Вдобавок к тому, изначально в самом марксизме (как и в классическом традиционализме) из-за его склонности к догматизму, основанной на утверждении его "единственной научной верности", было плохо развито такое важное свойство либерализма, как гибкая приспособляемость к меняющимся условиям жизни. Вообще, принципиальная несгибаемость характерна для любых радикальных политических течений. Русский же марксизм, все больше обретая черты традиционализма, менее других становился способным к изменчивости и все более бронзовел, полностью повторяя ошибку русского классического традиционализма. В СССР позднего периода не нашлось лидера ленинского масштаба, способного взять на себя ответственность за корректировку теории, приведение ее в соответствие с современностью (такую корректировку, кстати, вполне можно было бы произвести, даже не выходя за рамки того же диамата, что было наглядно доказано
Китаем, где по счастью, здравомыслящий лидер нашелся). Никаких новых идей, а тем более новых теорий, советскому обществу предложено не было. Чтение брежневской трилогии вслух на всех углах – это все, на что были способны ответственные за идеологию партийные товарищи того времени. Поэтому советский вариант марксизма все более окостеневал, а весь этот период получил название "застоя".
Качественное изменение общего настроя советского народа произошло не сразу, но разрушительный процесс был запущен. По инерции, полученной от мощного рывка 30–50 гг., могущество СССР продолжало расти. Вместе с ним росло и благосостояние простых людей. Но вместе с ним вырастали и сомнения, порожденные указанными несоответствиями марксистской теории реальной жизни, которые бездействующая "руководящая и направляющая" партия не спешила разрешать. И все же, к формальному началу процесса разрушения СССР – перестройке, страна достигла невиданных нигде в мире ранее высот: бесплатные квартиры, медицинское обслуживание и самое лучшее образование; обеспеченная старость, низкий криминалитет, полное отсутствие признаков национальной розни и вражды; высокий уровень общей культуры населения, поголовное среднее образование; массовая оздоровительная и профилактическая работа с населением, эффективная государственная забота о материнстве и детстве; неукоснительно соблюдаемые права на труд и на отдых трудящихся; общедоступные театры, библиотеки и все достижения культуры и искусства; собственная научная школа, обеспечившая огромный прогресс науки и техники, и многое, многое другое, чем советские люди могли с полным основанием гордиться. Не случайно люди старшего поколения в своем большинстве вспоминают о том времени, как о потерянном рае. И основанием для таких заявлений служат не только ностальгические воспоминания об утраченной молодости.
Но 1985 год уже стоял на пороге.
2.2. Второе нашествие либерализма
И вот в Россию ворвалась вторая революция. Она также, как и первая, начала века, проходила под "свободным" знаменем либерализма. И в этот раз русский народ, никогда не знавший золотой середины и по-прежнему верный своему максималистскому характеру, снова остановил свой выбор на самом радикальном течении либерализма. Но теперь, бросившись в другую, правую, крайность, он выбрал ультрамодный неолиберализм с его монетаризмом и полным отрицанием роли коллектива, общества и государства. Таким образом, на священном посту великого кормчего, обязанного привести корабль страны в светлое будущее, была произведена существенная замена: вместо освобожденного от эксплуататорских оков труда рулевую вахту принял капитал, также совершенно свободный от всякого контроля со стороны общества и государства. Однако этим отличительные особенности либеральной революции конца века далеко не ограничивались. Другое важное отличие последней русской революции заключалось в том, что она была навязана народу сверху. Сегодня уже можно с полной уверенностью говорить, что если бы не перестройка в исполнении Горбачева и компании, логично переросшая в разрушительный неолиберальный произвол 90-х годов, то Россия не потеряла бы 50 % своего населения, не вернулась бы к границам XVII века; население ее коренной территории не сокращалось бы на 1 млн. человек в год и ничего бы не знало ни о беспризорных детях, ни о национальной вражде и этнических войнах, ни о крайней нищете, ни о разрушении производства, социальной системы, науки и культуры; ни о шоке 92 года, ни о дефолте 98 года, ни о кризисе 08 года, ни о Беслане. Все было бы иначе и определенно лучше, не возьмись генсек КПСС в 1985 за радикальные реформы в условиях полного отсутствия каких-либо актуальных теоретических разработок и широко обсужденных и тщательно подготовленных планов развития. В худших традициях номенклатурного-бездумно-го верхоглядства он решился заменить (или надежно прикрылся?) тяжелую, кропотливую и ответственную работу по подготовке и проведению реформ демагогическим цитированием избитых мест из работ классиков марксизма-ленинизма, решая огромный комплекс народнохозяйственных и социальных проблем спонтанно, в режиме работы пожарной команды. Поэтому неудивительно, что корабль под названием СССР, управляемый этим капитаном, сначала внезапно потерял ход, а затем и вовсе быстро пошел ко дну под точными и расчетливыми ударами окрепшего неолиберализма, унося с собой в пучину все огромные достижения советского народа вместе с моральным кодексом строителя коммунизма. И впервые за всю тысячелетнюю историю России над ее бескрайними просторами разнесся свирепый рык джунглей: "каждый сам за себя", сменив традиционное "один за всех и все за одного".
В безвозвратной потере бывшими советскими людьми морального кодекса и его замене на громко провозглашенные в ходе перестройки неолиберальные ценности состоит третья особенность либеральной революции 90-х. Как мы уже знаем, неолиберальные ценности, или ценности фундаментального либерализма, основываются, прежде всего, на абсолютном культе индивида и примате рыночных отношений в обществе, которым безусловно должно подчиняться все общественное устройство. Коллективизм, солидарность, помощь слабым и беззащитным, вмешательство государства в экономику рассматриваются в системе неолиберальных ценностей как вредные и даже опасные покушения на якобы естественные законы рынка. Отрицание любых форм сотрудничества и взаимопомощи, утверждение рынка и конкурентной борьбы как высших ценностей любой человеческой организации, по мнению неолибералов, неоспоримо обосновывается научными теориями, приводящими в качестве доказательной базы известные явления природы, в частности, "научно доказанную" (очень хочется добавить и "единственно верную") теорию естественного отбора. Поэтому нет ничего удивительного в том, что первым делом новая русская либеральная революция беспощадно расправилась с коллективизмом, т. е. с исконной русской общинной традицией. Как уже говорилось выше, революция начала века, разрушив часть традиционных скрепов, которыми веками держалось русское общество, а именно монархию, сословность и существенно ограничив влияние на общество традиционных религий, все же оставила в неприкосновенности общинный, соборный дух русского народа в форме товарищеского коллективизма. Позже этим духом была пронизана вся организация советского общества. Теперь же, в конце XX века, после глумливой расправы над традиционными братскими, товарищескими отношениями между людьми и сведению всех форм общественных связей к примитивным купи-продажным сделкам, на всем постсоветском пространстве и, в особенности, в русском обществе не осталось более никаких ценностей, способных реально связать отдельных людей в народ. Человек был принудительно отрезан от общества, и все его усилия теперь направлялись только на получение личной материальной выгоды, которая отныне провозглашалась единственно достойной целью жизни каждого отдельно взятого гражданина. К сожалению, последовавшее в результате перестройки формальное расширение прав Православной Церкви никак не повлияло на эту подмену и поэтому не смогло компенсировать невосполнимую для всего народа потерю. Надежных скрепов, тысячу лет удерживавших русский народ в осознании своей общности, самобытности, неповторимости, гордости и величия, больше не существовало – началась необъявленная война всех против всех.