Когда в итальянский порт Ливорно зашла русская эскадра, Тараканова обратилась с посланием к эскадренному начальству - Орлову-Чесменскому, брату знаменитого Григория Орлова, вышедшего к тому времени из фавора Екатерины II. Ее письмо имело стиль манифеста: "Божьей милостью, Мы, Елизавета Вторая, княжна всея России, объявляем верным подданным нашим… Мы имеем больше прав на престол, нежели узурпаторы государства, и в скором времени объявим завещание умершей императрицы Елизаветы, нашей матери. Не желающие принять Нам присягу будут Мною наказаны…" Хитростью заманили ее на борт русского судна и доставили в Россию. Там, в тюрьме, в Алексеевской равелине, открылась чахотка. Допросные листы подписывала "Елизавета". Вела себя мужественно. Ей предлагали только назвать свое настоящее имя - и ее отпустят. Нет, подлинного имени она не назвала даже в предсмертной исповеди. Даже смерть превратила в спектакль, попросив к исповеди священника православного, а не католического! Последняя и самая возвышенная ее роль дочери русской императрицы была важнее и жизни и смерти.
Старость. Время, когда прошлое приобретает над тобой более реальную власть, чем настоящее, а будущего нет.
Физиология старения (как и физиология детства) создает предпосылки обострения истероидных черт характера. Откроем учебник психиатрии: "Климакс - физиологический процесс возрастных изменений деятельности желез внутренней секреции, главным образом половых. Этот переходный период наблюдается у мужчин и у женщин, причем у последних проявления климакса выражены наиболее отчетливо и резко, так как они непосредственно связаны с прекращением овариальной функции, в среднем наступающей в возрасте 45-50 лет… Повышенная аффективная лабильность и реактивность способствуют возникновению особой формы болезни - инволюционной истерии".
Но климакс - только первый удар колокола, возвещающий вступление в старость. Невротические явления этого переходного периода могут пройти. И еще долго можно увлеченно жить и плодотворно трудиться. Увы, старение - это и инволюционные изменения мозга, с ним и всей психики человека. Происходит то, что называют в народе "выживание из ума", а в медицине "старческим слабоумием". В том же руководстве читаем следующее: "Начальные симптомы нередко выражаются лишь в рассеянности и забывчивости, а также в изменении характерологических черт, которые как бы заостряются и выступают в преувеличенно шаржируемом виде. В дальнейшем проявляются качественно иные сдвиги в характере (психопатоподобные расстройства). Больные становятся недоверчивыми, черствыми, ворчливыми; типично наличие бестолкового упрямства наряду с повышенной внушаемостью и наивным легковерием. Критаческое отношение к имеющимся расстройствам полностью отсутствует. Круг интересов резко сужается. Они ограничиваются стремлением к удовлетворению чисто эгоистических потребностей и сводятся к сугубо вегетативному образу жизни".
Процесс старения поначалу может вызвать бурное, истероидного свойства сопротивление, стремление продлить уходящую молодость. Заставляет стать на путь расточительности, идти на любые жертвы, чтобы с помощью косметики, хирургии, диеты, одежды сохранить остатки привлекательности. Или с помощью денег, или протекций удержать возле себя молодых любовников. Не менее характерно, когда человек, особенно бывший баловень судьбы, келейно замыкается в мире воспоминаний и реликвий прошлого, враждебно воспринимая все, что, как свет сквозь щели затворенных ставен, пробивается к нему из дня сегодняшнего. В качестве иллюстрации - одно из стихотворений Заболоцкого: "В позолоченной комнате стиля ампир, где шнурками затянуты кресла, театральной Москвы позабытый кумир и владычица наша воскресла. В затрапезе похожа она на щегла, в три погибели скорчилось тело. А ведь, боже, какая актриса была - и какими умами владела! Что-то было нездешнее в каждой черте этой женщины, юной и стройной, и лежал на тревожной ее красоте отпечаток Италии знойной. Ныне домик ее превратился в музей, где жива ее прежняя слава, где старуха подчас удивляет друзей своевольем капризного нрава. Орденов ей и званий немало дано, и она пребывает в надежде, что красе ее вечно сиять суждено в этом доме, как некогда прежде. Здесь картины, портреты, альбомы, венки, здесь дыхание южных растений, и они ее образ, годам вопреки, сохранят для иных поколений. И не важно, не важно, что в дальнем углу, в полутемном и низком подвале, бесприютная девочка спит на полу, на тряпичном своем одеяле! Здесь у тети-актрисы из милости ей предоставлена нынче квартира. Здесь она выбивает ковры у дверей, пыль и плесень стирает с ампира. И когда ее старая тетка бранит и считает и прячет монеты - о, с каким удивленьем ребенок глядит на прекрасные эти портреты! Разве девочка может понять до конца, почему, поражая нам чувства, поднимает над миром такие сердца неразумная сила искусства"
Для мужчин с их исторически сложившейся социальной ролью главы дома (до недавнего времени) характерным проявлением эгоцентричной истероидности был деспотизм домостроя. При этом действия с позиции грубой силы ожесточены полным нежеланием принимать во внимание любые доводы, потребности социально зависимых членов семьи, если они идут "супротив" задуманного или уже решенного, особенно в том случае, когда принятое решение - воля - объявлено во всеуслышание и нельзя ронять авторитет ("сказал - отрезал"). Было уже отмечено, что процесс старения сопровождается обострением черт характера. Нарастает, в частности, и авторитарный деспотизм человека не только с ростом его социального влияния, экономического могущества, но и по чисто физиологическим причинам. Нарастает к старости и скаредность деспота. Деньги, имущество, сосредоточенные в его руках, к этому времени остаются часто единственным залогом власти, орудием управления в семейных отношениях. Они - единственная отрада, они - божество Скупого рыцаря!
Но вот паралич разбивает самодура, от одного взгляда которого трепетала вся семья, или еще какая другая старческая беда случается с ним. И происходит типичная истероидная метаморфоза. Попадая под власть родных, в зависимость от их заботы, ухода, деспот становится слезливо-сентиментальным, умильно-добрым, ласково-заискивающим дедушкой.
Теперь поговорим о нейрофизиологии истероидности - о механизмах мозга. По Павлову, в основе полноценной личности лежит взаимосвязанная деятельность трех систем: ближайшей к мозговой коре подкорки с ее безусловными рефлексами (то есть инстинктами), представляющими собой низший уровень регуляции сложных взаимодействий организма со средой; первой кортикальной сигнальной системы, непосредственно отражающей окружающий мир, и второй сигнальной системы, обеспечивающей наиболее тонкие и сложные взаимоотношения человека с внешней, главным образом социальной средой. Для истерии характерно нарушение соподчиненности в содружественной работе этих систем.
Сначала рассмотрим случай рассогласования работы системы мозга "кора - подкорка".
В книге "Об истерии" выдающийся немецкий психиатр Эрнст Кречмер обращает внимание на проявления так называемой низшей, животной воли, неразрывно связанной с движением, мышечными усилиями. Низшая воля выражается в двигательном протесте относительно всего, что препятствует удовлетворению потребностей или угрожает жизни (рефлекс свободы). Низшая она потому, что эволюционно связана с древними структурами мозга, занимающими ведущее место в животном мире и низшие этажи в анатомической и функциональной структуре мозга человеческого. Этажи, ушедшие под мощно развивающуюся кору больших полушарий головного мозга человека, и принято называть "подкоркой". Итак, каким же двигательным способом животное выражает свой протест и что в поведении человека осталось от проявления низшей воли? Если животное не хочет что-то делать или чтобы с ним что-то делали, оно порой застывает в неподвижности, в позе "мнимой смерти". А относительно человека вспомните "бегство в болезнь" или "ослиное упрямство". Если животное что-то хочет, но внешняя среда препятствует его намерениям - разражается "двигательная буря". Или, иначе говоря, картина гиперкинезов, столь характерная истерии: крик, дрожь, метания, судорожные припадки… Низшая воля, таким образом, - одна из форм выражения протеста, негативного отношения к внешнему миру. Она - результат конфликтной "сшибки" (по образному выражению Павлова) процессов возбуждения и торможения, когда препятствия на пути сильной потребности выше приспособительных возможностей преодоления, когда решения к преодолению препятствия принимаются на уровне подкорки, а не коры, когда воля подсознания сильнее воли сознания. Если в конфронтации побеждает процесс возбуждения, то мышечная деятельность продолжается вопреки объективной целесообразности; если торможение - она парализуется. Никакой разумной середины, которую способно обеспечить только решение, принимаемое в высших инстанциях головного мозга. Функционально неразвитая кора и, как следствие, подкорковый уровень принятия решений у человека характерен для детей, глубоких стариков, людей малограмотных, социально забитых, влачащих полуживотное существование. Как было, например, в крепостнической России. Именно деревня "поставляла" истерию с наиболее грубыми формами невроза - кликушеством, припадками… А развивался истерический невроз при переезде из деревни в город, когда резко менялся стереотип жизни. Когда все социальные потребности человека - потребности в детских играх, любви, дружеском участии, душевной близости, - потребности в нормальном человеческом общении, ранее задавленные, начинали оттаивать, оживать, но "не знали" еще обряда выхода, "не умели" еще себя реализовывать в общественно принятых формах. И поэтому шли через обходные пути, искали замену и находили ее в двигательной разрядке, в истерическом симптомокомплексе протеста.