, что все, что я звал собою, включая тело и саму жизнь, ушло, я по-прежнему был в полном сознании! Больше тою, это осознающее "Я" смотрело на всю эту драму, включая панику, со спокойным сочувствием.
Мгновенно, когда я понял это, я ощутил новый уровень спокойствия такой глубины, какой я никогда до этого не испытывал. Я только что нашел это "Я", эту точку наблюдения - эту сущность, это место в вышине. Место, где "Я" существовало независимо от социальной и физической идентичности. То "Я", которое было выше Жизни и Смерти. И кое-что еще: то, что "Я" знало - оно на самом деле знало. Оно было мудрым, а не просто знающим. Это был тот голос внутри, который говорил правду. Я узнал его, слился с ним воедино, и ощутил, что вся моя жизнь поисков одобрения в окружающем мире (существование-в-направлении-других, по Давиду Рейсману) закончилась. Теперь мне нужно было только смотреть внутрь в то место, где Я Знало.
Страх превратился в восторг. Я выбежал на улицу, на снег, смеясь, пока огромные хлопья кружились вокруг меня. Во мгновение ока дом исчез из виду, но это было о'кей, потому что Я Знало".
Так что, если не путать "Я" и "Я", понятно, что происходит. "Все, что мы звали личным, что копили греша…" У Альперта, психолога, много над концепцией "Я" размышлявшего, это происходило в соответствующем оформлении. Чаще это происходит резко, вдруг, пока "ты" разглядываешь пятнышко на стене.
"Я" уходит чуть ли не во всех смыслах. Даже в сенсорном - в какой-то момент я заметил, что в трипе часто вижу будто не из одной точки, не из двух глаз, а как бы целым потоком, и потому, например, небольшие предметы могу видеть сразу с нескольких сторон. "Я" уходит лингвистически-после одного трипа я довольно долго вспоминал, как меня зовут (потом вспомнил, но продолжал баловаться, перебирая имена). "Я" уходит, и это прекрасно. "Я" тает, и это страшно для "я", и если "оно" успевает, "оно" часто пытается бороться за "себя". Малоприятный процесс, как я немного расскажу об этом позже.
12. Одухотворенность. Грибы показывают, что мир жив. "Жив" - это значит изменчив, наполнен смыслом и имеет душу. Для тех, кто путается в значении слова "душа", я попробую объяснить попроще. Вот человек въезжает в комнату и начинает в ней жить. Для начала это-комната, ну, коробка, может, даже еще и бетонная, простой объект, как будто бы неодушевленный. Но вот человек живет в ней и живет, и комната обретает свою особую атмосферу. Вот уже вид у нее становится очень собственный… вот уже некоторые вещи в ней получаются легко, а некоторые - черта с два… она наполняется памятью, традицией, привычками, смыслом. И даже теперь если этот человек исчезнет - "это" в комнате еще останется. Вот "это" - и есть "дух" комнаты, для тупых.
Нет ничего особенного в слове "дух". Это просто способ обозначить нечто трудноуловимое-вроде моего или вашего имени. Когда ты видишь, что весь мир-одеяло, ты, комната, твоя подруга, состоят из одного и того же, как это назвать? Когда ты слышишь голоса тех людей, которых нет физически рядом (а может, и вообще в живых нет), и разговариваешь с ними - как это назвать? Когда ты сам, наконец, чувствуешь, что стал кем-то иным (хорошо еще, если знаешь кем), а это как назвать?
Одухотворенность мира-вот за это я поставил бы грибам памятник с Останкинскую башню. Наверное, это самое важное для меня видение, которое принесли грибы. Наверное, это был самый большой пробел в культуре, которую я унаследовал. Совсем-совсем не только в мою жизнь грибы принесли такую радость, как выращивать растения, - когда б я еще сам допер, заинтеллектуализированный горожанин!
Вот отрывок из чужого описания трипа, и опыт такого рода не то чтобы обычен, но нередок: