Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа находится по адресу улица Лео-Лагранж во французском городе Сент-Женевьев-де-Буа парижского региона
Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957 гг) уехал из России в 1921 г. в той первой волне высылок инакомыслящих, которую поднял лично Ленин. Новыми властями писатель-сказочник был объявлен "религиозным мистиком" и, если впоследствии упоминался в советской критике, то только с этим ярлыком и еще с уточнением: "Употреблял архаичную лексику". Пошла за ним эта репутация после того, как в 1907 г. вышла его книга старинных преданий и апокрифов под мудреным названием "Лимонарь, сиречь Луг духовный". И автобиографию свою он назвал "Подстриженными глазами". Русский язык Ремизова, однако, был чист, как родниковая вода. Ему претил советский "новояз". Вот несколько строк из его "Зайца":
"Созвал Бог всех зверей полевых, луговых и дубравных, и слонов, и крокодилов, поставил перед ними миску, а в миску положил небесную сладкую пищу: разум.
- Разделите, звери, кушанье себе поровну.
Звери и стали подходить к миске - кто рогом приноравливается, кто клыком метит, кто хоботом нащупывает: всякому ухватить лестно небесную сладкую пищу…"
Обращение его к тибетским сказкам не случайно. Ремизов искал корни русской цивилизации в арийской, в ведических мифах и преданиях. "Ремизов, - писал о нем в своей книге о русской литературе в эмиграции Ю. Терапиано, - отличался глубоким знанием древнерусской письменности и народного фольклора. В сказках, легендах и преданиях любого народа он умел находить скрытый смысл, как в области вечной темы о любви, о жизни и смерти, так и в сфере инобытия…". Не исключено, что о тибетских легендах, записанных исследователем Г.Н. Потаниным, с которым Ю. Диомидов дружил, Ремизов как раз и узнал от отца Марины.
Удивительны судьбы рукописей. Они и впрямь не горят. Не горят, наверное, потому, что у Слова несколько жизней. Возьмите вот эти стихи Николая Гумилева.
НАСТУПЛЕНИЕ
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Для белой гвардии они были тем же, что для коммунистов в Великую Отечественную стихи А. П. Межирова "Есть в военном уставе такие слова…".
"Наступление" приводилось, в советские времена в качестве прямого подтверждения причастности поэта к контрреволюционному заговору профессора Таганцева, за что Гумилев и был расстрелян петроградской ЧК в августе 1921 года. Независимо от того, участвовал Гумилев в нем или нет, - в 80-е годы вроде бы было доказано, что нет, - его стихи стали работать во время Второй мировой войны уже не против большевиков, а за них, звали на бой с гитлеровцами. То же самое произошло и со многими бывшими противниками Советской власти в тот тяжкий час испытаний для нашей Родины. Дориомедов, отец Марины, был дворянином и никакой симпатии к Советам не испытывал, но свою сторону в войну выбрал без колебаний и умер в борьбе против общего для нас врага России.
По всей черно-белой логике вроде следовало бы ожидать, что белая гвардия стройными рядами встанет под штандарты "третьего рейха" и пойдет "освобождать Россию" от большевиков. Но получилось не так. Лишь небольшая часть русской эмиграции - казачьи атаманы Шкуро и Краснов, ветераны Дикой дивизии воевали с Красной армией в частях гитлеровского вермахта и в армии предателя Власова. Но за это их в русской эмиграции презирали. Патриотизм русских людей оказался выше классовой ненависти. Вчерашние белогвардейцы уходили в маки и армию генерала де Голля, возвращались, если могли, на родину, чтобы - неважно на каких условиях - сражаться в Красной Армии, разгромившей их в гражданскую. Князь Михаил Федорович Романов, сын родной сестры Николая II принцессы Палей, родился в эмиграции, во Франции. Мы познакомились в Париже и дружили домами. Как-то он рассказал мне, что ушел в "маки" под фамилией "Романо", т. к. фамилию Романов доминировавшие в маки коммунисты не принимали на дух. А он, родной племянник Николая II, сражался до конца войны с гитлеровцами вместе с красными!
Для большинства русских патриотов, оказавшихся в эмиграции, и особенно их детей, борьба с фашизмом, помощь Советской России были единственным возможным выбором в те годы. Даже генерал А. И. Деникин отказался от предложений фюрера возглавить новую добровольческую армию из белогвардейских недобитков и новоявленных предателей. Всю войну держал он "глухую оборону" в своем домике в городе Мимизан под Бордо. Вот что рассказывал мне наш бывший торгпред во Франции К. К. Бахтов, который в 1941 году оказался в командировке в Виши:
"16 июня 1941 года в наше посольство пришел князь Волконский. Он сказал, что, хотя и был противником Советской власти, сейчас готов защищать свою Родину как рядовой солдат Красной армии. Князь рассказал, что военный комендант Парижа предложил ему стать "диктором киевского радио" после оккупации Украины фашистами и сказал, что Германия начнет войну против СССР 22 июня. Волконский от должности сразу не отказался, чтобы не угодить в концлагерь, попросил разрешения подумать, но после беседы в советском посольстве сразу же через Испанию выехал в Англию". Князь Волконский был не единственным русским дворянином в Сопротивлении…
…Христофоров останавливается у могилы с пропеллером, выбитым на надгробии. Еще - пропеллеры, а над ними русские имена. Странно распорядилась история. Где-то в далекой России остались навечно лежать французы - летчики из славной эскадрильи "Нормандия - Неман". А здесь русские летчики, воевавшие во французских частях, но против тех же гитлеровцев.
"Владимир Поляков" - надпись на французском языке звучит как "Полякофф". "Это, знаете, отец актрисы Марины Влади, жены Владимира Высоцкого, - говорит подошедшая к нам активистка комитета русского кладбища. Представилась она только по имени-отчеству - Татьяна Борисовна. - Он был летчиком-добровольцем еще в Первую мировую, попал сюда с Русским экспедиционным корпусом. Тут и остался…" Полная его фамилия - Поляков-Байдаров. Немцы, оккупировав Париж, искали его, так как знали, что он изобрел устройство для быстрого снижения скорости самолета в полете. Ему сулили богатство, большие чины в "третьем рейхе". Он сжег чертежи, чтобы ими не завладели фашисты и сбежал на юг Франции, а оттуда к де Голлю.
Потрясающе переплетаются судьбы выходцев из России. Рядом с могилой Полякова - надгробие генерала французской армии, участника Иностранного легиона Зиновия Пешкова, приемного сына Максима Горького. Он - родной брат цареубийцы, председателя Совнаркома Якова Свердлова. От его могилы до могилы князей Романовых Андрея и Владимира - несколько шагов. И при жизни, и после смерти он оказался куда ближе к ним, чем к своему родному брату и даже своему приемному отцу.
Неподалеку от кладбищенской церкви Успения Пресвятыя Богородицы, построенной архитектором А. А. Бенуа в 1939 году, - небольшая часовенка, напоминающая семейный склеп. На могильных камнях с пожелтевших фотографий смотрят молодые лица. В первом ряду - княгиня В. А. Оболенская. "Вики", "красная княжна", участница Сопротивления. Ее арестовали фашисты в декабре 1943 года. Пытали страшно. 4 августа 1944 года в возрасте 33 лет ей отрубили голову в берлинской тюрьме Плетцензее. 18 ноября 1965 года Указом Президиума Верховного Совета СССР В. А. Оболенская посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени.
Этим же Указом и тоже посмертно был награжден медалью "За боевые заслуги" потомок великого Александра Радищева Кирилл Радищев, руководивший в годы оккупации в Париже антифашистской группой русской молодежи "Мщение".
… Прошло уже много времени после того, как в "Правде" я рассказал об этом русском кладбище. И вдруг незадолго до Дня Победы 1989 года мне позвонил шеф парижского отделения Аэрофлота Р. Г. Глушков и сказал: "Приезжай, привез тебе из Moсквы посылку с пометкой "Срочно". Посылка была необычная - искусственные гвоздики да лента, на которой по красному шелку золотыми буквами написано: "Вике Оболенской от соотечественниц". Приложенное письмо все объяснило. Писали мне ветераны войны В. Д. Бабурина и Л. П. Гончарова: "С большим волнением прочли вашу статью "Русские березы под Парижем", в которой говорится о судьбе наших соотечественников, захороненных на русском православном кладбище в городке Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем. Особенно нас потрясла трагическая биография участницы Сопротивления В. А. Оболенской ("Вики", "красной княжны"). Ее судьба нам очень близка и не безразлична, так как мы сами в годы Великой Отечественной войны сражались в рядах партизан. Преклоняя головы перед подвигом наших соотечественников, мы просим вас от нашего имени возложить цветы на могилу В. А. Оболенской. К сожалению, у нас нет возможности послать живые гвоздики…"