Гуманистический Гедонизм
Бытие в настоящем, в отличие от других техник, выглядит совершенно подходящим законом жизни. Более того, оно по природе своей соответствует техникализации жизненной установки, чем просто рекомендуемая техника. Идея закона может развить представления о нем, как о дурно пахнущем лекарстве, которым пичкали детей "для их же блага" до того, пока не были изобретены желатиновые капсулы и вкусовые добавки. Это является частью ду-алистичности разума, в которой "благое" несколько отличается от "во благо", а цель самосовершенствования - нечто другое, чем "просто жить".
То, о чем мы говорим, не является классическим наставлением о концентрации на настоящем. Возьмем, например, изречение Царя Соломона: "…Потому что нет лучше для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться…" (Экклезиаст) или более позднюю версию того жев Первом послании Св. Павла к коринфянам: "Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет".
Основной чертой сказанного, как и большинства утверждений, выделяющих ценность настоящего, является гедонизм. По-другому бы и не вышло, так как значение настоящего не переходит в будущее, оно непреходяще: у настоящего свои прелести.
В наше время гедонистический кругозор выделился в самостоятельный феномен и направлен против религиозных убеждений ("рекомендуемая ориентация" вообще). Насколько "тело" и "разум" относятся к несоотносимым источникам ценности, идеализма и духовности, стремящихся быть ассоциированными с аскетизмом, настолько же защищается удовольствие циничными практиками, крутыми и твердолобыми "реалистами". Такое было не всегда, мы знаем, что было время, когда религиозные посты были настоящими праздниками. Когда мы читаем библейское: "Так будем же есть и пить, ибо завтра смерть грядет",- не следует противопоставлять это высказывание нашему сегодняшнему состоянию тела-разума или повторять, напустив на себя "крутизну". За ним было мировоззрение, согласно которому жизнь и бытие были священны, это был путь, соответствующий воле Господа Бога.
Редко мы находим подобный баланс трансцедентности и имманентности в западном мышлении, разве что за исключением замечательных людей, выходящих за пределы своего времени - еретиков для религии, сумасшедших для остальных людей. Уильям Блейк, например, был именно таким, когда утверждал: "Вечность - в любви к изделиям времени".
Даже в психоанализе, на практике сделавшем много для человечества, "принципы удовольствия" выглядят как ребячество и недалекость, которые необходимо поправить "взрослым", ориентированным на реальность эго.
Напротив, Гештальт-терапия видит более сильную связь между удовольствием и благом, ее философию можно назвать гедонизмом в том же смысле, какой подразумевался у старого доброго гедонизма дохристианской эры. Я хотел бы предложить понятие гуманистического гедонизма, необязательно сопровождающегося мировоззрением теизма и все же находящего такой же подход из эгоистичного гедонизма Гоббса, утилитарного гедонизма Дж.С. Милла и гедонизма обыкновенного искателя удовольствий. (Если читатель здесь удивится, как же Гештальт-терапия может называться аскетической и гедонистической в одно и то же время, пусть он вспомнит, что эпикурейский взгляд на жизнь, полную удовольствий, был основан на философском отражении при довольно скромном рационе из хлеба, молока и сыра).
Carpe Diem
Гедонистическая жилка неотделима от активной оценки настоящего и не только в Гештальт-терапии, но и в мышлении многих людей (в особенности поэтов и мистиков), придерживающихся подобной ориентации. Возможно, самым заметным представителем этого направления является (Гораций, чье "carpe diem" (владей нынешним) превратилось в лозунг, определивший лейтмотив всего развития литературы. Вот его оригинальный контекст:
Dom loguimuk fugekit mvide aetas: carpe diem, guam minimum credula postero.
В момент струящейся беседы
Течет зависимое время:
Владей же нынешним, не требуй
Теней грядущих проявленья.*
Концентрация на настоящем Горация параллельна его осознанию "завистливого времени": невосполнимая утрата жизни является альтернативой жизни в настоящем. В библейском наставлении "есть, пить и веселиться" точно так же смерть является и аргументом, и учителем. Это же верно для многих других утверждений, например, для поговорки: "После поры не точат топоры" или для высказываний Овидия в его "Искусстве любви":
Corpite florem Qui nisi corptas ent turpiter ipse cadet.
Сорви цветок, а не сорвешь, так он увянет сам и опадет.*
Для Спенсера, Шекспира, Мильтона:
Сорви же розу по весне,
Не упусти мгновенья:
Ее чарующей красе
Не убежать от тленья.
Срывай желания цветы,
Не пропусти свой час,
Пока любим всем сердцем ты.
Сегодня, здесь, сейчас*
(Спенсер: Волшебная королева)
Не пропусти свой час, не дай себя сомнению;
Краса в себе не есть предмет для тления:
Волшебные цветы, не собранные в поле,
Увянут без следа и не возникнут боле.*
(Шекспир: Венера и Адонис)
Позволишь времени уйти,
Уйдет, подобно розе,
Которой места не нашлось
И брошена в навозе.*
Мильтон: Комос
Подобно тому, о чем говорится в стихах, сосредоточенность Гештальт-терапии на настоящем неотделима от ценности самого сознания, выраженного поиском отказа от избеганий, которыми так запятнана жизнь. Или можно сказать более прямо: не избегать настоящего - значит не избегать быть в нем, а мы как раз и избегаем этого как результата наших действий. Ввиду того, что принятие настоящего является условием жизни, бытия, то это - свобода: свобода быть самим собой, свобода делать свой выбор по своему усмотрению, свобода выбирать свой путь. В Гештальт-терапии эмпирически демонстрируется, что, когда настоящее воспринимается с намерением неизбегания, т.е. с удовольствием принятия, оно превращается в то, о чем говорил Драйден.
Сей час есть пик твоей судьбы,
Твои добро, и зло, и гордость, и мольбы.
В неприходящей важности для нас,
Подобно вечности - сейчас.
Драйден: Испанский монах
Главное в настоящем, но мы не признаем этого в своей половинчатости бытия, а наоборот, превращаем свою жизнь в нечто мертвое. Мы "убиваем" время или "теряем время" которым, говоря словами Данте, "мудрецы раздражены". Другим аспектом, где подобная идея бытия высвечивается Гештальт-терапией, является понятие конечности. Подобно тому, как в Гештальт-психологии конечность приложима к восприятию, точно так же в Гештальт-терапии она приложима к действию: мы всегда хотим закончить незаконченное, дополнить неполный Гештальт, но всегда уходим, избегаем этого. Когда не удается действие в настоящем, мы увеличиваем "незавершенность", становимся рабами прошлого. Более того, как говорил Гораций в своих Посланиях: "Откладывающий час жизни подобен простаку, ожидающему, пока наконец протечет река, чтобы ее перейти, а она все течет и будет так течь всегда".
Возможно, мы не стали бы подвешивать жизнь в настоящем, если бы не мечтали о каком-то будущем действии или удовольствии. В этой связи концентрация на настоящем Гештальт-терапии проявляет свой реализм в смысле ориентации на реальное существование и соответствующее ему переживание, а не на понятийное, символическое или воображаемое существование. И не только будущее, но и прошлое в настоящем могут существовать только в мысленной форме: память или фантазия; целью Гештальт-терапии является подчинить их жизни. Такое отношение характерно и для поэзии Лангфелло:
Грядущему оставь его беспечность,
Пусть мертвость Прошлого
хоронит мертвецов!
Пусть Настоящим сделается вечность
С горячим сердцем, с Божеским венцом.*
О том же говорит и персидская пословица:
Держись мгновения уверенной рукой:
Не пустишь мельницу ушедшею рекой.
Или еще, согласно которой:
Тот, кто имеет шанс, но ждет еще,
Бесславно потеряет все.
Все эти мысли вызваны осознанием противопоставления бытия в настоящем бытию в лишенных переживаний (или относительно нереальных) прошлом и будущем:
Ничего не придет, ничего не пройдет,
Только вечно
Сейчас в этом мире живет.
Абрахам Каули
Гораздо чаще, чем хотелось бы, наша жизнь обедняется процессом замены реального символом, переживаний - конструкциями мышления, истины - ее интеллектуальным отражением. Разрешение прошлому и будущему появиться в долготерпимом настоящем - это все равно что сказать: "Оставь рассудок и доверься чувствам".