Просто перестанем прикрываться фиговым листком так называемой дружбы народов и запретим высасывать соки из русского народа – это более недопустимо, и этому положит конец русский народ. И это начнется 4 декабря этого года и продолжится 4 марта следующего года, и в ближайшие десятилетия мы окончательно определим свою национальную идеологию.
После царизма, коммунизма и ублюдочной демократии мы предлагаем четвертый путь. Это будет Русский Синтез: сочетание всего наилучшего, что было в нашей истории. Только надо урезонить питерских…
– Питерских? – переспросил "Столыпин".
– Я в курсе, – одобрительно заметил "Сталин". – Гражданской войны не было и нет. Была и, возможно, будет – интервенция.
Что он имел в виду – было понятно без пояснений. Это повторялось многократно.
Сначала войска вторжения ищут в "нужной" стране свое "меньшинство", или любое меньшинство, чтобы на него опереться. В Ираке – это были мусульмане-шииты, потому что Ирак – это суннитская страна. Какая разница между ними? Да никакой, просто нужен повод, чтобы население стало резать глотки друг другу из-за этой самой разницы. Если же такого меньшинства нет, оно создается. Как, например, в России в 1917 году, когда Нью-Йорк прислал тов. Бронштейна-Троцкого с нью-йоркскими гангстерами на пароходе, и Троцкий-Бронштейн просто создал это искусственное меньшинство в виде "большевиков", сделал их "авангардом" и во главе этого "авангарда" истребил за несколько лет несколько десятков миллионов русских.
Главное в тактике войск вторжения – это не корячиться самим на палаческой работе, а передать всю грязную работу по геноциду "пятой колонне". В нашем случае – нацменьшинствам. Кроме того, финансируются и призуются деньгами и оружием все отморозки, которые готовы уничтожать население своей страны.
Вот и вся недолга!
Автобус остановился. Мне надо было выходить около громады Борисоглебского монастыря. Назавтра в недавно открытом храме предстояло много встреч.
И тут шофер, до того не проронивший ни слова, протянул мне вымпел:
– Возьми на память. Мне так интересно еще не было. Тебе, наверное, тоже.
Он оглянулся на третьего "выступавшего", который сейчас отрешенно смотрел на скалообразную монастырскую башню.
– Им, – сказал водитель, кивнув в небо, – питерским и прочим, ставить палки в колеса этим ребятам – дело гиблое. Это не телега, а и вправду танк! Пока, может, свидимся!
Я взял в руки вымпел, до того "расчищавший" дорогу.
Это был вымпел польских харцеров (пионеров) – точно такой же, какой мы с друзьями сняли с вершины дерева на вершине Ай-Петри – Медведь-горы, что под Гурзуфом около Артека.
Через год я там бродил с будущей невестой.
К чему все это? Ничего не понял-понял.
* * *
Назавтра в храме на Илью-пророка (2 августа) шла служба.
Церковь, построенная в первой трети XVI века, последние шестьдесят лет стояла заколоченной. Но более чем полувековой хлам был выброшен за два дня. Тогда глазам открылись следы былых бесчинств, они оказались как бы законсервированными.
Глаза святых на древних фресках выбиты. Сами фрески в доступных с пола местах злобно расцарапаны. Распятие изрешечено пулями, иконостас разбит, выбиты окна, местами вырваны доски пола. Сорвана крышка с саркофага, под которым погребены основатели монастыря. Или динамита не оказалось, или, что возможно, не взял динамит могучих стен, – но все, что возможно без динамита, было сделано… И вот прошло два месяца.
Затеплилась жизнь в древнем храме. Уходят под купол леса, бесшумно работают художники-добровольцы. Иконостас еще импровизированный, дверь в заалтарную часть представляет собой просто раму на петлях. Лучи проникают сквозь щели в досках, которыми заколочены пока окна. Все напоминает времена первых христиан. Жизнь – затеплилась…
Отец Александр, сухощавый нестарый человек с печальными глазами, слегка усталым, но потому очень "домашним" голосом рассказывает об Илье-пророке…
А взгляд грустных глаз дополняет слова проповеди. Взгляд читается как книга: "Нас, русских, постигших духом и разумом глубину происходящей с Россией трагедии, понявших – быть может, уже с некоторой отстраненностью, – ЧТО есть Россия в этом мире, – осталось мало. Мы не можем далее таиться. Но, будучи узнанными, мы будем растерзаны. И в этом примут участие наши соотечественники, даже "мирские" друзья наши. Нет нам спасения в этом мире. Но достоин ли этот мир сострадания?.."
Отец Александр говорит-размышляет, рассказывает-делится о том, что настанет время, и человечество настолько погрязнет во грехе, что не сможет терпеть пророков, обличающих его, желающих спасти его, – и уничтожит их.
И вместо чуть надтреснутого голоса отца Александра – толчками изнутри, из-под завалов наносного сознания – возникали волошинские строки:
Не слыхать людей, не видать церквей,
Ни белых монастырей, -
Лежит Русь, – разоренная, кровавленная, опаленная…
Боже мой! На величественном фоне исторического прошлого, цельности его и нравственной – в итоге – положительности каким жалким, обеспокоенным возможностью разоблачения фигляром, мелким жуликом выглядит наше настоящее!
После службы в дело пошли колокола. У подножия звонницы стояли-сидели разного возраста люди, – мужчины и женщины. Приехавшие на "Икарусах" интуристы, задрав головы, очень серьезно вглядывались в выщербленные, но ясного голоса, колокола, откопанные, поднятые со дна озер и речек, до времени сохраненные в старых колодцах и заваленные рухлядью в хозяйственных пристройках изб. "Тили-тили-бом-бом! Тили-тили-бом-бом!" – нарастало, обнимало древнее пение все окружающее нас. И время от времени: "Встань-нь… встань-нь…"
Встань, Русь! Поднимись, оживи, соберись, срастись -
Царство к царству, племя к племени!..
Августовская ночь в могучем срубе – это ночь не в квартире -"лежайле", это – ночь во вселенной. И звоны вечерние хоть и глуше, и ниже, но – еще более всепроникающи ночью. А если прислушаться, голос слышен – мирный, увещевающий, врачующий душу: "Ты объехал много стран. Ты общался с кучей иностранцев. Среди них были профессора и дзен-буддисты, сенаторы и ксендзы, бизнесмены и литераторы, патентованные философы и обласканные судьбой мафиози… И, повидав все это, и пообщавшись со всеми перечисленными и неупомянутыми, разве не понял ты, что центр, средостение жизни человеческого духа – здесь, в России? Несмотря на ее поруганность и видимое умирание…"
– Нет! – ответно встрепенулось во мне. – Это не поруганность, не умирание – это избывание грехов мира и своих собственных.
Здесь жалок, неинтересен, скучен любой эгоизм, любая клановость, любая корысть. Но что же здесь?
И августовская ночь отвечала: "Понять это можно только душою. Не надо никому ничего доказывать, никого убеждать не надо".
У нас странная, загадочная Родина… Единственная в мире – и не только для нас. К ней не пристают никакие наветы, сплетни, домыслы, ложь. Чудесным образом она остается чиста после невиданных насилий и унижений.
И ничем не способен объяснить это чудо слабый ум человеческий. И, видно, ничем не объяснить эту сказочную неуязвимость…
Чу! Ступа в подклети зашевелилась, тихонько заржал конь – не красный игрушечный пластмассовый, – гнедой, стройный – под стать тому, что под Георгием Победоносцем.
Мерно раскачивается язык невидимого колокола, шумно дышит августовская ночь теплым ветром, чубато вздымаются листья-ветки молодого дубка.
И не трава зашумела – оратаи-предки неисчислимой добротолюбивой силищей возникли из мрака ночного. Ратью немереной явились они на родную землю, ими выпестованную.
Вот слышится весело-наступательное: "Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява…" – назад шажочек, да вперед два.
В лаптях, в сапожках, босиком, нательными крестиками посверкивая, копытами коней позвякивая о случайный булыжник.
С буренушками возвращаются, с махорочным запахом, при телегах нескрипучих, при рубашках камчатых-льняных-крапивных. Детишки со свистульками глиняными, бабы молодые в платках огненных. Плотники с топориками, умеющими дом срубить "под хозяина". Печники с руками в глине, кузнецы с молотами, блоху подковать могущими…
Кует кузнец Золотой венец – обруч кованый:
Царство Русское собирать, сковать,
Заклепать крепко-накрепко, туго-натуго…
Бог ты мой! – вон прадеды гарцуют на конях нахрапистых – грудь в крестах, в головах ни сединки!
Чтоб оно – Царство Русское
Не рассыпалось, не расплавилось, не расплескалось…
А вон и деды появились, в пилотках и бескозырках набекрень – не израненные на войне, живые…
Чтобы мы его – Царство Русское -
В гульбе не разгуляли, в пляске не расплясали,
В торгах не расторговали, в словах не разговорили.
В хвастне не расхвастали…
А вон и оклеветанное многажды священство, по одному выводимое к булыжной древней стене и вопрошаемое:
– Веруешь? – и отвечающее:
– Верую! И благословляю вас, не ведающих, что творите! И падающее в собственноручно вырытую общую могилу…
Чтоб оно – Царство Русское – рдело-зорилось
Жизнью живых, смертью святых,
Муками мученых…