В теоретических исследованиях, посвященных войне как таковой, принято обычно ссылаться на прусского военного стратега и теоретика фон Клаузевица, который определил войну, как "продолжение политики другими средствами". [1] Однако справедливости ради разговор о связи войны и политики следует начать с мыслителей древности, в особенности – греческих, мысли которых вольно или невольно повторил и развивал Клаузевиц.
Так, Клаузевиц подчеркивает, что его определение целей войн касается по преимуществу войн между "цивилизованными странами", где цели военных действий могут быть сформулированы лишь одним способом: на рациональном политическом языке. Политические цели такой войны Клаузевиц разделяет на "ограниченные" и "неограниченные". Наиболее радикальная цель войны предусматривает полное политическое уничтожение противника. Поэтому, если рассуждать в терминах современных понятий, такие действия, как геноцид – уничтожение гражданского населения по национальному, религиозному или расовому признаку, [2] – не могут считаться рациональной целью в войне, ведущейся цивилизованным государством.
На эту разницу между "цивилизованными" и "нецивилизованными" войнами обратили внимание уже древние. Платон, к примеру, выделяет два вида войн. [3] Первый вид: войны, ведущиеся одним цивилизованным государством против другого. В данном случае целью войны может быть изменение власти в другом государстве или изменение его политики. Также целью подобной войны может быть смена государственного строя в другом государстве на "более справедливый". Например: демократическое государство может вести войну за свержение тирании и установление в соседнем государстве демократии, поскольку считает, что демократическое устройство более справедливо.
Другое дело, пишет Платон, войны против "варваров". Подобные войны ведутся с целью полного уничтожения врага, захвата населения в рабство либо его истребления. В отличие от греков Клаузевица мало интересовали войны с "дикарями", поэтому в своих теоретических изысканиях он уходит от рассмотрения конфликтов, не укладывающихся в его модель войны между "цивилизованными нациями". Однако конфликты ХХ века, как и первые военные "весточки" нового тысячелетия, значительно обогатили теоретиков эмпирическим материалом, никаким образом не укладывающимся в модель Клаузевица. Если в XIX веке еще могло показаться, что "иррациональные" с точки зрения Клаузевица способы применения вооруженной силы уходят в прошлое, теперь, после серии геноцидов (армян, евреев, цыган, русских в Чечне, народа тутси в Африке и др.), после акций гитлеровских войск СС против славян, политики "выжженной земли" и "ковровых бомбардировок" во Вьетнаме, мы точно знаем, что это не так.
Рассуждая чисто логически, следует допустить, что кроме рассмотренных Платоном двух видов должен существовать по крайней мере еще один, третий, – смешанный: когда одна из сторон в военном конфликте относится к другой как к "цивилизованной" стороне и соответственно ведет себя в принятом Клаузевицем смысле "рационально", а другая сторона, относясь к противнику как к "варварам", стремится к его полному физическому истреблению, включая гражданское население, даже вопреки политическому иррационализму этой цели. Именно такого рода войной, как нам кажется, была Великая Отечественная война: руководство СССР относилось к войне с Германией как к войне с "цивилизованным противником", со страной, в которой власть захватил "несправедливый режим". В то время как гитлеровское руководство вело себя так, как будто имеет на востоке дело с варварами, которых следует в конечном итоге полностью истребить.
КАРТА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ 
В канве оппозиции между "цивилизованной" и "варварской" войной следует рассматривать и августовский конфликт 2008 года в Закавказье. То, что цели грузинской стороны в этом конфликте далеко выходили за пределы восстановления власти Тбилиси и с самого начала предполагали этнические чистки и массовые убийства гражданского населения, следует из захваченных карт противника и показаний пленных. Вся операция, начиная от варварского обстрела Цхинвала и кончая демонстративным убийством жителей захваченных приграничных сел, была спланирована как акция устрашения, призванная вызвать массовое бегство мирного населения. Отряды грузинской милиции, состоящие из озлобленных, не подконтрольных никаким международным законам и лишенных всяких понятий о человечности банд, должны были "заняться" гражданскими, как только армия подавит очаги сопротивления югоосетинских сил. О возможности подобных планов свидетельствует и вся история грузино-осетинских взаимоотношений последнего столетия, которые характеризуются крайне болезненными эксцессами.
...
Таким образом, война с точки зрения грузинской стороны носила характер операции по устрашению и истреблению "варваров", якобы незаконно проживающих на грузинской земле. Это отнюдь не было войной за установление некоего "лучшего порядка" или ради ликвидации несправедливого устройства в платоновском смысле.
Это также не было похоже на войну ради "политического уничтожения", поскольку истребление гражданского населения выходит за рамки и такой, наиболее радикальной с точки зрения Клаузевица, войны.
Отсюда вывод: нападение грузин на Южную Осетию не было ни рациональным, ни сколь-нибудь эффективным "продолжением политики другими средствами", иначе мы и геноцид, и массовые политические убийства в Камбодже времен красных кхмеров должны были бы считать следствием рационального расчета. Однако это не так: здравое политическое мышление стремится к власти над людьми, а не к их уничтожению. Власть, уничтожающая подданных ей или менее того – не стремящаяся к сохранению и даже увеличению количества подданных, – не есть разумная власть, поскольку подрывает свою собственную основу. И мы воочию могли наблюдать катастрофу и разрушение режимов, жестоко и расточительно относившихся к своим гражданам либо замахнувшихся на геноцид.
Россия же, наоборот, рассматривала свое последнее вмешательство в Закавказье именно как военное столкновение с армией "цивилизованного" и даже дружественного народа, попавшего волей случая и вследствие собственных ошибок под "плохое" управление. Таким образом, мы должны констатировать, что со стороны России война с Грузией была вполне рациональной акцией, имеющей ограниченные и вполне политические цели, именно что "продолжением политики военными средствами" по Клаузевицу, цивилизованной войной с целью навязывания своей собственной воли и устранения "плохой политики" – в платоновском смысле слова.
Также в ныне общепринятых терминах основоположника международного права Гуго Гроция российское вмешательство вполне укладывалось в определение справедливой войны как войны, начатой в ответ на агрессию: "В случае нападения на людей открытой силой при невозможности избегнуть иначе опасности для жизни дозволена война, влекущая даже убийство нападающего". [4] Как мы знаем, большинство жителей Абхазии и Южной Осетии – российские граждане.
Подобные соображения можно было бы рассматривать как голую теоретизацию и морализирование, если бы не была раскрыта их связь с ходом и результатом разбираемого военного конфликта. В данном случае связь вполне очевидна: асимметрия намерений породила столь значительную асимметрию моральной оценки, что это не могло не сказаться на боевом духе и в конечном итоге – на результатах этой войны.
Без учета роли морального фактора блестящая победа русского оружия выглядит как чудо, "ошибка природы". Действительно, по своему оснащению части Северокавказского военного округа, принявшие участие в операции, существенно уступали грузинской армии. У россиян практически не было средств ведения войны в ночных условиях, целый класс боевой техники – беспилотные летающие аппараты – полностью отсутствовал, бронетехника уступала по качеству прицелов, а связь между подразделениями была организована на допотопном уровне. Активность российской фронтовой авиации была затруднена действиями ПВО Грузии, а также отсутствием четкой линии фронта и технической отсталостью российских систем целеуказания.
По части оперативного планирования и командования дело обстояло получше, однако и в этой части грузинская сторона россиянам не уступала. Известно, что военную операцию разрабатывали специалисты, прошедшие подготовку в западных военных академиях, либо, по другим сведениям, в разработке операции приняли прямое участие западные и израильские военные советники. Таким образом, в состоятельности военного командования Грузии нет причин сомневаться. Наоборот: действия ряда подразделений Российской армии свидетельствуют о слабостях командования. Так, из-за просчетов разведки и охранения одна из российских колонн по дороге к Цхинвалу попала в засаду и понесла чувствительные потери. Развертывание прорвавшихся российских подразделений в осажденном Цхинвале было замедлено из-за плохой ориентации на местности и слабой координации с местными подразделениями РЮО.
Не было также никакого преимущества российской стороны и в численности непосредственно участвовавшей в боевых действиях группировки. Таким образом, ни сравнительные численные, ни качественные параметры "жесткой силы" не раскрывают причин той блестящей победы, которая без сомнения была одержана Россией и ее союзниками в этой войне.