Глубоко вздохнув и со свистом выдохнув воздух, Агеев, будто он только что разгрузил бортовую машину с мукой, шевельнул плечами, по привычке почесал мобильником кончик носа, после чего поднялся из кресла и прошел в дальний кабинет офиса, где также пытался дозвониться до своих клиентов Голованов.
— Ну что, есть что-нибудь? — поинтересовался Агеев, дождавшись, пока Голованов закончит очередной разговор.
— Глухо. Никто ничего. А у тебя?
— Вроде бы что-то наклюнулось. — И он вкратце пересказал свой разговор с подружками Чудецкого.
— Любопытно. Даже очень, — задумчиво протянул Голованов, с уважением покосившись на друга. — И как ты думаешь, что мы с этого имеем?
— Чего имеем, спрашиваешь? — хмыкнул Агеев. — Да то имеем, что мы вышли на пушера, [1] который снабжал нашего мальчика наркотой. Если, конечно, нюх мне не изменяет.
— Похоже, — согласился Голованов. — А дабы у нас с тобой не было сомнений… Врубаешься?
— Яснее некуда. Следующий телефонный звонок, который сделал Агеев, был Стакану, телефон которого был так же аккуратно записан в гроссбух Чудецкого. Голованов сидел напротив.
— Стакан? — немного грубовато и в то же время с заискивающей интонацией в голосе уточнил Агеев, когда его мобильник откликнулся хамовато-барственным баском: «На проводе. Говори».
— Кому Стакан, а кому и Виктор Палыч.
— В таком случае извиняй. Но именно так…
— Ладно каяться, — буркнул в трубку Стакан, пребывающий, судя по всему, в прекрасном расположении духа. — Чего хороших людей тревожишь?
«Ах ты ж гаденыш! — не мог не восхититься его самомнением Агеев. — Хороший человек, мать твою…» Однако надо было завершать отработку роли, и он все с той же интонацией заискивания произнес негромко:
— Слыхал, будто темой владеешь, крутой темой, [2] так вот прикупить бы. — И замолчал, настороженно вслушиваясь во мхатовскую паузу, которой могла бы позавидовать добрая половина заслуженных артистов театра и кино.
— Ты, дядя, того… ни с кем меня не спутал? — наконец-то разорвал паузу Стакан. — Тема… темой те владеют, кто на рынке за прилавком стоит. А я, дядя, на том рынке только мясо покупаю.
— Знаю, — с непомерной грустью в голосе отозвался Агеев. — И рынок тот знаю, да доверия к нему больше нету.
— Чего так? — явно заинтересовался Стакан.
— А то ты сам не знаешь. Бессовестный народ на базаре пошел, беспонтовку [3] вместо настоящей литературы частенько вкатывают. Соберешься в свободную минуту хорошую книжку [4] почитать, а тут тебе, голубку дерганому…
— Что, бывало? — хмыкнул Стакан.
— Иначе бы тебе не звонил. На прошлой неделе прикупил у человечка на рынке мацанки, [5] собрался уж было губенки раскатать, а оно…
— Что, не торкнуло? — неизвестно чему гоготнул Стакан, весело и радостно.
— Хоть бы зацепило малость. Глушняк.
— Бывает, — сочувственно вздохнул Стакан, видимо сменив подозрение на милость. — Ну а от меня-то, дядя, чего желаешь?
— Я ж тебе говорил: слышал, будто темой крутой владеешь и до беспонтовки не опускаешься.
— М-да, — промычал в трубку Стакан, явно заинтересованный телефонным звонком и в то же время опасающийся милицейской подставы. — Откуда звон пошел?
— Пианист как-то радостью поделился. Он же и телефон этот дал, сказал, что при разговоре с тобой могу на него сослаться.
— А почему я ничего не знаю?
— Ну уж и я не знаю, — пожал плечами Агеев. — Хотя вроде бы и обещался перезвонить тебе.
— «Обещался»… — пробурчал Стакан, видимо недовольный тем, что Пианистом были нарушены какие-то правила конспирации. И в то же время по его тону чувствовалось, что все его сомнения развеялись и он полностью доверяет рекомендации Пианиста. — Ладно, хрен с тобой, дядя, — наконец-то сменил он гнев на милость. — Кличут-то тебя как?
— Агеем.
— Это что, погоняло или тебе, бедолаге, такое имя всобачили? — хихикнул Стакан.
— Обижаешь, однако.