Показателем же окончательного формирования изысканий в области каменного века как одного из направлений исследований нашей археологии можно считать начало чтения В.А.Городцовым в 1907 г. курса лекций "Первобытная археология" в Императорском Московском Археологическом Институте имени Императора Николая II. В одноименной публикации мы встречаем отчетливо выраженное эволюционистское понимание антропогенеза: "…Гипотеза о происхождении всех животных форм от одной простейшей формы, – утверждал тогда Городцов (1908: 34), – с каждым днем получает все большее и большее число подтверждений". Стоит отметить, что взаимоотношения первых поколений наших исследователей каменного века и Русской Православной Церкви чаще всего рассматриваются в рамках противопоставления "прогрессивных ученых" и "клерикалов" (см. например – Формозов 1986: 175-202). В связи с этим стоит обратить внимание читателей на то, что в православной литературе мы сможем обнаружить как однозначное отрицание эволюционной теории, так и стремление соотнести ее со сведениями Библии о сотворении мира. Так, например, по словам иеромонаха Серафима (Роуза), "здравое чувство простого православного христианина подсказывает отвернуться от "глубокой" модной точки зрения, что человек произошел от обезьяны или любого другого низшего создания…" (иеромонах Серафим (Роуз) 1997: 93). С другой стороны, диакон А.Кураев (2006: 96, 107) предлагает "эволюционистское прочтение" первых страниц Ветхого завета: "у Православия, в отличие от язычества, демонизирующего материю, и от протестантизма, лишающего тварный мир права на сотворчество, нет основания для отрицания тезиса, согласно которому Творец создал материю способной к благому развитию".
1900-1917 гг. Г.С. Лебедев (1992: 395) называет "спицынско-городцовским" периодом, подчеркивая тем самым значительное влияние разработок этих исследователей на развитие русской археологии.
Среди многочисленных публикаций Спицына особое место занимает статья "Расселение древне-русских племен по археологическим данным" (Спицын 1899: 301-340), в которой он предпринял попытку выявления ареалов обитания славянских племенных группировок в Восточной Европе. "… Если бы удалось всему обширному материалу… дать надежную классификацию по времени и месту, – полагал исследователь, – то мы бы имели в нем превосходное пособие для самых разнообразных исследований по истории славянского племени". Впрочем, окончательные выводы изложены Спицыным противоречиво. С одной стороны, в древнерусских курганных древностях XI-XII вв. "намечается столько же археологических типов и районов, сколько летописец перечисляет древнерусских племен. Географическое положение этих районов соответствует указаниям летописи о местах расселения племен каждого в отдельности". С другой стороны, здесь же делается важная и верная оговорка: "культурное единство не есть единство племенное" – различия в культурных (этнографических) традициях необязательно должны соответствовать территориям расселения этнических коллективов. Но, в таком случае, где гарантия того, что выделенные "археологические районы" соответствуют местам расселения племен? В соответствии границ этих районов летописной этногеографии? Но насколько точны летописные границы расселения летописных же племен и реалии какого времени они отражают?
Книги Городцова "Первобытная археология" (1908) и "Бытовая археология" (1910) "оставались настольными книгами для нескольких поколений специалистов" (Лебедев 1992: 254). По Городцову (1908: 8), "предметом первобытной археологии является научное исследование всех древних памятников человеческой культуры до появления о них исторических известий, в форме писанных документов, а также легенд и преданий". А "бытовая археология" является частью исторической археологии "металлического периода" (наравне с нумизматикой, сфрагистикой и т. п.) – эпохи бронзы и железа; "ведению бытовой археологии подлежат памятники домашнего и общественного быта" (Городцов 1910: 2–4).
В 1919 г. на базе Российской государственной археологической комиссии в Петрограде была основана Российская Академия истории материальной культуры (с 1959 г. – Институт археологии Академии наук СССР). Академию возглавил Н.Я.Марр. В середине 1920-х гг. начинается методологическая перестройка российской археологии – в науку приходит новое "поколение идейных энтузиастов" (Клейн 1993: 18–20), стремившихся внедрить в дело изучения вещественных древностей марксистские установки (экономический базис как основа общественной идеологии и т. п.) и социологические схемы.
В 1920–1930-х гг. в советской истории материальной культуры господствовала "яфетическая теория" Марра ("яфетидология", "новое учение о языке", "теория стадиальности"), отказавшегося от достижений "буржуазного" сравнительно-исторического языкознания и утверждавшего, что индоевропейская языковая семья (как и другие подобные семьи) не связана первоначальным генетическим единством, а сложилась вторично, в результате смешивания исходных языков, возникших независимо друг от друга.
Марр настаивал на тесной взаимосвязи "яфетической теории" и истории материальной культуры – ведь, согласно его теории, при изменении экономического базиса язык подвергается революционному взрыву и становится качественно иным. Поэтому "у яфетического учения о языке, общего учения, есть органическая увязка с историею материальной культуры, следовательно, с хозяйством и экономикой; есть такая же увязка с историею общественных форм, следовательно, с социологиею и в широком и тесном смысле слова; само собою ясно, что при такой органической увязке с историею материальной культуры и с историею общественных форм без нее в своих научных изысканиях не может обойтись ни один археолог, ни один этнолог, ни один историк искусства, ни один словесник, литературовед…" (Марр 1936: 23). В результате подобной установки, "исходя из "яфетического учения" академика Марра о революционных трансформациях языка, ведущие теоретики "теории стадиальности" в археологии стали трактовать даже явные случаи смены народов как стадиальные трансформации одного и того же населения" (Клейн 1993: 21). Так, например, Е.Ю.Кричевский (1933: 158, 202) в статье, посвященной критике позиции Коссинны по проблеме происхождения индоевропейцев, отмечал: "…Даже те буржуазные ученые, которым стала ясной вся необоснованность "азиатской теории" прародины индоевропейцев, не смогли или не захотели подвергнуть критике ее методологические основы. Они сумели только одним миграциям противопоставить другие миграции, одной прародине – другие прародины". Между тем, по мнению Кричевского, в соответствующих археологических материалах "комплексы вещественных памятников… слагаются в процессе автохтонного развития общества на той же территории". (Впоследствии концепция Н.Я. Марра была отвергнута И.В.Сталиным, опубликовавшим в 1950 г. работу "Марксизм и вопросы языкознания".)
А.В.Арциховский (1929: 137–138) утверждал, что "методом восхождения от производительных сил к производственным отношениям можно восстанавливать общественно-экономические формации по памятникам материальной культуры". Ведь "зависимость производственных отношений от производительных сил (которые реконструируются археологами по находкам орудий труда, остатков производственных объектов и т. п. – Н.П. ) установлена марксизмом" и, таким образом, "даже для идеологии мы можем прямыми указаниями проверить данные восхождения от базиса (то есть, от экономики – Н.П. )".
К использованию в археологии "единого метода исторического и диалектического материализма" призывал Равдоникас (1930: 5, 21, 62). В истории материальной культуры, подчеркивал он, "вопреки старой археологии, изучается не вещь, не стиль, не форма предмета, а общественная формация в ее особенном существовании, с которой данный вещекомплекс связан". Типологический же метод "сам по себе клонит к голому вещеведению фетишисткого типа".
"Стремясь обеспечить использование археологических материалов марксистской историей и тем самым поставить их изучение на службу обществу, – отмечает Клейн (1993: 20), – молодые энтузиасты обрушились на своих дореволюционых предшественников и их учеников с резкой, отчасти справедливой, но перехватывающей через край нигилистической критикой…" Показательна в этом отношении монография 1933 г. с красноречивым названием "Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов" (Худяков 1933).
Развитие советской археологии во второй половине XX в. тесно связано с именем Б.А.Рыбакова, возглавлявшего Институт археологии Академии наук СССР в 1956–1987 гг. и определявшего историзм археологии "не только прагматическим изучением древностей разных эпох, но и решением важнейших исторических проблем: история хозяйства, история социального развития, история религии и искусства, этногенез и миграции древних племен, проблема возникновения государства…" (Рыбаков 1978: 5). При этом Б.А.Рыбаков (1979: 341) подчеркивал "статус советской археологии как самостоятельной конкретно-исторической науки…" Официальная теоретико-методологическая основа отечественной археологии в тот период полностью соответствовала крылатой фразе Арциховского (1940: 3), сказанной еще в 1940 г.: "…Археология есть история, вооруженная лопатой". Такое понимание археологической науки способствовало распространению в исследовательской среде склонности к сугубо практической деятельности (эмпиризму) и конечно же никак не стимулировало разработку теоретических проблем.