( Пауза.) А вы?.."
Она ненавидела, когда автор пьесы — любой автор, а не только их гениальный драматург, Фредерик Питер Корбин-третий, — начинал выделять что-нибудь в тексте, чтобы показать актерам, какие слова следует подчеркнуть. Когда она читала какую-нибудь реплику вроде: "Но ялюблютебя, Энтони", и слово «люблю» было подчеркнуто, чтобы показать, что его следует выделить, как она тут же назло принималась произносить реплику как угодно, но только не так, как написал драматург. Как он смеет навязывать ей творческое видение? Впервые взявшись за чтение сценария, она могла бы произнести: "Ноялюблю тебя, Энтони", или: "Но я люблютебя,Энтони", или даже: "Но я люблю тебя,Энтони)."
"...Актриса: Нет, не видела.(Пауза.)Авы?
Детектив: Конечно же, нет. Меня ведь не былорядомс рестораном, когда на вас напали.
Актриса: Японимаю.Я просто подумала..."
И везде эти трахнутые выделенные слова.
"...что вы намекаете на то, что явиделатого, кто на меня напал, когда на самом деле я егоне видела.
Детектив: И я не видел. ( Пауза.)Видите ли, я подумал... еслияне видел, как на вас напали, и есливы самине видели того человека, который ранил вас, если, получается,никтона самомделе не видел,как на вас напали...(Пауза.) А действительноли на вас кто-тонапал!"
«Какая занудная и задолбанная пьеса», — подумала она и уже хотела отложить сценарий, когда в дверь позвонили. На мгновение она испуганно застыла, не отвечая на звонок, и продолжала тихо сидеть в кресле, обтянутом цветастой тканью. Открытый сценарий лежал у нее на коленях, свет торшера падал на ее плечо, на сценарий, на пол.
Звонок повторился.
Она по-прежнему не издала ни звука.
Из-за двери послышался голос:
— Мишель!
— Кто там? — спросила она.
У нее бешено заколотилось сердце.
— Это я, — ответил тот же голос. — Открой.
— Кто — я? — спросила она, встала с кресла, бросила сценарий на сиденье, после чего подошла к двери, посмотрела в «глазок» и с облегчением произнесла: — А, привет. Подожди минутку.
Она сняла цепочку, отодвинула засов, отперла оба замка, распахнула дверь и увидела занесенный над ней нож.
Глава 6
Источая запах чеснока и еще какое-то неподдающееся определению зловоние, в дежурку просочился детектив Олли Уикс по прозвищу Толстый Олли. Он увидел Мейера Мейера, спокойно сидевшего за своим столом, и громогласно провозгласил:
— Отлично, отлично, отлично, отлично, отлично, отлично, отлично, отлично!
Он славился своим умением подражать В. С. Филдзу, но это уже скорее напоминало Аль Пачино в роли слепого морского пехотинца в «Аромате женщины». Мейер устало посмотрел на Олли.
Но, если уж начистоту, Олли все-таки больше походил на В. С. Филдза, чем на Аль Пачино, несмотря на свое прозвище Толстый Олли. Сегодня в среду, восьмого апреля, утро было серым и унылым, но хотя бы не таким дождливым, как вчерашнее. Олли был одет в белую рубашку, застегнутую под самое горло, коричневую спортивную куртку в горчичного цвета разводах, мятые темно-коричневые брюки свободного покроя и поношенные коричневые кожаные туфли. Мейер с удивлением заметил, что передок каждого ботинка пересекала полоска кожи, в которую было вставлено по одноцентовой монете. Чего только не придумают!
— Ну и как тебе «Список Шиндлера»? — многозначительно спросил Олли.
— Я его не смотрел, — ответил Мейер.
— Ты не посмотрел фильм, посвященный твоему народу?
«Это он о евреях», — подумал Мейер.
Он не чувствовал себя обязанным объяснять такому придурку, как Олли, почему он не пошел смотреть этот фильм. Мейер считал, что это окажется слишком болезненным переживанием.