У японцев есть коммерческий район возле Первой и Второй улицами между Лос-Анджелес-стрит и Сентрал-авеню. Там много колоритных магазинов и ресторанчиков, а также деловые здания. Там же расположены их банки, через которые прокручивается куча денег. Когда я вошел в «Куколку гейшу» на Первой улице, обычная в часы ленча толкотня уже заканчивалась, а мама-сан семенила по заведению маленькими изящными шажками, словно ей все еще двадцать, а не шестьдесят пять. Она носила шелковую юбку с разрезом и выглядела очень неплохо для своего возраста. Я подшучивал при ней над японцами, носящими китайскую одежду, а она всегда смеялась и отвечала: «А в Токио делай больсе китайский весей, цем во всем Китай. И луцсе, куда луцсе». Заведение было роскошное и полутемное, много бамбука, бисерные занавеси, высячие фонарики.
– Бампа-сан, где ты прятался? – спросила она, когда я прошен за занавеску.
– Привет, мамочка, – сказал я, приподнимая ее в воздух и чмокая в щечки. Весит она всего лишь фунтов девяносто и выглядит очень хрупкой, но когда я однажды не проделал этот ритуал, она едва не свихнулась. Она его ждала, а все посетители просто балдели, глядя на мое представление. Его ждали и повара, и все хорошенькие официантки, и даже хозяйка Суми в огненно-оранжевом кимоно.
Обычно я держу маму-сан в воздухе минуту или около того, прижимаю к себе немного и сыплю шуточками, пока все в ресторанчике не начинают хихикать, особенно сама мама-сан, потом опускаю ее на пол, а она громко говорит для всех, кто ее слышит, какой «сильный наса Бампа». Руки у меня сильные, хотя ноги уже не те, но она совсем легонькая, как бумажная кукла. Она всегда говорила " наса Бампа", и я всегда воспринимал это в том смысле, что я тоже принадлежу Джи-тауну, и мне это нравилось. Буддисты весьма неравнодушны к Лос-Анджелесским полицейским, потому что им иногда кажется, что в мире не осталось никого, кто мог бы по-настоящему оценить дисциплину, чистоту и упорный труд. Я видел однажды, как дорожный инспектор, который без колебаний выписал бы штраф калеке-прокаженному, спокойно дал уехать нарушившему правила японцу, потому что японцы практически не увеличивают преступность в городе, хотя и приобрели известность скверных водителей. Правда, я заметил из отчетов, что за последние годы азиаты стали фигурировать как подозреваемые. Если и они дегенерируют, как остальные, то их уже нельзя будет рассматривать какгруппу , а лишь как индивидуальности.
– У нас для тебя есть хороший столик, Бампер, – сказала Суми с улыбкой, после которой почти забываешь о еде. Я начал по запаху различать всевозможные блюда: темпура, рисовое вино, терияки. Нос у меня чувствительный, и я могу улавливать индивидуальные запахи. В этом мире толькоиндивидуальноеи имеет ценность. Смешайте все в одну кучу, и получите гуляш или горшок с жирным тушеным мясом. Ненавижу подобную еду.
– Я, наверное, посижу сегодня в суши-баре, – сказал я Суми. Она однажды мне призналась, что ее настоящее имя – Глория. Люди ожидают, что у куколки-гейши будет японское имя, и Глории, американке в третьем поколении, пришлось подчиниться. Я согласен с ее логикой. Зачем разочаровывать людей?
В суши-баре оказалось еще двое мужчин, оба японцы. Работавший за стойкой Мако улыбнулся мне, но чуть-чуть хмуро – ему предстояло тяжелое испытание. Однажды он сказал Маме, что обслуживать одного Бампа – то же самое, что полный суши-бар японцев. Тут я ему ничем не могу помочь, слишком уж я люблю эти нежные маленькие рисовые шарики, вылепленные вручную и обернутые полосками розовой лососины или кусочками осьминога, абалоны, тунца или креветок. Люблю и маленькие, запрятанные внутри карманчики с хреном, что захватывают тебя врасплох и вышибают из глаз слезы.