В символике природы, которая играет такую большую роль в "Слове о полку Игореве", автор "Задонщины" следует своему источнику - иногда это дословные повторения, иногда же вариации символических образов "Слова о полку Игореве". (Как и в "Слове", в "Задонщине" "сильные ветры", несущие тучи "на Рускую землю", символизируют движение вражеских сил; вороны, галки, орлы, лисицы, волки настороженно поджидают исхода сражения; из туч сверкают молнии, деревья и трава склоняются к земле; от множества войск мутно текут реки и т. п.). Но следует отметить, что у автора "Задонщины" есть и свои очень яркие и поэтически тонкие образы и сравнения. Воспеть славу великому князю московскому он призывает жаворонка: "Оле жаворонок, лѣтняя птица, красных дней угѣха, возлѣти под синие облакы, посмотри к силному граду Москва, воспой славу…" (с. 8). А плач коломенских жен он сравнивает
с пением птицы щура: "Туто щурове рано въсиѣли жалостные пѣсни у Коломны…" (с. 11). Жаворонок и щур названы не случайно. Пение жаворонка высоко в небе в восприятии каждого человека ассоциируется с чувством особой широты, беспредельности, свободы, радости. А вот что пишет о пении щура специалист-орнитолог: "Музыка (пения, - Л. Д.) щуров нежна и исполнена неясной тоски". Как и в "Слове о полку Игореве", в "Задонщине" много раз встречается образ сокола и связанная с этой птицей терминология соколиной охоты. Очень часто "Задонщина" почти дословно повторяет в этом "Слово", но есть у автора "Задонщины" и оригинальные пассажи на эту тему: "А уже соколи и кречати, бело-зерские ястреби рвахуся от златых колодицъ ис камена града Москвы, обриваху шевковыя опутины, возвиваючися под синия небеса, зво-нечи злачеными колоколы…" (с. 9). Колодки, опутины (путы), коло-колы (колокольчики) - это все конкретные принадлежности обихода соколиной охоты. Заметим, правда, что все эти конкретные предметы опоэтизированы в "Задонщине" примененными к ним эпитетами - золотые, шелковые, вместо колокольчики - колокола. Иной характер, чем в "Слове", носят те места "Задонщины", в которых раскрывается символика образа "битва - пир". В "Слове": "Ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую" (с. 49). В "Задонщине" этот образ встречается чаще, и наполнение его не столь величественно и трагично, он здесь как бы "заземлен": "Братия бояра и воеводы и д-ѣти боярьские, то ти ваши московские слаткие мѣцы и велпкие мѣста! Туто добудете себѣ мйста и своим женам" (с. 12), "Брате князь Владимер Андр'ѣевичь, тут, брате, испити медовыа чары поведение" (с. 12), "Шшгго тобя князи руские горазно подчивали: ни князей с тобою, ни воевод! Нѣчто гораздо упилися у быстрого Дону…" (с. 13).
Автор "Задонщины" охотна повторяет в своем произведении характерные для "Слова о полку Игореве" эпитеты: вещий Боян, живые струны, храбрые полки, храбрая дружина, острые мечи, борзые кони, чер-леные щиты, кровавые зори, серый волк, - златое стремя, злаченые доспехи (в "Слове" - злаченые шеломы, злаченые стрелы), харалужные копья, сильные полки, великие полки, широкое поле. Но немало в "Задонщине" и оригинальных эпитетов, в которых находит отражение время и место создания произведения. Особенно заметно проявляется это в эпитетах, связанных с характеристикой вооружения войск, с упоминаниями Москвы: "испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские, а сулицъ немецких о боеданы бусорманские", "окованая рать", "шеломы черкас-кие", "щиты московские", "силный град Москва", "славный град Москва", "каменный град Москва".
Как известно, автор "Слова о полку Игореве" широко использовал в своем произведении символику, эпитеты и сравнения устно-поэтического происхождения, многие оригинальные образы "Слова" - творческая переработка автором поэтических средств, фольклорных в своей основе. Автор "Задонщины" особенно внимательно относится в своем произведении к устно-поэтическим элементам "Слова о полку Игореве", но у него они предстают в облике, более близком к их изначальной устной форме. Поэтому есть все основания утверждать, что "Задонщина" гораздо больше сближается с устным народным творчеством, чем "Слово". В "Задонщине" чаще, чем в "Слове", встречаются отрицательные сравнения, при этом в трехчленной форме, что ближе к устному народному творчеству (в "Слове о полку Игореве" отрицательное сравнение трехчленной формы употреблено всего один раз). Вот несколько примеров из "Задонщины": "Уже бо, брате, стук стучит и гром гремит в каменом граде Москвѣ. То ти, брате, не стукъ стучить, ни гром гремит - стучит силная рать великаго князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы руские злачеными доспехи и черлеными щиты" (с. 9), "И притёкоша сѣрые волцы… То ти были не с*ѣрые волцы - приидоша поганые татаровя…" (с. 9), "Тогда гуси возгоготаша и лёбѣди крилы въсплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Момай пришел на Рускую землю и вой своя привел" (с. 9) и т. д. Автор "Задонщины" употреблет в своем произведении не зависящие от "Слова" обороты народно-поэтического происхождения: "таково слово", "быстрый Дон", "сырая земля".
Устно-поэтическая стихия "Задонщины", значительно сильнее и более непосредственно выраженная, чем это было в "Слове о полку Игореве", обусловила выдвижение гипотезы о фольклорном, устном происхождении "Задонщины". С этим невозможно согласиться. Устно-поэтические приемы, нашедшие отражение в "Задонщине", это не суть произведения, а поэтические средства, широко использованные его автором. Как уже отмечала В. П. Адрианова-Перетц, "есть эпизоды в Задонщине, наводящие на предположение, что в основе их лежат народные предания или песни". Однако по сути своей "Задонщина" - памятник письменной литературы. "Задонщина", как уже отмечалось выше, сочетает в себе похвалу и "жалость" - плач. И похвала и плач по происхождению своему - жанры народно-поэтического творчества, но объединение их в едином произведении - черта только памятников литературных. "Задонщина" восходит к "Слову" - памятнику бесспорно литературному и книжному. Сочетание в "Задонщине" поэтического текста с прозаизмами, элементами деловой письменности говорит о книжно-литературном характере памятника. Об этом же свидетельствует и сильно выраженная в "Задонщине" церковно-религиозная символика и терминология.
Сторонники устного происхождения и устного бытования "Задонщины" как на один из доводов, в пользу своей гипотезы ссылаются на состояние сохранившихся списков "Задонщины" - на многочисленные ошибки и подчас фантастические переосмысления текстов. В данном случае мы имеем дело с глубоким заблуждением. Характер списков "Задонщины", более чем что-либо другое, свидетельствует о книжной природе этого памятника. "Задонщина" с самого начала писалась как произведение книжно-литературного характера, что и дало себя знать в дальнейшей судьбе ее. Она воспринималась и переписывалась как книжно-литературный текст: в осмыслении непонятных слов и оборотов во всех сохранившихся списках "Задонщины" перед нами - типичные ошибки книжных переписчиков. Ошибки эти и книжные по характеру осмысления не понятых переписчиками слов и оборотов имелись уже в протографе всех дошедших до нас списков и далее появлялись в отдельных списках не потому, что эти списки были записаны "на слух" или писались по памяти, а потому, что в письменных текстах-источниках имелись уже ошибочные написания и не понятые переписчиками места. Ошибки плодили новые ошибки, а непонятые слова и обороты вели к попыткам осмыслить их. Поэтому совершенно прав Д. С. Лихачев, когда он пишет: "Сложный художественный замысел "Задонщины" отчетливо свидетельствует о высокой литературной культуре… Это замысел, в котором тонкая историческая мысль находит исключительно оригинальное художественное разрешение. Это произведение, написанное ученым для ученых же и для литературно искушенных читателей".