Образование, полученное в Университете, ценилось очень высоко. Студенты гордились своим званием и дорожили своими занятиями, видя общую к себе симпатию и уважение. "Они важно расхаживали по Москве", – вспоминает И. А. Гончаров, – "кокетничая своим званием и малиновыми воротниками". Лермонтов учился прилежно, удостаивался похвал преподавателей. Вместе с тем, он полюбил и светские развлечения. Так он еженедельно посещал балы в Московском благородном собрании. Мишель всегда изысканно одет, постоянно окружен хорошенькими молодыми дамами высшего общества. Товарищей же своих по Университету не замечал и проходил мимо, будто был с ними незнаком. В пансионе товарищи не любили Лермонтова за его постоянное подтрунивание и приставание (Н. М. Сатин, А. М. Миклашевский). В то же время он часто уединялся, садился постоянно на одном месте, отдельно от других в углу аудитории. П. Ф. Вистенгоф вспоминает о Лермонтова: "… имел тяжелый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей за что, в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него никакого внимания". Тот же современник описывает Лермонтова так: "Роста он был небольшого, сложен некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были приглажены на голове, темно-карие глаза пронзительно впивались в человека. Вся фигура этого студента внушала какое-то безотчетное нерасположение". Другой современник А. З. Зиновьев будто описывает другого человека: "Он прекрасно рисовал, любил фехтование, верховую езду, танцы, и ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых годах".
В Университетские годы у Лермонтова стала отчетливо проявляться еще одна черта – завистливость, основанная на чувстве собственной неполноценности. Вращаясь в светском обществе, он испытывает уязвление своим "низкородным", как он считает, происхождением. С одной стороны обедневший дворянский род шотландцев, потомков рыцаря Лерманта, будто бы имевшего какое-то отношение к Макбету, с другой стороны старинный, но не столбовой дворянский род Столыпиных.
Прадед Лермонтова Алексей Столыпин был лишь собутыльником знаменитого царедворца Алексея Орлова, разбогатевшего на винных откупах.
Чтобы как-то поднять значимость своего родства Лермонтов подписывает свои письма, особенно женщинам – "Мишель Лерма".
Ненавидя большой свет и изливая в стихах на него черную желчь, поэт все-таки позднее, только за 4 года до смерти добьется признания великосветского общества и будет допущен в аристократические салоны. А пока светская жизнь поставила крест на дальнейшей учебе в Университете, поскольку внимание к университетскому курсу будущего поэта было подорвано постоянными увеселениями. "Мне здесь довольно весело: почти каждый вечер на бале", – пишет он своей тетке М. А. Шан-Гирей в феврале 1831 (1832?) года. Мишеля оставили на второй год на первом курсе, но: "Самолюбие Лермонтова было уязвлено. С негодованием покинул он Московский университет навсегда" (П. Ф. Вистенгоф).
Весной 1832 года, сдав экзамены, Лермонтов, вопреки сетованиям бабушки, поступает в Петербурге в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров в лейб-гвардии гусарский полк.
В конце 1834 г. проведя в школе "два страшных года" по выражению самого поэта, он был произведен в корнеты и оставлен в том же лейб-гвардии Гусарском полку.
Далее мы остановимся только на узловых моментах биографии поэта, потому, что его характерологические особенности, не претерпели особенных изменений, а трагической чертой пролегли сквозь недолгую жизнь Гения.
Что же это были за "два страшных года"? Биографы нигде не упоминают о том, что в юнкерской школе Лермонтову плохо жилось. Скорее наоборот. Он как всегда развлекался, приставал к товарищам, злословил, легко давал обидные прозвища, в ответ награждался тем же, но ничто его особенно не трогало. В ответ на насмешки и язвительность он только смеялся.
В 1832 г. в манеже школы он получил перелом правой голени – молодая, необъезженная лошадь ударила Лермонтова копытом. Два месяца он пролежал в доме бабушки и вышел оттуда хромым (неправильно сросшийся перелом). Эта хромота стала еще более подчеркивать уродливость его внешнего облика. Вот свидетельство современника Лермонтова, видевшего его всего лишь раз (цит. по Е. Гуслярову): "огромная голова, широкий, но не высокий лоб, выдающиеся скулы, лицо коротенькое, оканчивающееся узким подбородком, угрястое и желтоватое, нос вздернутый, фыркающий ноздрями, реденькие усики и волосы на голове, коротко остриженные. Но зато глаза!… Я таких глаз после никогда не видел. То были скорее длинные щели, а не глаза!… и щели, полные злости и ума". Весь этот достаточно уродливый облик, да еще сутулость и хромота позволили сотоварищам-юнкерам дать Лермонтову прозвище "Маёшка", что в переводе с французского означает "горбун". Казалось бы эта обидная кличка должна была бы уязвить Лермонтова, вызвать в нем чувство еще большей неполноценности. Ведь только в женском обществе, он становился самим собой – чувствительным, легко ранимым. Ничуть не бывало. Мишель будто бы похвалялся этим прозвищем, бравировал им и вывел себя в образе горбуна Вадима в одноименной повести: "… он был горбат и кривоног,…лицо его было длинно, смугло,…широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен, как облако, покрывающее солнце в день бури. Он был безобразен, отвратителен…в его глазах было столько огня и ума, столько неземного…, на лице его постоянно отражалась насмешка, горькая, бесконечная…" и далее "…этот взор был остановившаяся молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться и не мог отвечать ему тем же, как будто свинцовая печать тяготела на его веках…"
Так вот горбатый, кривоногий, хромой с тяжелым "магнетическим" взглядом, Лермонтов все эти недостатки возвел в ранг достоинства и с упоением, смеясь, сам, называл себя Маёшкой, и описал в произведении, "Монго", посвященного своему закадычному другу А. А. Столыпину.
П. А. Висковатов дает этимологию этого прозвища. Он считает, что происходит оно из французского la Mayex – так звали горбатую девушку в одном из романов Эжена Сю. Эта девушка, несмотря на свое уродство, обладала высокими нравственными качествами, что в ее образе Лермонтов считал очень симпатичными чертами характера, восхищаясь и постоянно упоминая ее в разговорах с юнкерами.
В юнкерской школе, несмотря на дисциплину, царили довольно свободные нравы. Это были не только "шалости", "школярство", несколько напоминавшие современную "дедовщину" непременным участником коих являлся и наш поэт, но кутежи, попойки, посещение "заветных домов" с девушками не очень строгих правил. И вот этот гений, поэзия которого является лучшими мировыми образами тонкой, нежнейшей любовной лирики пишет откровенные порнографические поэмы и стихотворения, до сих пор почитаемые в офицерских кругах.
Поэмы "Гошпиталь", "Петергофский праздник", "Уланша" начинают ходить в списках, т. к. не могли быть напечатаны по цензурным соображениям и создают поэту славу "Нового Баркова".
П. А. Висковатов пишет: "…Когда затем в печати стали появляться его истинно прекрасные произведения, то знавшие Лермонтова по печальной репутации эротического поэта, негодовали, что этот гусарский корнет "смел выходить на свет со своими творениями".
Бывали случаи, что сестрам и женам запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова; это считалось компрометирующим. Даже знаменитое стихотворение "Смерть поэта" не могло изгладить сложившейся в обществе репутации и только в последний приезд в Петербург, за несколько месяцев перед смертью, после выхода собрания стихотворений и романа "Герой нашего времени", пробилась его добрая слава".
Служба в Гусарском полку не налагала особенной тяжести на плечи молодого корнета. Служба службой, а кутежи, оргии, посещения борделей, карточные игры, другие мужские "забавы" продолжались и это не мешало творчеству. В этот период (1834–1837 гг.) были написаны такие произведения как "Боярин Орша", "Тамбовская казначейша", "Песня про царя Ивана Васильевича", "Бородино" и программное стихотворение, изменившее судьбу Лермонтова, "Смерть поэта" (1837 год). Последовала ссылка на Кавказ, длившаяся до февраля 1838 года. Монаршей милостью Лермонтов возвращается в лейб-гвардии Нижегородский гусарский полк и вскоре производится в поручики. Сбывается заветная мечта поэта – он принят в высшем свете и "идет нарасхват". Самые лучшие произведения написаны им в этот период.
18 февраля 1840 года Лермонтов стреляется на дуэли с сыном французского посланника Эрнестом Барантом. 13 апреля 1840 г. по "высочайшей конфирмации" поэт снова едет в ссылку на Кавказ в Тенгинский пехотный полк и 15 июля 1841 погибает на дуэли от пули своего друга Н. С. Мартынова.
Н. П. Раевский вспоминает, что "все плакали как малые дети", когда Лермонтова не стало. Священник В. Эрастов опровергает это мнение: "Вы думаете, все тогда плакали? Никто не плакал. Все радовались… От насмешек его избавились. Он над каждым смеялся. Приятно, думаете, насмешки его переносить? На всех карикатуры выдумывал. Язвительный был…"
Вообще характер Лермонтова последнего периода его жизни описывается с разных точек зрения, будто речь идет о двух разных людях. Одним он кажется холодным, желчным, раздражительным. Других поражает живость и веселость. Мнение общества – высокомерен, едок, заносчив; мнение товарищей: "Когда бывал задумчив, что случалось нередко, лицо его делалось необыкновенно выразительным, серьезно-грустным; но как только являлся в компании своих гвардейских товарищей, он предавался тому же банальному разгулу, как все другие; в то же время делался более разговорчив, остер, насмешлив, и часто доставалось от его острот дюжинным его товарищам" (И. Л. Андроников).