Вообще, если вдуматься, у нас, в сущности, нет сколько-нибудь веских доводов, которые склоняли бы нас принять ответственное заключение, что в Херсонесе наличествовали к моменту приезда туда Константина Философа славяно-русские жители. С другой стороны, нам все же известно наличие в Крыму кирилло-мефодиевских и более ранних времен народности с именем рос, в чем нас убеждают разыскания наших древников (историков, археологов), кратко упоминаемые у нас выше. Ситуация, когда в том же Крыму имеется этнос под названием рос/рус, а славянской Руси практически еще нет, не должна нас шокировать; речь идет о вполне жизненной, переходной ситуации. Поэтому имеет смысл проявить осторожность в трактовке местного, крымского населения второй половины IX века, не настаивая на односторонней дефиниции его этнической принадлежности в духе старых критериев (германцы, славяне), но и не отчуждая у них и евангелия "русским письмом", во-первых, потому что этническое содержание местного термина "русский" могло быть другим, не обязательно привычным для нас, во-вторых, потому что по ряду признаков и христианство, и письменность пустили в городском центре Херсонеса корни, причем, возможно, еще задолго до прибытия туда святых братьев. В сельской местности картина, понятно, была другая, буквально в двух шагах от Херсонеса, у фульского племени, Константин Философ вынужден был заниматься миссионерской деятельностью, искоренять священное дерево язычников, в Херсонесе его окружает своя, привычная духовная, христианская среда, где чтут память священномученика Климента, папы римского. В "Сказании об обретении мощей св. Климента" фигурирует бесспорный туземец, носитель местного имени – Дигица – и знаток местного климата, но к тому же благоверный христианин. Другой местный житель, тоже христианин, владел "русской беседою". Назовем их пока условно тавро-росами. В городе, очень давно освоенном греками, их не могло быть много, Константину понадобилось "найти" такого местного знающего человека (и чловека обреть). Как это бывает, креститься могла раньше "верхушка" тавро-росского населения, к тому времени привлеченная, наверное, жизнью греческого христианского города. Племенная верхушка, еще не успевшая позабыть традиции древнего таврского жречества, могла иметь в своем культурном арсенале местное подобие письменности. В свое время мне уже пришлось столкнуться с тем, что обычно криво толкуемое слово ΣΑΣΤΗΡΑ древней Херсонесской гражданской присяги возможно идентифицировать как генетически индоарийское (праиндийское) со значением "священный свод". Высокий культ местной таврской богини-девы у греков-херсонеситов позволяет допустить, что эти местные культурные начатки никогда не истреблялись и досуществовали до великой смены религий. Письменности тавров мы не знаем, она, видимо, окружалась тайной, не открывалась непосвященным и так и погибла, не оставив следов. Но, может быть, Константин Философ был счастливее нас и нашел то, что от нее тогда еще сохранялось и даже было применено для христианских целей. Он застал и письменность, и ее носителей, тавров его времени, "глаголющих тою ("русскою") беседою". Вообще ничего невозможного в предположении о существовании когда-то таврской (тавро-росской) письменности нет. Ее последующее исчезновение и забвение ставит ее в один ряд с другими начальными христианскими письменностями, которые, попав в какие-то неблагоприятные условия, перестали существовать. К тому же примеры этого известны в том же Циркумпонтийском регионе. Так, Иоанн Златоуст в IV веке сообщает в одной проповеди, что скифы, как и сарматы, и фракийцы, перевели Святое Писание на свой язык. Современной науке не известно ни одной строчки связного текста на скифском и сарматском языках, практически ничего не сохранилось и из фракийской письменности. Кроме того, мы знаем, что в позднеантичное и раннесредневековое время объем понятия "скифский" был очень расплывчат, в него могли входить и другие остаточные языки и этносы региона.
Вопрос о "русьских письменах" принято до сих пор считать нерешенным, а само место это в ЖК окружают сомнениями. Обращают, например, внимание на то, что Константин Философ в своей речи на диспуте с треязычниками в Венеции 867 года "обошел полным молчанием" народ, пользовавшийся "русскими письменами". По словам С.Б. Бернштейна, на это впервые указал А.И. Соболевский. И все же, я думаю, высокоуважаемые ученые ошибаются. Константин Философ назвал этот народ. Среди "многих родов", "книгы оумеюща и богоу славоу въздающа своимъ языкомъ кождо" (ЖК, гл. XVI) упомянуты тоурси (они же тoypcïu) в перечне народов между обрами (аварами) и козарами. Это несколько темное имя иногда пытались эмендировать, а вернее – попросту заменить на другое, более "понятное"; так появилось чтение "турки" в русском переводе паннонских житий: "…Мы же знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке. Известно, что таковы: армяне, персы, абхазы, грузины, согдийцы, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и иные многие". Этноним турки, обретающий в комментариях к переводу вид (или значение) "тюрки", обосновывается там еще дополнительно переводом житийного соугди как "согдийцы" и идентификацией последних с жителями Согда в Средней Азии и довольно отдаленным (в плане культурной географии) фактором приспособления согдийского письма к тюркскому языку. Это, однако, в свою очередь, вызывает сомнения у нас, поскольку проще (да и убедительнее) оставить все в основном воздержавшись от эмендации. Так поступают, между прочим, некоторые переводчики, оставляющие проблематичное имя как в тексте. Ср. немецкий перевод Шютца: "…Sugder, Goten, Awaren, Tursier, Chasaren…". Характерно здесь внимание переводчика к крымскому региону: "Готы и сугды населяли Крым"; из чего явствует, что Шютц понимает под сугдами не далеких согдийцев, а жителей Сугдеи-Судака, и это кажется правильным. Точно так же в хорватском издании: "…Sugdi, Goti, Obri, Tursi, Hazari…", с добавлением, что "имена некоторых народов не идентифицированы".
Отдав предпочтение консервации, а не эмендации, мы получаем возможность опереться в своих дальнейших рассуждениях именно на реальное написание слова: тоурси, тоурсïи, тоур’си, тоуръси. Часть вариантов, как видим, говорит о сокращенном как бы написании слова, что и позволило, как кажется, реконструировать *тауро-руси "тавро-русы", выше принимаемые нами как бы условно. Таков наш вариант разгадки этнического субъекта одного из кирилло-мефодиевских преданий. Может статься, что чтение наше послужит и русской проблеме в целом, хотя пока что, признавая его условность, мы попытаемся продумать и обосновать его филологическую базу в широком смысле слова. Сюда имеют отношение прежде всего лингвистические моменты чтения и реконструкции.