Улица
Улица редко воспринимается как институт. Это некое место, где мы гуляем или ездим, либо место, где гуляют куры. В то же время один знаменитый социологический текст называется – с легчайшим оттенком иронии – "Уличное общество" ("Street Corner Society"), и мы говорим о том, чему детей "учит улица". Это по меньшей мере определенное социальное окружение со своими специфическими социальными отношениями.
Очень многие виды работ выполняются на улице. Те из них, которые связаны с детьми, например прогуливание их в колясках, выполняют почти исключительно женщины. Это же относится к хождению по магазинам и основной армии проституции. В продаже газет, пищи и других мелочей участвуют люди разного пола. Вождение машин, грузовиков и автобусов, мелкая преступность и полиция, ремонт моторов и самой улицы – по большей части мужские занятия. Хотя среди водителей автобусов все чаще встречаются женщины, вождение тяжелых грузовиков по-прежнему остается мужской специальностью.
Для женщин улица часто служит источником страха: здесь они могут встретиться с разными проблемами – от обычного приставания, вроде свиста вслед, до физического оскорбления и изнасилования. Поскольку не всегда можно предсказать, как будут разворачиваться события, во многие части города женщины ходят редко, особенно после наступления темноты. И в это время улица принадлежит мужчинам. Скопление молодых мужчин представляется наиболее устрашающим и опасным.
Такие скопления особенно распространены в местах, где выше безработица и сопутствующее ей этническое исключение (exclusion): Брикстон в Лондоне, Редферн в Сиднее, Саут-Сайд в Чикаго. Сочетание дерзости, болтовни о спорте и машинах, наркотических средств (по большей части – алкоголя) и сексизма обеспечивает хоть какое-то развлечение в этом унылом окружении. Женщины обычно их избегают, но поскольку "женских" улиц не существует и мало общественных мест (public buildings), где женщины привечаются, единственной возможной альтернативой остается собственный дом. Так дом становится "местом женщины"… В дальних предместьях этот эффект не столь силен, но определенный уровень угрозы существует всегда.
Молодые мужчины, будучи источником этой угрозы, сами тоже являются ее объектом. Улица – постоянная арена то вспыхивающих, то угасающих конфликтов между разными группировками (медиа называют их бандами – gangs), а также между бандами и полицией. На самом деле основными жертвами уличного насилия становятся именно молодые мужчины, а не люди старшего возраста, хотя последние живут в постоянном страхе. Полиция в уличной жизни играет роль Великой Силы, хотя в некоторых случаях, как было, например, во время мятежа, возглавленного Уоттсом (Watts) в августе 1965 года в Лос-Анджелесе, она может исчезнуть в качестве носителя власти. Резервные силы государства достаточно велики, чтобы "восстановить порядок" военными средствами, если политическое руководство готово за это заплатить, как произошло в Белфасте.
В каких-то отношениях улица – это поле битвы; в других это театр. В торговом центре города улица наполнена рекламными образами: витринами, рекламными щитами, постерами. Их содержание сильно нагружено гендеризованными образами, а в последние десятилетия становится все более эротизированным. Некоторые из них, неприкрыто использующие мотив мужского насилия (например, на одном лондонском постере 1984 года была изображена машина, вылетающая из дула пистолета, а сопроводительный текст гласил: "Спусковой крючок под твоей правой ногой"), были убраны с улицы. Но плакаты, рекламирующие сигареты и пиво, продолжают демонстрировать трюки такого рода.
Человеческий поток также полон образов, хотя и более разнообразных. Люди рассказывают о самих себе с помощью одежды, украшений, поз, движений, разговоров. Улица – один из величайших театров сексуальности и стилей мужественности и женственности. Очередь на автобусной остановке или толпа у прилавков демонстрирует великое разнообразие стилей и манер. Среди них есть яркие и вызывающие, а есть неряшливые или небрежные. Эти стили меняются в зависимости от времени суток или дня недели – по мере того, как меняются прохожие: рабочие, спешащие заступить на смену; бизнесмены, которые ездят на работу с пересадкой; матери, спешащие по магазинам; подростки, возвращающиеся из школы; парни, прогуливающиеся поздним вечером.
Таким образом, улица как социальная среда демонстрирует те же самые гендерные отношения, что семья и государство. На ней присутствуют разделение труда, структура власти и структура катексиса. Так же как и в других сферах жизни, внутренние, присущие улице паттерны взаимодействия связаны с внешней структурой гендерных отношений. По наблюдениям Эммы Гольдман, женщины, работающие на улице в качестве проституток, делают это не для своего удовольствия: они оказываются там потому, что зарплаты женщин в целом низкие. "Оппортунистическое подчинение" (как выразилась Джен Моррис) патриархату может быть неизбежным, принимая во внимание, что люди располагают разными ресурсами. Геи редко демонстрируют свои отношения на улице – за исключением строго определенных мест, потому что для них это может быть очень опасно.
В то же время у такой слабо структурированной среды, как улица, есть своя специфика, которая отличает ее от таких организованных институтов, как семья и государство. Она обеспечивает пространство не только для разнообразия стилей, но и для стремительной их смены. Театр улицы может быть экспериментальным. Недавним примером тому служат молодые женщины, демонстрирующие агрессивный стиль сексуальности, который связан с панк-модой, где преобладают кожа и черный цвет. Так происходят своего рода переговоры по поводу новых форм гендерных отношений. Наблюдаются даже попытки обратить формы жизни на улице в сознательную политическую практику – с помощью феминистского уличного театра или таких мероприятий, как гейский Марди-Гра (Mardi Gras) в Сиднее. Я подозреваю, правда, что доминирование автомобилей не позволит улице превратиться в фестиваль. Но все же она остается невероятно интересным отражением гендерной политики.
Гендерный порядок
Проделанный выше анализ различных социальных институтов показал важность контекста, в особенности контекста, создаваемого за счет воздействия других институтов. Следовательно, чтобы составить полный инвентарь структур, необходимо перейти от сопоставления гендерных режимов к рассмотрению отношений между ними.
В некоторых случаях это отношения взаимодополнительности, или комплементарности. Хорошо известный пример – паттерны, на которых основана занятость женщин в течение неполного рабочего дня. Традиционное разделение труда в городских семьях рабочего класса на Западе предполагает, что бо́льшая часть ухода за детьми и домашней работы ложится на жену-и-мать, и женственность конструируется таким образом, что забота о других членах семьи считается женской. Рынок труда определяется нуждами капиталистической промышленности, а государство предлагает низкооплачиваемые, низкостатусные рабочие места с неполной занятостью, и странным образом их занимают в основном замужние женщины. Этот паттерн найма работодатели обосновывают тем, что исключительно замужние женщины хотят работать неполный рабочий день, потому что на них лежат домашние обязанности и они не нуждаются в высокой зарплате – ведь их зарплата в домохозяйстве лишь "вторая"" (второстепенная). А мужья гораздо большую домашнюю нагрузку женщин обосновывают тем, что их жены могут найти работу только с неполным рабочим днем.
Соответствие этих обоснований полное и, разумеется, не случайное. Этот паттерн сложился именно в 1970 – 1980-х годах, и в контексте снижения производства он представляет собой практическую аккомодацию двух институтов. Соответствие структур обусловлено соответствием стратегий: стратегий работодателей по максимизации прибыли на вялом рынке труда и стратегий наемных работников в сфере домашнего труда (как называет их Пал).
Если бы это соответствие было нормальным, мы имели бы очень плотно интегрированную систему, как предполагает категориальный подход. Но гендерные режимы взаимодействующих институтов редко бывают столь гармоничны. Я не знаю более сильного примера, чем "Голосование кровью" ("The Blood Vote") – знаменитое стихотворение и постер, использовавшиеся в Австралии во время Первой мировой войны, в ходе кампании против призыва на военную службу. Приведем две строфы из этого стихотворения:
Почему твое, мама, лицо так бело?
Почему тебе трудно дышать?
Сынок, мне приснился один человек…
Я послала его умирать.Я слышу рыданья его вдовы,
Горький плач детей об отце.
Мне никогда теперь не забыть.
Кровь на мертвом его лице.Перевод И. Тартаковской
Драматизируемый в стихотворении конфликт между эмоциональными связями в семье и нуждами государства, участвующего в войне, – общая тема пацифистских кампаний, включая современную кампанию против ядерного оружия. Хорошо известный плакат гласит: "Что нужно делать в случае ядерной войны? – Поцеловать своих детей на прощанье".