Для решения специфических художественных задач романа и А. Битов в "Пушкинском Доме" неоднократно употребляет такие термины, как: "омонимы", "типическое изображение", "литературный тип", "метод реализма", "сюжет", "природапрозы", "стиль", "бестселлер", "теза", "антитеза", "содержание", "форма". Неудивительно, что в новиковском "Романе с языком" содержится масса таких специальных терминов, как "речевой прием", "метафора", "литературная условность", "сюжет", "нарратив", "невербализованный", "макросинтаксические структуры", "фонема", "синтаксис", "каузатив", "фабула", "коммуникативная модель", "орфограмма", "дискурс", "инскрипт", "рема", "синоним", "неологизм", "орфоэпия", "тавтология", "лексема" и т. д. Причем, если в "Романе с языком" основной набор терминов связан с лингвистикой (главный герой – специалист именно в этой сфере), то на страницах "<НРЗБ>" преобладают термины, связанные с поэтическим творчеством: "пятистопный хорей", "верлибр", "антология", "пиит", "мнемонический стих", "опус", "анапест", "строфы", "ямб", "рифмовка" и т. п. Примечательно, что А Найман, сам известный литературовед, неоднократно в "Б.Б. и др." вкрапливает в ткань романа литературоведческие термины: "галисийские трубадуры", "обэриуты", "опоязовцы", "акмеисты", "аввакумовцы", "структуралисты", "семиотики".
Для усиления эмоционального накала или придания фразе иронического подтекста Вл. Новиков использует аллюзии на широко известные произведения: "иван-карамазовское отчаяние" (аллюзия на роман "Братья Карамазовы"), "школа имени Саши Соколова" (аллюзия на роман "Школа для дураков").
Для решения определенных художественных задач автор "Романа с языком" использует и прямое цитирование из произведений известных авторов, например, А. Блока: "Здесь я нашел наконец реальный комментарий к тому месту пьесы Блока "Незнакомка", где "Человек в пальто" без всякой логики выкрикивает: "Бри!"" [15: 23] (для раскрытия мысли о том, что мир сыров есть естественная метафора мира людей), А. Ахматовой: "Есть в близости людей заветная черта…"; "Когда душа свободна и чужда / Медлительной истоме сладострастья" [15: 39] (при описании коммуникативного воздействия поэтических произведений на современных школьниц), М. Цветаевой: "Поэт издалека заводит речь. / Поэта далеко заводит речь" [15:188] (для раскрытия мысли о том, что подлинная поэзия произрастает из своей глубины, из дословесного и внесловесного космоса), М. Зощенко: "Вообще искусство падает…" [15: 205] (для доказательства своей теоремы эквивалентности № 2 "Искусство и неискусство – две равноправные и равноценные части одной метасистемы"), А. Галича: "А молчальники вышли в начальники…" [15:118] (чтобы показать, что во время горбачевской перестройки ситуация изменилась на 180 градусов: в начальники выходят говоруны), И. Бродского: "Жизнь есть товар навынос – пениса, торса, лба. И географии примесь времени есть судь-ба!" [15:136] (для описания весенней московской улицы, наполненной флюидами любви), А. Битова: "Светочка спала, расстегнув рот" [15:183] (для передачи своего восхищения стилистическими изысками произведений А. Битова), Ф. Шиллера: "Ты мне душу предлагаешь – / На кой мне черт душа твоя!" [15: 215] (при описании накладок и неточностей в литературоведческих статьях даже таких маститых специалистов, как Ю. Лотман).
На интертекстуальный характер филологических романов указывает включение в них на равных с остальным авторским текстом многочисленных цитаций русской и зарубежной литературы XIX и XX вв.
В романе Ю. Тынянова "Кюхля", например, цитируются поэтические тексты Я.Б. Княжнина, крупнейшего драматурга и поэта XVIII века: "Друзья! Участники Вителлиина мщенья //И прекратители всеобща унижения…" [20: 233]; не раз обращался автор к стихам поэта-декабриста К.Ф. Рылеева: "Из савана оделся он в ливрею. // На пудру променял свой лавровый венец…" [20: 234]; упоминались "Смерть Мещерского" Г.Р. Державина [20:163], монологи Тимолеона Плутарха: "Сколь гибелен безвременный мятеж!//И если вы не проливая крови, // Воистину желаете отчизне // Свободу и законы возвратить…" [20: 192].
О. Форш в "Сумасшедшем корабле" цитированием известных поэтических текстов помогает читателю узнать прототипов героев ее романа, например С. Есенина: "С рязанских полей коловратовых // Вдруг забрезжил коноплевый свет" [24: 316]; или А. Блока: "Но верю, не пройдет бесследно // Все, что так страстно я люблю…" [24: 282].
В "Пушкинском Доме" А. Битова, например, часто цитируются строки А. Пушкина: "Во глубине сибирских руд" [4: 82]; "Духовной жаждою томим…" [4: 316]; "С тех пор, как вечный судия // Мне дал всеведенье пророка…" [4: 317]; Лермонтова: "В очах людей читаю я // Страницы злобы и порока…" [4: 317]; "Выхожу один я на дорогу…" [4: 375]; Ф. Тютчева: "Там, где с землею обгорелой // Слился, как дым, небесный свод…" [4: 319]; "Молчи, скрывайся и таи…" [4: 320]; В. Даля: "очки с ручкой [лорнет]" [4: 113]; семнадцатилетнего Ф. Достоевского: "Что сделал я за свою жизнь? – только ловил кейф…" [4:134]; А. Блока: "Пушкин! Тайную свободу // Пели мы вослед тебе!" [4:455]; Зощенко: "По профессии своей Котофеев был музыкант. Он играл в симфоническом оркестре на музыкальном треугольнике…" [4: 134]; А. Кушнер: "То ножик – в виде башмачка, // То брошка – в виде паучка…" [4: 295]; Ювенала: "Ему [патрону] подают краснобородку, которую почти всю выловили в Средиземном море, а тебе [вольноотпущеннику] ужасного змееподобного угря" [4: 136]; Э. Хемингуэя: "Как всякий мужчина, я не могу долго разговаривать о любви стоя" [4: 243]. Как отмечает И. Скоропанова, "Битов отстаивает право писателя использовать материал не только самой жизни, но и предшествующей культуры… Автор "Пушкинского Дома" раскрывает "цитатную" природу культуры как форму преемственного наследования духовных ценностей, накопленных предшественниками…" [136: 130].
Страницы "<НРЗБ>" С. Гандлевского наполнены аллюзиями и реминисценциями из произведений Пушкина: "Мало-помалу "между лафитом и клико" выкристаллизовывался план бегства ни больше ни меньше, как в Америку…" ("Евгений Онегин") [6: 68], Лермонтова: "Таков в общих чертах оказавшийся в моем распоряжении "Журнал Печорина", он же "китайская тетрадь"…" ("Герой нашего времени") [6: 149], И. Крылова: "… совсем я, говорит, как та мартышка, "слаба глазами стала…"" ("Мартышка и очки") [6: 141], голландской легенды "…что-де за "летучий голландец" такой замаячил на горизонте…" [6: 59], Б. Окуджавы: "… игривость обуяла меня на "фоне Пушкина", как в песне поется" [6:177], О. Бальзака: "…Растиньяк, разбуженный поллюцией" ("Отец Горио") [6:14], А. Дюма: "Нет, что деется, а? Двадцать лет спустя, чистый "Виконт де Бражелон"!" ("Двадцать лет спустя") [6: 170], Ж. Верна: "…потерянного ровно неделю назад Паганелем-Криворотовым портфеля…" ("Дети капитана Гранта") [6:144], Д. Голсуорси: "Форсайты ждут…" ("Сага о Форсайтах") [6: 37], Р. Киплинга: "Уж не завидует ли мне он, а? Акела промахнулся!" ("Маугли") [6: 82] и других авторов.
Рассказывая читателям о поэтическом ремесле, автор "<НРЗБ>" использует интертекстуальные приемы: "Жить ему оставалось считанные месяцы, но он испытывал необычайное воодушевление и прилив творческих сил, вынашивал замыслы большой прозы. Феномен, исчерпывающе описанный Б. Пастернаком и с его легкой руки получивший название "последнего года поэта"" [6: 80]; "В одно из посещений я посетовал на отсутствие сюжетов для литературного повествования. – Как посмотреть, – возразил Чиграшов. – Сами же рассказывали мне про фотоснимок, на котором вы зависли среди лепнины с фасада моего дома. А Ходасевичу подобного пустяка хватило бы на поэму…" [6: 158]; "…Но теперь, когда Арина запросто поминала Льва наряду с головокружительными именами ("здесь вы как бы вторите натурфилософии Заболоцкого"), открывались совсем иные горизонты…" [6: 10].
Вполне логично в повествовании о советских литераторах и филологах Москвы и Ленинграда в "Б.Б. и др." А. Наймана смотрятся упоминания о таких произведениях, как "Евгений Онегин" А. Пушкина, "Демон" М. Лермонтова, "Обыкновенная история" И. Гончарова, "Отец Сергий" Л. Толстого, "Гроза" Н. Островского, "Мелкий бес" Ф. Сологуба, "Три сестры" А. Чехова, "Ди Грассо" И. Бабеля, "Мастер и Маргарита" М. Булгакова, "Гамбургский счет" В. Шкловского, "Доктор Живаго" Б. Пастернака, "Вечный зов" А. Иванова, "Архипелаг ГУЛАГ" А. Солженицына, "Иркутская история" А. Арбузова, "Холмы" И. Бродского, "Соло на ундервуде" С. Довлатова, "Москва-Петушки" В. Ерофеева, "Дон Кихот" М. Сервантеса, "Фауст" И. Гете, "Граф Монте-Кристо" А. Дюма, "Глубокая роза" X. Борхеса.
В филологических романах можно увидеть тенденцию к снижению современного героя, применительно к которому цитаты, реминисценции, аллюзии и эпиграфы используются в пародийном, ироничном ключе. Такая тенденция к пародийному переосмыслению характерных для русской классической литературы сюжетов, мотивов и героев выявляется как одна из особенностей ее развития.
Так, роман Ю. Тынянова "Пушкин" начинается просто и малообещающе: "Майор был скуп. Вздохнув, он заперся у себя в комнате и тайком пересчитал деньги" [20: 7]. Наблюдая над романом, идентификацию героя заметил А. Немзер: комичность главного героя связана с его цитатной природой, он похож на героя гоголевской повести "Нос". Гоголевская реминисценция и в тождественности чинов, и графически-акустическая и семантическая.