Ничего нет хуже, чем вести расследование и не видеть его конца.
…Был вечер. Одуревший от бесчисленных допросов, я сидел в кабинете.
Раздался телефонный звонок.
– Привет, инквизитор! – бодро сказал Ахра.
Я однажды проговорился ему, что слово «инквизиция» в переводе с латинского означает «расследование», а посему слова «инквизитор» и «следователь» сродни. Конечно, это было шуткой, но с тех пор Ахра, находясь в хорошем настроении, величал меня этим жутким титулом.
– Привет, привет! Что-то долго не напоминал о себе… Есть что-нибудь новенькое?
– Нашел, понимаешь, одну старушенцию, – сказал Ахра с какой-то ленцой в голосе. – Приглашаю тебя сходить к ней в гости… Давай спускайся, я подъеду.
Я вложил бумаги в папку и стремглав выбежал из кабинета.
Ольга Никаноровна Белова, бывшая библиотекарь, жила в старом квартале, в том самом доме, который Ахра искал все эти дни. Она оказалась довольно живой и подвижной старушкой, с остреньким носом и легкой фигурой, и я понял – не та, о которой упоминал Дорфман.
Комната была мала, в углу – маленькая иконка без лампады,
– Сразу говорите, детки, зачем пожаловали? – Белова, видимо, решила взять быка за рога.
– Давно живете здесь, Ольга Никаноровна? – задал я встречный вопрос,
– А что? Задержалась на этой грешной земле? – насмешливо проговорила она, перехватив мой взгляд.
– Я имел в виду квартиру… – улыбнулся я, подумав, что у этой востроносой старухи не менее острый ум.
– В году двадцатом вошла я в этот дом молодухой и с тех пор живу здесь, милок… Голод тогда гулял по России, он и пригнал меня сюда, в ваш край. – Я думал, она ударится в воспоминания, но Белова ограничилась этим сообщением, и выжидательно окинула меня взглядом, сложив руки на полинявшей матерчатой скатерти.
– Тогда вы должны помнить Наталью Орестовну Лозинскую… – осторожно начал я.
– Помню. Как же! – встрепенулась Белова. – Женщина-огонь, вамп, если хотите… Красавица, хотя ей тогда было немало лет. В этом доме, – подняла она руку, – жили абхазы, грузины, русские, был и грек, и они называли ее Ната. Помню, в двадцатых годах за ней приударил джигит редкой красоты… Много шума наделала эта связь… Оказалось, что Патава – так звали любовника Наты – главарь бандитской шайки. Он был женат на Ефросинье Уваровой. Шайку разгромили, а Патава ушел в горы, где его и убили во время перестрелки. Фрося забрала своего сына и ушла неизвестно куда. Где она теперь? – Белова прикрыла веками свои подслеповатые глаза и вздохнула. – Конечно, уже в земле, – самой себе ответила Белова и вновь вздохнула: – Это я что-то долго не умираю…
Меня сейчас меньше всего интересовал бандит Патава, тем более его жена и сын, но я не прерывал старую женщину, в голосе которой слышалась печаль. Я замечал, что старые люди охотнее и подробнее рассказывают о второстепенном, чем о главном, и очень обидчивы, если их прерывают. Мне важно было узнать, с кем из ныне живущих была знакома Лозинская.
– Помню, как Фрося, уезжая, кричала: «Ната, подстилка, будь проклята!» – тихо шелестел голос Беловой.
– Она проклинала Лозинскую за связь с мужем?
– О связи Фрося знала… Говорили, за то, что она выдала Патаву.
– Вот как?
– Темная история… До сих пор не знаю, почему Ната пошла на такой шаг.
– Что стало с членами банды? – подался вперед Ахра.
– Все они нашли смерть у стенки, – просто объяснила Белова.
Я окончательно потерял интерес к этой истории.
– Проклятье Фроси настигло Нату: через несколько лет она похоронила свою единственную дочь, – негромко делилась между тем своими воспоминаниями Ольга Никаноровна. – После этого Ната присмирела и шашни с мужчинами уже не заводила.