Едем и постепенно переходим из "здесь" в "там". Ведь мы попеременно живём в двух параллельных мирах. Этот мир – замкнутый, направленный, снежный, тихий, светлый. Выходим мы на остановке возле магазина "Магнит" и по тихим вечерним снежным улицам идём домой. В десять часов улицы почти пустые. С крыш свисают длиннющие и очень ровные – будто ножницами подстригали – ряды сосулек. Особенно красиво это выглядит на крышах двухэтажных деревянных домов на Ленинградской улице. Уютно горят окна, кое-где мигают электрические гирлянды. Снег, снег. У магазина "24 часа" стоит пьяная компания. Наш дом на улице Чапаева. Скажешь, где живёшь – "у-у далеко!" Это "далеко" – десять минут до центральной площади, пятнадцать – до вокзала.
Живём мы в пятиэтажке-хрущовке с волнистыми рядами окон. Квартира на первом этаже, но есть балкон, он у нас вместо холодильника. Комната и кухня. Иногда в ванной и туалете можно пускать кораблики (на полу), если забудешь перекрыть трубу.
А вообще, очень уютно, на стенах фотографии, на подоконнике сосновые ветки в двухлитровой банке. Недавно детский дом дал нам две кровати – пружинные, с полукруглыми спинками, чёрные, никелированные.
Таня
Когда я сказала Сабине, что поеду работать в N, мне сразу стало ясно, что одна я не справлюсь. И Бог послал мне в напарницы Таню. Я убеждена, это лучшее, что Он мог сделать. Я прожила и проработала с ней год, но не уверена, что так уж хорошо её знаю. Знаю только, что Таня – один из прекраснейших людей, которых я встречала в жизни, что я всегда могу на неё положиться и доверяю ей абсолютно.
Обычно Таня молчит. Сначала даже было как-то не по себе: говоришь человеку "надо же, как сегодня холодно", а он, вместо того чтобы сказать "да уж, жуткая погода", молчит.
И не отвечает на риторические вопросы.
Бывали дни и даже недели, когда мы почти не разговаривали, но в какой-нибудь вечер среди этих часов молчания я чувствовала прикосновение к плечу и слышала:
"Ты помнишь, что Бог тебя не оставит?"
Волонтёрская
Это застеклённая с трёх сторон веранда, которую администрация детского дома отдала волонтёрам в полное распоряжение. Она служит нам игровой, кладовкой, швейной и столярной мастерской, раздевалкой и столовой. Человек, впервые попавший в волонтёрскую, может подумать, что это временное пристанище странствующего цирка: на верёвках, протянутых вдоль окон веранды, сушатся детские носки, мочалки и разноцветные покрывала. Здесь же болтаются тросы с крючками, к которым прицеплены разнообразные предметы, от рогатых гимнастических мячей до сачков для ловли бабочек. На подоконниках, скрытых от любопытных глаз ярко-синими в квадратик занавесками, хранятся: набор для волонтёрского обеда (чашки, ложки, тарелки, чай, сахар, овсяные хлопья, изюм и печенье), массивный русско-немецкий/немецко-русский словарь, контейнеры с фасолью, горохом и спиралевидными макаронами (для сенсорного развития детей), ящик с инструментами (Лиза: Кого в детском доме можно попросить починить стул? Таня: Можешь попробовать попросить меня), мешочки с песком для физиотерапевтических целей, две лейки, очередь из игрушечных самосвалов, вереница магнитофонов, коробка с музыкальными дисками, рулон пакетов для мусора и, наконец, аккуратно сложенный синий рабочий халат.
То там, то здесь радует глаз прислонённый к стенке музыкальный инструмент – синтезатор или гитара. Время от времени он с глухим стуком падает.
В игровой стоят четыре шкафа: для одежды, для игрушек и для всего остального (этот шкаф – самый большой и шаткий). По углам высятся башни из упаковок памперсов и коробок с детской кашей.
Большая часть вещей в волонтёрской подписана. Это довольно интересно, потому что одни надписи сделаны сестрой-хозяйкой и указывают на принадлежность предметов, а другие – немцами и обозначают предмет по-русски. Поэтому непосвящённые немного теряются, читая на ящиках комода "носки", "шапки", "брюки", а на мусорном ведре – "волонтёры".
Надо упомянуть ещё пару мелочей: железный крюк для гамака и сам гамак, занимающий полкомнаты, внушительных размеров телевизор, детскую ванночку, пылесос, миниатюрный сухой бассейн с шариками, большущий надувной бассейн для воды, который стоит в волонтёрской в плохую погоду, и мы залезаем в него, как в лодку, – и описание нашей волонтёрской закончено.
Новые слова
Заглотыш – ребёнок, который не умеет жевать. Нельзя ему это давать, он заглотыш, подавится ещё!
Корыто – инвалидное кресло. У нас на складе есть одно корыто, надо посмотреть.
Игралка – дневное помещение для детей (ночное – спальня). Будешь хулиганить, пойдёшь от телевизора сидеть в игралку.
Телега – 1. Телега, на которой по корпусам развозят еду и бельё. Несите бельё, телега ждёт! 2. Тележка, на которой развозят еду по палатам. Давайте скорее, уже телега с обедом поехала! 3. Прогулочная коляска. Как у этой телеги тормоза работают?
Немцы – все без исключения волонтёры, потому что до нашего года в детском доме волонтёры были только из Германии. -Привет, немцы! – Привет, мы не немцы. – А кто же тогда?!
Мама
Нянечка говорит "сейчас мама тебя переоденет" и переодевает, значит, мама – это нянечка. Потом няня говорит "сейчас мама тебя покормит", а кормит Маша, значит, мама – это и Маша, и вообще та, что заботится.
Ещё мама – это та, что приходит.
– Привет. А ты чья мама?
Мы навещаем ребят в ПНИ. В прошлый раз были с Таней, в этот раз я одна.
– А где другая мама?
Иду по коридору к выходу, со всех сторон машут:
– До свиданья, мама!
Это не значит "моя мама" или "Васина мама". Мама вообще.
Мамой называют, когда не знают, как зовут. Это как "тётя" для домашних детей.
Я пришла к девочке в больницу, сижу у кровати. Она знает, как меня зовут, но после сильных эпилептических приступов многое забыла. Когда ей станет получше, вспомнит.
Встаю, собираясь уходить.
– Мама, посиди…
– Я не мама, я Маша.
– А-а, Маша.
Но когда я через некоторое время снова встаю:
– Мама, посиди.
Вода
В тёмном закутке между игровой и санитарской стоят два бидона с родниковой водой. Темно, не видно, пустые они или
полные. Беру черпак и зачерпываю вслепую. Часто рука легко уходит в пустоту, и я слышу шкрябанье черпака о дно. Но иногда черпак замирает, встречая сопротивление воды, а потом с глухим звуком ныряет и медленно уходит в глубину. Вытаскиваю, наливаю воду в чашку и пью.
При свечах
С утра нет электричества. Поскольку в восемь часов ещё темно и в палатах ничего не видно, нянечки не могут переодеть детей (время переодевания – с восьми до девяти). Они курят на крыльце и приветливо нас встречают: "А чего это вы пришли? Всё равно света нет!" Мы входим в волонтёрскую, и я сразу начинаю шарить в темноте в поисках фонаря. Наконец я нахожу на нижней полке шкафа свечной фонарь и коробку со свечками. Долго чиркаю спичкой, и вот фонарь зажигается. Таня приносит из санитарской две банки и ставит в них свечи. Фонарь остаётся освещать игровую, а мы берём банки и расходимся по группам. Иду по коридору, мой светильник отбрасывает на стены круглые тени. В тёмном кабинете медсестра при свете свечи раскладывает по коробочкам лекарства. Захожу в группу и с трудом различаю ряды кроватей. Наклоняюсь и вижу удивлённое Никитино лицо в круге желтого света. Никита тянется к светящейся банке. Ставлю банку на комод, нахожу стопки памперсов и начинаю переодевать ребят.
Потом мы с Таней хвастались, что можем надеть на ребёнка памперс, если не с закрытыми глазами, то…
Особый человек
Таня держит на руках Соню – крошечную девочку с огромной головой и всегда полуприкрытыми глазами. Соня не двигается, не видит, не улыбается. Я называю её Мадонной – за тонкие черты лица, высокий лоб, – она похожа на средневековую икону.
– Скажи, тебе не трудно видеть в таких, самых слабеньких, детях личности со своими мыслями, желаниями?
– Не трудно.
– Но ведь даже в обычном человеке иногда очень сложно увидеть личность, правда?
– Почему "даже"? Именно в обычном как раз и сложно. Он – обычный. А это (нежно смотрит на Соню) – особый человек.
Улыбка
Сегодня важный день: видела улыбку Лены. Таких дней за год было три.
Лене семнадцать лет. Нянечки называют её "аристократка" – за манеры. Все движения у неё медленные, плавные – как в замедленной съёмке. Ложку Лена держит двумя пальцами, зачерпывает по чуть-чуть, очень медленно несёт ко рту. В её лице столько спокойного достоинства, что мне всегда неловко за свою суетливость. Нянечки говорят, что отец Лены – дальнобойщик. Пока он ездил по дальним городам, за Леной присматривала бабушка – мама умерла, когда Лена была маленькая. Потом бабушка тоже умерла, и Лену стало не на кого оставить. Так она оказалась в детском доме. Нянечки Лену любят, часто с ней разговаривают, утром обязательно сажают в специальное кресло, дают ей кукол, когда просит. Просит так: берёт за руку и плавным, медленным, точным движением направляет в сторону игрушки.
– Что тебе? Куклу тебе? Опять будешь ей химическую завивку делать?
Лена берёт куклу и начинает накручивать кукольные волосы на палец.
Иногда она жестом просит дать все игрушки, стоящие на комоде, а потом сразу же по очереди отдаёт их обратно. Я думаю, это такой способ поговорить.