Понимание того, что и белогвардейцы были не "вроде бы русскими", как в стихах Р. Рождественского о кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа, а русскими на все сто процентов, в России пришло. Это главное, ибо вместе с этим пришло осознание возможности союза русских по этно-историческому принципу в интересах зашиты русской государственности независимо от идеологических разногласий.
… Мне запомнилось, как мы стояли рядом у русских могил в Сен-Женевьев-де-Буа. Трое русских. Татьяна Борисовна рассказывала, как она, родившаяся и выросшая здесь, во Франции, и своим детям передала любовь ко всему русскому. Вроде бы формально они уже французы, у них - французские фамилии, а часто и имена. "Но кровь наша - сильная, - говорила она. - Россия к себе их, как магнит, притягивает". Да и ее отец вместе с Христофоровым воевал против красных в рядах Белой армии. Его могила тут же, в Сен-Женевьев-де-Буа. Но Татьяна Борисовна искренне была убеждена, что и красные, и белые просто не поняли друг друга, хотя и воевали, по сути, за одно и то же - за лучшую жизнь для народа России.
Я не спорил с ней. И не спорил с Христофоровым, потому что он, когда-то врангелевский офицер, а затем - французский гражданин, душой болел за нашу с ним общую родину, которую не выбирают, которая всем нам - мать. Я мог сказать ему только спасибо за то, что он и еще девять человек рабочих, занятых на кладбище, его комитет поддерживали в таком образцовом порядке русские могилы на чужбине. Вскоре и Христофоров был похоронен в одной из них. Он тоже стал, пусть маленькой, но частью истории русской диаспоры, а значит, и истории России, которую нельзя поделить на части, что-то взяв, от чего-то отказавшись. Она - цельная, какая есть, и никуда от нее не уйдешь. Чтобы нация умела познать самое себя, эту историю надо тщательно и именно во всей ее целостности сохранить.
Потребность в этом жила в самой русской нации изначально, несмотря на все революции и контрреволюции. Я помню, какой поток писем в "Правду" вызвала моя статья "Русские березы под Парижем" о кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа. Ведь тема была запретной вплоть до конца 80-х годов. Это теперь русские церкви и кладбища во Франции и других странах стали местами паломничества русских туристов, а в те времена за это можно было стать мертво невыездным. Ведь вплоть до развала СССР в руководстве нашей страны были люди, которые считали, что только советский паспорт можно считать свидетельством русского патриотизма и никак не хотели поверить, что русским патриотом в равной степени могут быть и монархист, и коммунист. Слава Богу, мы примирились и не стали делить русские могилы на "приемлемые" для нас и неприемлемые.
Бывая во Франции, я всегда стараюсь съездить в Сен-Женевьев-де-Буа. Там по-прежнему тихо шелестят березы над русским кладбищем. Покачивает ветер колокола на звоннице прикладбищенской церкви. Пахнет сырой землей, ладаном, Россией. У всех нас она одна.
Русская Ницца
Придорожные щиты на скоростном шоссе, ведущем в Moнако, пестрят швейцарскими и итальянскими названиями - поблизости граница. Оттого и название музея "Terra Primata", расположившегося на самом выезде из Ниццы к Вильфраншу, воспринимается, скорее, как итальянское, а не латинское. Музей небольшой, содержат его в основном энтузиасты. И главный его экспонат - остатки первобытной стоянки, раскопанные местными археологами.
В музее мне рассказали, что территория нынешней Ниццы была обжита человеком уже 400 тысяч лет назад, а в 4 веке до н. э. там появился греческий полис под названием Никея. Ницца стояла на пути всех завоевателей и всех великих переселений народов. После греков здесь осели лигуры, а со 2 века до н. э. - покорившие их римляне. От римской крепости Семенелум на холме Симье остались только развалины. А когда-то это был один из крупных военных и административных центров юго-восточной Галлии, продержавшийся вплоть до развала Римской империи. Спасаясь от набегов варваров и сарацинов, Ницца уже к 5 веку получившая от папы римского епископскую кафедру, перешла под покровительство графов Провансальских, правивших южной Францией. В 1388 году Ницца добровольно перешла под корону Амадея VII, графа Савойского, и сохраняла верность этой итальянской династии вплоть до 1860 года, а затем при Наполеоне III окончательно стала французской.
С тех пор начинается ее история как курортного города, непровозглашенной столицы французского Лазурного берега. Если ехать к Ницце из Канн, то сразу же на съезде с авторута увидишь непривычный в галло-романской окружающей среде указатель "Английский променад". Именно сюда надо свернуть, чтобы проехать по самому красивому и самому длинному на Лазурном берегу приморскому бульвару, увидеть Ниццу с ее фасада и заодно сразу же прикоснуться к ее истории.
Немногим более ста лет назад никакого променада здесь не было, и там, где стоит сейчас дворец Массена, названный так, как и прилегающая к нему площадь, в честь наполеоновского маршала - уроженца Ниццы, жители города охотились на бекасов и водяных курочек. В начале 20-х годов XIX века любившие отдыхать в этих местах англичане проложили в складчину вдоль берега моря узкую, но прямую дорожку для ежедневных прогулок. Отсюда и пошло название самого красивого приморского бульвара Ниццы - "Promenade des Anglais", то есть "Английский променад", а точнее - "Променад англичан". Однако присутствие Англии в Ницце больше ассоциируется с многочисленными войнами, опалявшими Средиземноморье, чем с мирными променадами. Впоследствии здесь строили свои особняки, дворцы и отели и немцы, и испанцы, и голландцы, и шведы. А от англичан остался только их Променад.
В богатой истории Ниццы каждый народ Европы отыщет для себя, если не главу, так страничку либо строку. Для нас, русских, столица Приморских Альп в силу ряда исторических обстоятельств и поворотов - это целая книга, увы, послереволюционными поколениями не прочитанная. Мало кто знает, что именно на Английском променаде танцовщица Айседора Дункан, жена великого русского поэта Сергея Есенина, села в тот роковой автомобиль, на колесо которого намотался ее легендарный длинный шарф, мгновенно удушивший ее. В доме № 57 на том же Променаде снимал квартиру Владимир Набоков. На Лазурном берегу не раз бывали, а то и жили подолгу Гоголь, Салтыков-Щедрин, Саша Черный, Стравинский, Сухово-Кобылин, Цветаева, Куприн, Чехов, Бунин, Мережковский, Гиппиус, Марк Алданов… В королевском салоне отеля "Негреско", разместившемся на том же променаде, рядом с портретами европейских монархов можно и сегодня увидеть бюст Марии Федоровны, матери Николая IL Во многом Ницца - это символ России, ушедшей в прошлое, сгоревшей в огне революции. В советском обыденном сознании она долгое время оставалась где-то в одной связке с буржуями, поедающими ананасы и жующими рябчиков, с ресторанами экзотической Ривьеры и "осенью в прозрачном бреду" из песен Александра Вертинского, с белой гвардией, бежавшей на Запад после Великого Октября и замышлявшей начать отсюда новый поход против нас. Все это и так, и совсем иначе. Хотя бы потому, что помимо Герцена и Огарева, Кропоткина и Плеханова, здесь бывали и почти все вожди Октябрьской революции 1917-го, включая Ленина, который писал своей сестре отсюда, что Ницца ему очень нравится…
Русский след
… С площади Массена, стоит пройти небольшую крутую лестницу и ступить на брусчатку узеньких улиц старой Ниццы, сразу переносишься в другой мир. Первое, о чем думаешь, - сколько же простояли эти дома, сколько видели и сколь прекрасны они сегодня по сравнению со своими современными многоэтажно-бетонными братьями. Туристическое восхищение, однако, сменяет прозаический вопрос: как живут люди в этих исторических развалюхах? Как умудряются туда провести современные коммуникации, электричество, газ, телекабели?
"Дворец Ласкари?" Задумавшись на минуту над моим вопросом, прохожий - чистенький старичок в соломенной шляпе, затараторил в почти что итальянском стиле: "Пройдете налево, направо, потом - по лестнице прямо, а там через двор выйдете на соседнюю улицу и уткнетесь во дворец".
Переплетение улиц и проходных дворов, где дома смотрят друг на друга окно в окно, - наследие Средневековья, с которым приходится жить и сегодня. Старая Ницца, хоть и превращена в заповедник, тем не менее населена плотно. И живет здесь люд небогатый. Поэтому я не удивился, увидев сразу по два служителя на каждом этаже (а они не столь уж и просторны - всего две-три небольшие залы) Дворца Ласкари - мэрия, отремонтировав его, дала работу "первоочередникам". И поэтому они, хоть и вежливы предельно, ничего рассказать о дворце и его истории, а уж тем более об экспозиции не могут.
Из разложенных в холле проспектов я узнал, что дворец начали строить еще в начале XIII века и закончили в 1261 году, постепенно приращивая к нему те дома, что удавалось купить поблизости. Одним из его владельцев в 1802 году стал 55-й Великий магистр Мальтийского ордена, а затем после его смерти он переходил из рук в руки, пока не был выкуплен окончательно городскими властями, и устроившими здесь музей.
Экспозиция его достаточно эклектична - тут тебе и Рубенс, и фламандские гобелены, и восстановленная специалистами аптека конца XVIII века.
В одном из залов музея неизвестно почему были выставлены под стеклянными колпаками макеты декораций старых балетных спектаклей. Я просто замер от неожиданности. Над макетами значилась надпись - "Дягилевский сезон в Опере Монте-Карло 1932–1935". Автор их - знаменитая русская художница, эмигрировавшая во Францию Наталья Гончарова. Рядом - работа Александра Бенуа, декорация к постановке "Петрушки" 1912 года и к "Шехеразаде" Римского-Корсакова, где танцевали Нижинский и Карсавина.
"Откуда у вас все это русское?" - спрашиваю уже внизу у служителя, обложенного рекламными проспектами, путеводителями и незатейливыми открытками с видами Старой Ниццы.