Мать, к которой я обращаюсь! Как только твой ребенок научится связывать твой голос с тобой самой, круг его познаний того же рода начинает все более расширяться: он постепенно начинает понимать связь птичьего пения с птицей, лая – с собакой, жужжания – с веретеном; короче говоря, он начинает устанавливать связь всякого происходящего в кругу его чувственного опыта действия – шевеления, хождения, падения, стука и т. д. – с теми находящимися в пределах его опыта предметами, которые ходят, падают и стучат. Он смотрит на дверной колокольчик, когда он звонит; на корову, когда та мычит; на дверь, когда в нее кто-нибудь стучит, и т. д. Осознание им звуков, их различий, причин этих различий все более расширяется. Он все лучше понимает связь между более сильными звуками и более сильными ударами, более слабыми звуками и более слабыми ударами и т. д. Точно так же он постепенно доходит до четкого понимания специфического сходства всех чирикающих, шуршащих, звенящих, свистящих, дребезжащих, воркующих и др., а также всех более высоких и более низких звуков; и так в нем развивается через чувство слуха общее понятие каждого типа звука как такового, т. е. того определенного и особенного, что присуще шуршанию, воркованию, разговору, пению, свисту и т. д. В тот же самый период через чувство зрения и опыт, который им дается, у ребенка складываются общие представления об особенности каждой формы, каждого цвета, каждого размера и т. д., а через чувство осязания – общее представление об определенности и своеобразии шершавости и гладкости, жесткости и мягкости, сухости и мокроты, тепла и холода. Природа обычно идет в развитии всех пяти чувств одним шагом. Вопрос заключается лишь в том, что может и должна добавить мать к тому, что делает природа. Я хотел бы это выразить кратко – самое себя.
Если неживая природа спокойно ждет, будут ли использованы ребенком впечатления, которые дает ему ее руководство, и когда это будет им сделано, то в матери инстинкт материнской любви будит беспокойство, вызывает нетерпение скорее и вернее достичь этой цели, а ее забота и искусство подсказывают ей нужные для этого средства. Таким образом, мать становится в буквальном смысле слова посредницей между природой и ребенком для более быстрого и верного достижения поставленных природой целей.
Своеобразие материнского обучения, несомненно, состоит в том, что вся его сущность и сила приспособляются к обстоятельствам и потребностям каждого данного ребенка. Почти каждый звук, который мать произносит перед ребенком и для него, она, несомненно, произнесла бы иначе, если бы она произносила его не около ребенка и не для него. Поэтому материнское преподавание вследствие своей тщательности самой природой отмечено как самое лучшее из возможных для развития разума ребенка.
То же относится и к воспитанию чувств ребенка. Милее твоего голоса для ребенка нет человеческого голоса; сердце его переполняется и любовь улыбается на его устах, как только ты заговоришь с ним. Ты для него все, потому что существует тесная связь между тем, что ты говоришь, и тем, что ты делаешь.
Лучше всего ты можешь воздействовать на его развитие, если ради ребенка становишься равной ему, сама превращаешься в ребенка. Подноси к своему ребенку вещи, которые производят звуки, или подноси к ним ребенка; звони перед ребенком своим колокольчиком – он любит этот звон; производи сама звуки: хлопай в ладоши, ударяй во что-нибудь, стучи, разговаривай, пой, – короче говоря, звучи для него, чтобы ребенок радовался, чтобы он к тебе привязался, чтобы тебя любил. Пусть слетающие с твоих губ звуки таят в себе для него высокое очарование; пусть благодаря своему голосу ты ему нравишься больше кого бы то ни было. И не думай, что для этого тебе нужно какое-нибудь искусство; не думай, что для этого тебе нужно хотя бы уметь петь. Прелесть твоей речи, которая исходит у тебя от души, для образования твоего ребенка имеет несравненно большую ценность, чем любое искусство пения, в котором ты, во всяком случае, всегда уступишь соловью. Пой для него, если ты умеешь, подымай его до умения, где только возможно чувствовать гармонию и красоту, но знай, что во всем ты должна для ребенка значить больше, чем твое искусство. Хорошо развивать в ребенке чувство красоты и всяческой гармонии, но это чувство совершенствуется в нем только через тебя. Основа гармонии между ребенком и всем, что существует, покоится на гармонии между ним и тобой.
Мать, твой ребенок – человек; в отношении слуха благодаря твоему обучению и помощи он должен достичь большего, чем просто осознание звуков. Величайшая тонкость слуха в различении звуков и величайшее искусство в подражании им еще не развивают твоего ребенка в собственно человеческом смысле. Только обучение речи дает ему специфически человеческое развитие, или, вернее, только оно определяет момент, с которого образование человеческого рода, которое можно признать удовлетворительным, становится специфически человеческим.
Ребенок должен научиться узнавать и применять в качестве выражения своего самосознания и впечатлений своих органов чувств словесные знаки, которыми люди выражают осознанные ими результаты их внутреннего созерцания, а также впечатления, которые сознание получает от внешнего мира. Он должен научиться понимать не только связь между звоном колокола и самим колоколом, но и связь слова "колокол" с предметом, называемым колоколом, связь слова "звон" со звуком, называемым звоном.
Мать, природа ведет тебя к этой силе всем могуществом своего простого и принудительного воздействия (кроме случаев, когда ты должна не только уметь, но и желаешь применять эту силу свободно и самостоятельно). Тот самый инстинкт, который заставляет тебя произносить перед ребенком звуки лепета, чтобы развлечь его, заставляет тебя говорить перед ребенком, при нем, и, обращаясь к нему, вместе с ним выговаривать слова. А наши развитие, нужда, потребности и положение составляют основание, которое всей силой поддерживают твою склонность говорить перед младенцем, обращаться с речью к нему. Ты всегда находишься близко от него, он слышит все, что ты говоришь, даже то, что ты говоришь при нем, не имея при этом цели обращаться к нему.
Но в высшем свете не идут за нитью, проложенной природой. Светское [педагогическое] искусство, по-видимому, предполагает, что дети учатся говорить, как птицы чирикать. Оно упускает этот момент и, обучая детей, сообщает им вещи, о которых они еще не умеют говорить. При обучении детей светское искусство обучения запускает руку в море человеческого опыта, как в горшок с лотерейными билетами: среди сотни бессмысленностей и никчемностей, которые оно вытаскивает оттуда с большой надеждой, ему иногда удается вытянуть счастливый билет. Однако весь этот метод можно охарактеризовать так: это пустая растрата тех сил, которые стараются развить. Заставляют ребенка читать, прежде чем он выучится говорить; его заставляют разлагать слова на составные части, прежде чем он узнает, что эти слова обозначают; его принуждают, как попугая, повторять про себя и для учителя целые предложения на языке, которого он никогда не изучал и который является совсем не тем языком, на котором он ежедневно говорит.
Велика глупость человеческая. Люди создали великие искусства, чтобы лучше использовать свои силы; теперь путем применения этих средств они разрушают те самые силы, ради которых они изобрели эти искусства. Но средоточием наших ошибок и слабостей поистине является наше искусство обучения речи. Этот вопрос заслуживает более тщательного рассмотрения, и я беру на себя смелость более пристально исследовать источники этих заблуждений.
Письменный язык человечества возник, следовательно, в качестве пиктографического письма, затем перешел к иероглифическому письму и, наконец, к звуковому. Пиктографическое письмо являлось в отношении наших потребностей лишь очень ограниченным вспомогательным средством, иероглифическое же письмо явилось колоссальной силой, порожденной гигантским напряжением древнего мира. Однако односторонность и ограниченность, присущие этому гигантскому напряжению, должны были заковать человеческий дух в такие оковы, на возможность освобождения от которых он вряд ли мог рассчитывать в данном положении. И тем не менее это освобождение произошло. Его принесло звуковое письмо. Это письмо являлось единственно возможным средством сломать шею могучему чудовищу односторонности, которое наложило вечные оковы на духовное развитие человечества.
Слава этому великому изобретению! Но не ликуй, человечество, прежде чем ты не познаешь опасности, исходящие от односторонности и этого средства твоего образования, так же как и его преимущества. Не торжествуй, человечество, так как вследствие односторонности и этого средства ты подвергаешься опасности снова быть поглощенным и опрокинутым. Понимание звукового письма целиком базируется на произвольной оторванности от жизни, и в этой своей произвольности звуковое письмо может допускать бесконечно растяжимые толкования. Не ликуй, человечество, прежде чем ты не узнаешь новые опасности, которые тебе угрожают.