… В европейских архивах иногда находятся такие трогательные документы, рассказывающие о любви русского солдата и француженки, что просто слеза прошибает. Один из них восходит ко времени Венского конгресса 1814 года. В ходе этого собрания европейских монархов король Пруссии Фридрих Вильгельм III упросил императора Александра I поселить у него в Потсдаме группу русских военных песенников. Император исполнил это желание, прислав 23 марта 1813 г. королю 4 фельдфебелей, 4 унтер-офицеров и 13 рядовых. Прикомандированные к лейб-роте, они следовали за полком во Францию, были в 1813 и 1814 гг. в Париже, совершили в 1815 году вторичный марш туда и получили прусские военные медали, установленные в память этих событий. По окончании кампании против Наполеона солдаты-песенники так и остались на чужбине навсегда, обзавелись семействами. Об одном таком браке рассказывает архив, обнаруженный в Потсдаме. Запись привожу буквально: "Стефан Никитин Волгин, правосл., род. в Тобольске 8 ноября 1778; с 8 марта 1799 по 18 окт. 1812 нес русскую военную службу, участвовал в компаниях 1807, 09, 12 гг. и имел орден Св. Анны 5 кл., медаль 1812 г. и звание унтер-офицера. С 18 окт. 1812 в течение 13 л. 2 м. состоял в прусской военной службе, при отбывании которой был в компаниях 1813, 14 и 15 гг. и удостоен медали 1813 за занятие Парижа и служебного отличия 1 кл.; росту был 5 Zoll; трактамент получал в размере 5 марок). 11 мая 1815 Волгин женился на француженке Жанетте Лакони (особе чрезвычайно подвижной [flink], католич. вероисп., говорившей только на своем родном языке. Сказывали, что от жары Жанетта защищалась особого рода шляпою. По профессии Волгин был портной и вместе с женой занимался изготовлением перчаток. + 14 ноября 1833 от чахотки.) Очень доброго нрава и покорный".
…. В ходе Первой мировой войны русские войска участвовали вместе с французами в самых кровопролитных битвах под Седаном и Верденом. Большая часть русского экспедиционного корпуса уже после Февральской революции 1917-го попыталась из французских окопов уйти в Россию. Но ушли не все. Многие остались жить во Франции, и их дети уже были французами.
После революции только через Париж прошло примерно 140 тысяч русских эмигрантов. В 1926 году население "русского Парижа" - главного центра послеоктябрьской эмиграции - составляло 71 928 человек. Со временем часть эмигрантов вернулась на родину, другие подались в Америку, иные страны. В Париже в начале 30-х годов оставалось 63 394 русских эмигранта. В основном это была интеллигенция. Всего же, по данным Нансеновской комиссии, к началу 30-х годов во Франции осело около 400 тысяч русских из 860 тысяч послеоктябрьских эмигрантов, то есть почти половина.
В эмиграции наши "хуацяо" (буквально - зарубежные китайцы; этим термином китайские коммунисты обозначили соотечественников, поселившихся за рубежом, но считавшихся патриотами Китая) оставались русскими. Но их дети уже говорили лучше по-французски, чем по-русски, и исключения здесь, такие, как действительный член Французской академии Элен Каррер д’Анкос, довольно редки. А уж их внуки и вовсе не владели языком своих предков, хотя редко кто из них предпочитал забыть, что в них течет русская кровь. В большинстве своем они этим гордились, в чем я не раз убеждался на личном опыте.
Прибытие русских эмигрантов в Париж, 1917 год
О степени интеграции русских во Франции говорит такая цифра: только 10 тысяч французов в ходе переписи начала 90-х годов XX века заявили, что они - русские.
Вскоре после развала Советского Союза во Францию приехал Ролан Быков. Он готовил фильм к 50-летию Победы и попросил меня помочь ему поискать во Франции следы русских солдат, которые ушли в маки или сражались в рядах союзников на французской земле с 1944 по 1945 годы. Следов мы нашли немало. Одна из моих историй Ролана просто потрясла. Я повез его съемочную группу в г. Ним, где до сих пор в отличном состоянии сохраняются римский амфитеатр и древнеримский двухъярусный виадук. Так вот этот виадук немцы перед своим отступлением решили взорвать. Но не сумели. Спасли его для будущих поколений советские военнопленные, бежавшие из немецких лагерей к французским партизанам.
Под Нимом живет мой давний знакомый с русским именем - Иван Гарсия, о котором я не раз писал в газете. Его отец - Григорий Еськов бежал из фашистского плена летом 1944 года и его укрывала какое-то время семья Гарсия. Мария Гарсия, мать Ивана, только перед своей смертью рассказала сыну о том, кто его настоящий отец. После войны в 1945 г. его репатриировали, и сколько Мария не писала писем в СССР по тому адресу, который ей оставил Григорий, ответа не было. Только после того, как я написал об этой истории в "Правде", Еськов откликнулся и прислал свой адрес из Ставрополья. Иван поехал туда, и они, наконец, встретились. Отцу его был уже 71 год, а Ивану - 45. Когда я рассказал Ролану об этой истории, он загорелся и решил ехать в Ним снимать сюжет о французском сыне русского солдата. Мы созвонились, и Иван согласился принять нас на пару дней. Там он и рассказал нам перед камерой Ролана все подробности своей поездки в Ставрополь. Приняли его, как родного, и он, к радости своей, узнал, что у него есть в России братья и сестры, многочисленные племянники и даже один внук. Таких судеб, которые живыми нитями связывают наши две страны, немало. В XX веке эти нити в Стране Советов безжалостно рвали и нередко по живому. К счастью, это безумие мы сумели преодолеть.
Наша "диаспора"
Русская диаспора за границей, в том числе и во Франции, исторически была сильно политизирована и с французами не смешивалась. О лучших представителях русской диаспоры во Франции - самых известных диссидентах советской поры Владимире Максимове, Марии Розановой, Андрее Синявском и Петре Абовине-Егидесе, я рассказал в своей книге "Убийство советского человека" (М. 2005 г. Издательство "Алгоритм") и поэтому здесь повторяться не буду. Отмечу лишь, что у нас в России часто всех французов русского происхождения зачисляют в "русскую диаспору". В наши "хуацяо". Это неверно и поэтому я решил предварить свой рассказ о русских во Франции кратенькой справкой о том, откуда эта наша диаспора "есть пошла", что позволит читателю легче сориентироваться в бурных волнах русской эмиграции и в ее истории.
Положили начало русской диаспоре несколько столетий назад первые политические противники царизма вроде Курбского еще в период русского средневековья. В Петровскую эпоху появилась и религиозная эмиграция. В целом же в XVI–XVIII вв. русские переселенцы в дальних землях в Западной Европе, Америке, Китае, Африке, Индии были редкостью. С наступлением XIX века русская диаспора во Франции и других европейских странах - это уже явление. В XX веке - неотъемлемая часть политической и этнической реальности мира, расколотого надвое с Октября 1917-го коммунистическими революциями.
Исследователи этого вопроса (см. "Проект Русский Архипелаг" www.archipelag.ru) насчитывают шесть волн русской эмиграции. Первую "волну" политэмигрантов из России вызвали репрессии против участников заговора и восстания декабристов в 1825 г. Главным центром российской эмиграции того времени был Париж. После революции 1848 г. центр этот переместился в Лондон, где, как известно, была основана первая Вольная русская типография (А. И. Герцен и Н. П. Огарев). В основном это была "дворянская эмиграция". Она легко интегрировалась в Европе и имела сравнительно высокий уровень жизни. Многие политэмигранты первой "волны" выехали в свое время вполне легально. Как правило, они не рассчитывали на возвращение и старались заранее обеспечить свою жизнь за рубежом.
Вторая "волна" политэмиграции возникла после польского восстания 1863–1864 гг. Эта так называемая "молодая эмиграция" состояла из тех, кто бежал из России, уже разыскиваемый полицией, кто спасался от тюрьмы, самовольно оставил место ссылки и т. п. Эта волна социальный состав русской диаспоры сильно перемешала: к дворянам прибавились мещане, разночинцы, интеллигенция. Именно тогда, в третьей четверти XIX в., в этой среде появились и профессиональные революционеры, не раз уезжавшие за рубеж и вновь возвращавшиеся в Россию. В Швейцарии возник новый крупный регион расселения политических беженцев, пользовавшийся репутацией "второй России", с центром в Базеле. Этому способствовало и перемещение герценовской Вольной русской типографии из Лондона в Женеву. Русские политические беженцы того времени жили уже не за счет личных капиталов, а за счет литературного труда, уроков в семьях и т. д.
Третья "волна" российской политической эмиграции, возникшая после внутриполитичсекого кризиса в России начала 80-х гг., охватила почти четверть века. Левое крыло российской политической эмиграции ("большевизм") заняло в ней ведущее место в первые же годы XX в. Издательства, типографии, библиотеки, склады, касса партии - все это находилось за границей. Политэмигранты иной идейной ориентации из этой "волны", следуя традиции декабристов, занимались подготовкой своей революции в России по типу Великой Французской. Многие из них вступили в масонские ложи. По данным царской "охранки", весной 1905 г., с началом первой русской революции, "вольными каменщиками" стали десятки представителей российской интеллигенции, как временно проживавшие за рубежом, так и эмигранты "со стажем".