V
Пьеса "Багровый остров", сочиненная драматургом Дымогацким, героем пьесы того же названия, сочиненной драматургом Булгаковым, – это, между прочим, пародия на определенного рода советские пьесы первых послереволюционных лет. На те пьесы, в которых, по словам Л. Томашина, историка советской драматургии того периода, "символико-аллегорический способ воспроизведения действительности, сочетающийся с известной абстрактно-стью, отвлеченностью, условностью, составляет главную черту творческого метода…" На пьесы, сюжет которых "аллегорически", как говорится в самом "Багровом острове", охватывал всегдашнюю борьбу угнетенных с угнетателями и заканчивался победой революции, открывая перспективу завтрашнего вселенского счастья. "Всегдашнее" и "вселенское" с неизбежностью придавало этим произведениям (вне зависимости от их художественного качества) мистериальный характер, и "Мистерия-буфф" Маяковского была, конечно, самой знаменитой из этих пьес.
С точки зрения той традиции русского театра, которая базировалась на психологическом и бытовом реализме, эти пьесы должны были выглядеть элементарными и в то же время претенциозными. Но все дело в том, что они были связаны с иной, ничуть не менее отечественной традицией – с площадным народным зрелищем, с массовыми "паратеатральными" явлениями. "Огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля" (по слову О. Мандельштама) изменил курс огромной страны, и она плыла неведомо куда по волнам революции и Гражданской войны, подобным всемирному потопу. Булгаков в письме к правительству ничуть не лукавил, утверждая, что даже с позиций полного неприятия революции о ней невозможно – в силу ее грандиозности – написать пасквиль. Воспринималась ли революция как поворот к вселенскому счастью или как мировая катастрофа – она в любом случае требовала для своего воплощения жанров, посягающих на всемирность и всемерность, жанров, достигающих глобальности, и мистерия как нельзя лучше соответствовала этому требованию.
За две недели до того, как Маяковский окончил "Мистерию-буфф" и 27 сентября 1918 года впервые прочел ее в кругу друзей, режиссер А. А. Санин в письме А. А. Блоку "заказывал" сценарий фильма и предлагал тему, поразительно похожую на "Мистерию-буфф". О пьесе Маяковского Санин, по-видимому, ничего не знал, но дух мистерии носился в воздухе: "…Напишите какую-то легенду о человеческом счастье в разные эпохи, по числу частей 5, 6 (а может быть, и больше, но тогда каждая часть будет меньше). Начните с рая, ада, где хотите (как в "Каине"), идите через века (поле громадное – цензуры не существует!), дойдите до будущего – Вы – пророк, мистик!! Поставьте какие-то символические образы в центре – "человека" (человечество), "женщину" (счастье), тысячу грехов, перипетии трагического шествия человека к решению великих нравственных проблем…"
От "Мистерии-буфф" предложение А. А. Санина отличается, главным образом, отсутствием хотя бы намека на буффонаду: у него – "чистая" мистерия. Отправляя это письмо Блоку, только что ставшему автором "Двенадцати" – этой мистерии Христа во главе разбойников, убийц и мытарей, – Санин точно почувствовал рождение мистерии из духа времени. "Как в "Каине"" – писал он. Именно байроновского "Каина" выбрал К. С. Станиславский для грандиозно задуманной постановки в Художественном театре весной 1920 года. Выбор Станиславского, ясное дело, был отчаянной попыткой дать театральный ответ на каверзные вопросы эпохи, а в причинах провала спектакля пусть разберутся историки театра.
Время, властно диктуя мистериальный жанр для своего осмысления, столь же непреклонно разводило порожденные им мистерии по социальному признаку: на (условно говоря) мистерии Апокалипсиса – и Нагорной проповеди, Армагеддона – и земли обетованной, "конца" – и "начала". Не лишен пикантной выразительности тот факт, что в марте 1918 года, незадолго до "Мистериибуфф" Маяковского, в первом (и единственном) номере "Газеты футуристов" прозвучал едкий выпад против "Царя Иудейского" – едва ли не единственной русской театральной мистерии: "Театры по-прежнему ставят: "Иудейских" и прочих "царей" (сочинения Романовых)". Ставить их "по-прежнему" театры никак не могли – напротив, запрещенный к постановке при старом режиме, "Царь Иудейский" только после революции вышел на сцену. Слово "царь", в обертонах значений, созданных недавним свержением монархии, не случайно преподносится футуристическим манифестом в подчеркнутой отдельности. Авторы манифеста в "Газете футуристов" пренебрежительно помещали пьесу К. Р. в ряд с другими – типа "Царь Федор Иоаннович" – намекая на церковно-монархический заговор традиционного искусства. Как мы уже видели, мистерия К. Р. основательно повлияла на формирование мистериального строя булгаковского творчества, вплоть до последнего романа "Мастер и Маргарита", и выпад против "Царя Иудейского" из близких Маяковскому кругов мог значить только то, что им нужна другая мистерия. Отношение к "Царю Иудейскому" стало водоразделом между футуристиче-ской и пассеистической мистерией.
Пьеса Владимира Маяковского приняла заявку масс на революционную тему в формах мистерии, заявку, воплощенную до и после пьесы Маяковского в десятках самодеятельных, полупрофессиональных инсценировок, и стала наиболее ярким достижением названной театральной тенденции. Спорить с этой тенденцией стоило лишь в ее максимальном – маяковском – воплощении. Пародировать драматургию этого рода – значило пародировать Маяковского среди прочих или даже прежде всего.
Но если "Багровый остров" – пародия на "Мистерию-буфф", то уж очень странная: драмодел Дымогацкий, автор пьесы, "вставленной" в пьесу Булгакова и пародирующей Маяковского, неожиданно проговаривается булгаковской лирикой. Монологи Дымогацкого, сочиняющего под псевдонимом "Жюль Верн" (что входит в состав пародии, притягивая образ просветителя и фантаста), в конце пьесы узнаваемо повторяют затравленного мастера, усталого Максудова, окровавленного Мольера и других булгаковских героев этого типа. Получается оглушительный парадокс: маяковскоподобную пьесу сочиняет персонаж с лирическими, более того – автобиографическими чертами Булгакова!
О "Мистерии-буфф" Маяковского Булгаков мог знать еще до своего появления в Москве. Афиша 2-го советского театра "Гигант" во Владикавказе на 25 августа 1921 года обещала два выступления М. Булгакова – "Литературные итоги" и "Хроника искусств", а между ними – сообщение Г. Евангулова "Новая книга Маяковского". Этой новой книгой могла быть только "Все сочиненное Владимиром Маяковским", вышедшее еще в 1919 г. и представляющее на то время практически полное собрание сочинений поэта – стихотворения, поэмы, пьесы. О собственных пьесах Булгакова, написанных (и частью поставленных) во Владикавказе, известно очень мало, но едва ли безосновательно предположение, что и в них присутствовали черты "аллегорически-символического" стиля. Если это предположение верно, то Булгаков в "Багровом острове" пародировал вместе с Маяковским и самого себя, собственные ранние театральные попытки, – и это проливает свет на лирические и автобиогра фические мотивы в образе драматурга Дымогацкого, автора "вставной" пьесы "Багровый остров".
Удивительно ли, что в пьесе Дымогацкого находим прямые сюжетные и текстуальные совпадения с Маяковским, притом именно с той его пьесой, которая пародируется – с "Мистерией-буфф"? Булгаков попал в Москву в пору самых ожесточенных дискуссий вокруг второй редакции "Мистерии-буфф", только что поставленной Мейерхольдом на сцене Театра РСФСР Первого. Москва встретила Булгакова – судя по "Запискам на манжетах" – огромными загадочными плакатами "ДЮВЛАМ", то есть "Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского". Свой въезд в Москву осенью 1921 года "писатель из Киева" изобразил как прибытие в "город Маяковского". Во второй редакции "Мистерии-буфф" есть сцена, протекающая у подножия огромного глобуса (у Маяковского, впрочем, "протекает" и глобус – идет всемирный потоп): "По канатам широт и долгот скатываются с земного шара англичанин и француз. Каждый водружает национальное знамя.
Англичанин.
Знамя водружено,
Хозяин полный в снежном лоне я.
Француз.
Нет, извините!
Я раньше водрузил,
Это – моя колония.
Англичанин
(раскладывая какие-то товары)
Нет – моя,
Я уже торгую.
Француз.
Нет – моя,
а себе поищите другую".
Перед нами как бы сгусток "аллегорического" стиля: возле глобуса, символизирующего Землю, плакатно-символические француз и англичанин, вооруженные национальными знаменами – общепонятными символами своих держав, изображают схватку за раздел мира. Схватка – вполне реальная потасовка между Англичанином и Фран-цузом с выкриками "Англия, гип-гип!" и "Вив ля Франс!" – тут же разгорается, и Австралиец разнимает дерущихся, а Рыбак укоризненно произносит: "Эх вы, империалисты!". В устах Рыбака реплика иронически связывается с популярной метафорой "акулы империализма".
Ситуация этой плакатно-аллегорической сцены пародийно (с текстуальными совпадениями, усиливающими узнаваемость) воспроизводится в "Багровом острове", где остров, напомним, функционально совпадает с глобусом "Мистерии-буфф", моделируя мистериальную "всемирность":