Распространенный источник бредового толкования незрелым умом - Библия. Предоставляю слово В. Солоухину: "В деревнях раньше, при размеренном и несуетливом образе жизни, редко сходили с ума. И если объявлялся один сумасшедший, то о нем знала вся округа. И было известно, что самой частой причиной того, что тот или иной мужик "свихнулся", "тронулся", была причина, что он начитался Библии. Конечно, каждый с детства, если не с церковноприходской школы, то от родителей, от церкви знал основные библейские мифы, и они были ему понятны… Но когда мужик начинал читать всю Библию, все подряд книги царств, пятикнижие, второзаконие, Эсфиль, Экклесиаста, то прочитанное им (если вообще он понимал там что-нибудь) никак не накладывалось на его склад ума, образ мышления, образ жизни. Стараясь все же осмыслить "святое писание", стараясь совместить его с реальной действительностью, мужик перенапрягался, ум у него заходил за разум - готово дело… У Лескова в повести "Однажды"…
– Библии начитался
– Ишь его, дурака, угораздило!
– Да, начитался от скуки и позабыть не может.
– Экий дурак! Что же теперь с ним сделать?
– Ничего не сделаешь: он уже очень далеко начитан.
– Неужели до самого до Христа дошел?
– Всю, всю прочитал.
– Ну, значит, шабаш".
Эмоциональное мышление бороздит зыбкие границы нормы и патологии, точнее сказать, каждый раз ставит вопрос о расширении границ нормы. Оно ставит вопрос, внутренне присущий развитию, диалектически неизбежный, - кто же в настоящий момент болен: отдельно взятый Мотивационный Человек или общество? Раскрываем газету и читаем: "Марина Приставка сошла с ума. Нет, она не кидалась с топором на прохожих, не пыталась выброситься из окна. Она просто решила добиться справедливости на своем родном предприятии… Потом и. о. начальника цеха заявит: "Она больная - тут все ясно. И с большими странностями: всегда ищет правду, не боится идти на конфликт с начальством…"
Только творческий Мотивационный Человек может внести смысл в застойную жизнь, бессобытийное течение времени. Хорошо сказано Б. Пастернаком в "Докторе Живаго": "Теперь фронт наводнен корреспондентами и журналистами… К примеру, у одного (я сам читал) такие сентенции: "Серый день, как вчера. С утра дождь, слякоть. Гляжу в окно на дорогу. По ней бесконечной вереницей тянутся пленные. Везут раненых. Стреляет пушка. Снова стреляет, сегодня, как вчера, завтра, как сегодня, и так каждый день и каждый час…"…Какая странная претензия требовать от пушки разнообразия! Отчего вместо пушки лучше не удивится он самому себе, изо дня в день стреляющему перечислениями… Как он не понимает, что это он, а не пушка, должен быть новым и не повторяться… что фактов нет, пока человек не внес в них чего-то своего…"
Творчество - разновидность мышления. Ближе к эмоциональному типу мышления искусство, поскольку оперирует чувствами, стенографирует словом, рисунком, нотой процесс переживания. Творческий момент здесь - поиск адекватной формы концентрированного выражения чувств. У Э. Хемингуэя читаем: "Слава богу, теперь рассказы у него получались…Ему нужно было только постараться вспомнить все точно, как было, и решить, что следует опустить, и тогда оставшееся обретало форму. Потом он мог, регулируя яркость световых лучей, как в фотокамере, высветить и усилить детали так, чтобы чувствовался зной и было видно, как поднимается над землею марево. Он знал, что теперь это у него получается".
Говорят, мысль изреченная есть ложь. Это так для тех, кто мыслит языком художественных образов и не находит достойной сильным чувствам формы выражения. Все дело в соразмерности чувств изобразительным средствам. Степень таланта - и плавильная мощь переживаний, и мастерство чеканки этого сплава.
В каждом новом произведении художник материализует какую-то часть своей души, познает в нем себя. Творчество - это осмысление жизни в самом процессе творчества - не до, не после него. Художник целостен, цементируемый только творчеством. "Работа помогала ему собраться, обрести некий внутренний стержень, который нельзя ни расщепить, ни расколоть, ни повредить. Он это знал, в этом и была его сила, потому что во всем остальном с ним можно было делать что угодно". Приведенные цитаты, иллюстрирующие творческий процесс в искусстве, взяты мною из близкого к автобиографическому романа Эрнеста Хемингуэя "Райский сад".
Кризис юношеского творчества как способа познания себя, жизни наступает, когда продукт творчества не находит обратной связи в окружающих - их понимания, признания, что обессмысливает жизнь творца. "Вот я: молодая, красивая двадцатидвухлетняя особа с незаконченным высшим образованием, но законченная дура. У меня двойной перелом сознания, оно болит, как нога в гипсе. С тех пор, как я научилась думать, чувствовать, понимать, я испытываю одну только боль. Кто сказал, что мир нужно пропускать сквозь себя, как через фильтр? К счастью, научилась жить и другой жизнью. Рождаются в воображении немыслимые образы и сюжеты. Мне снятся мои фантастические герои и стихи. Все это лежит мертвой грудой исписанной бумаги. Я сплю наяву, я вижу не то, что происходит на самом деле… Но это никогда никому не понадобится: мир, куда я убегаю от своей скучной и нервной работы, от одиночества, от тоски. Я знаю, что стихи мои бездарны, что мысль моя - скользкая медуза, противная и сопливая. Я ничего не знаю о самой себе, даже имя мое мне кажется чужим и ненужным". (Письмо в редакцию газеты.)
Затянувшийся кризис юношеского творчества - проследим его перипетии. Потребностная психологическая активность, характерная для периода детства, зиждется на подсознании, ощущениях. Детство - чисто экстравертированное бытие здесь-и-теперь, слитность с окружающим миром. Ощущения соединяют. Разум постепенно, в ходе обучения ребенка, расчленяет это неделимое прежде единство словом, понятием, знанием. Образовавшийся разрыв между ощущениями и разумом заполняют эмоции, призванные воссоединить мир в непротиворечивую картину восприятия, если ощущения и слова, долженствующие назвать эти ощущения, определить их смысл, не совмещаются. Юрий Нагибин: "…сокровенное должно находиться в тебе в аморфном виде… в собственном тайнознании для тебя все расшифровано и названо без помощи слов". У Андрея Битова я встретил удивительный образ подсознательных ощущений: "Были они как глубоководные рыбы: под давлением времени, в полной темноте, в замкнутой системе самообеспечения, со своим фосфором и электричеством, со своим внутренним давлением". Когда эти глубинные рыбины начинают шевеление, приходят в движение, человек ощущает немой восторг или тревогу, страстное желание извлечь их на свет божий, рассмотреть, пощупать, назвать… Включается в работу сверхсознание, которое ловит ощущение на эмоциональную ассоциацию, метафору, художественный образ.
Переход из детства в отрочество, в широком смысле, - смена сенсомоторного способа деятельности, основанного на ощущении, подсознании, эмоциональным способом в связи с необходимостью социального самоутверждения при выходе в относительно самостоятельную жизнь, но пока без опыта и знаний, недостаток которых заполняют эмоции. Потеряна детская непосредственность, когда все, что поступает извне, тут же переводится в движение, действие, смех, слезы. Из детства, не омраченного чрезвычайными обстоятельствами, человек выносит впечатления непротиворечивости, чистоты, беззаботности и… накопленные в подсознании ощущения, не осмысленные до поры детским умом.
Но осадок детских ощущений нерастворим в незрелых чувствах отрока. Их хватает только на идеализацию прошлого как воспоминания о светлом периоде жизни. Их недостаточно для исследования истоков своей индивидуальности. Ее первоначальный облик так и остается сокрытым в темных глубинах бессознательного.
Неуспех в обществе сверстников толкает подростка уйти в себя, в мир книг и фантазий. Избегая реальности, умиляясь прошлым и выдумывая будущее, он попадает в ловушку инфантильности. Прорваться же к своей индивидуальности, к смыслу жизни (в том числе пробуя себя в искусстве) можно, лишь испытывая и держа ее удары, а не уклоняясь от них.
Другой механизм подросткового сверхсознания - сублимация - переход энергии неудовлетворенной потребности в энергию социальных устремлений. Отрочество - период полового созревания, что связано с актуализацией потребности быть лидером, нравиться, преодолевать комплекс подростковой неполноценности. Это возраст любви, а любовь, как справедливо считает психолог Ю. Рюриков, - это талант: "…любовь обостряет пять телесных чувств человека - зрение, слух, вкус, обоняние, осязание. Она пропитывает своей энергией весь организм человека, включает все его тайные резервы - и придает всем его ощущениям детскую звонкость и силу. Все пять наших чувств как бы становятся талантливыми - такой поворот совершает любовь в нервных и биологических механизмах нашей психики". Любовь - творческий процесс идеализации.
Подросток чаще влюбляется несчастливо, без взаимности. Кризис любви порождает (через психологическую защиту переживанием) месть - стремление влюбить в себя. Познание безответной любви, полной подчиненности чужой воле, вызывает страх зависимости, потери самоконтроля и мотивационную реакцию испытать могущество власти над зависимым от тебя человеком. Одаренность любить через кризис отвергнутой юношеской любви переходит в садистский мотив влюблять в себя. Поклонение человеку переходит в поклонение карьере, успеху, как средству вызвать поклонение себе.
Поджидает Мотивационного Человека кризисный период отрочества и у другого края его жизни, ближе к старости, когда приходит пора подводить какие-то итоги: для чего живешь, так ли жил. Приходит пора сомнений: отречься от себя - прошлого - или оправдать себя, сохранить прежние ценностные ориентации или пересмотреть их.