Значит, разумнее будет согласиться (см. выше), что скандинавская этимология для нашего "Русь" или хотя бы для финского Ruotsi не найдена. Не является выходом из положения случайный вариант скандинавской этимологии, предложенный в свое время Бримом: фин. Ruotsi/ русск. Русь – из древнешведского drôt "толпа", "дружина" (в конце концов, как попробовали показать мы выше, нам приоткрывается в слове "Русь" совсем другая этимологическая семантика). Вот и приходит тут на память пророческий приговор Яна Отрембского по всей этой затянувшейся тяжбе (нам напомнил о нем в своей статье С. Роспонд): "Эта концепция (имеется в виду норманнская этимология Руси у Фасмера. – О.Т.) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой". Сказано сильно, но чем больше и дальше мы приглядываемся к этому "скандинавскому узлу", тем восприимчивее мы делаемся и к этому горькому суждению. Далее. Когда нас вот уже сколько времени пытаются приучить к мысли, что и название какой-то части Швеции или шведов (?), и свое собственное имя (?) мы получили от финнов, как-то при этом даже не дают себе труда задуматься над социологическим и социолингвистическим правдоподобием этого ответственного акта. Ведь к заимствованию побуждает престиж дающей стороны. А был ли он тогда (более тысячи лет назад!) в нужном размере у небольших и вынужденно малочисленных и небогатых во всех отношениях племен примитивных охотников и рыболовов, которыми были на памяти истории (и археологии) так и не поднявшиеся до уровня собственной государственности финны (ХХ век – не в счет)?.. Значение и вес тогдашней Финляндии (если можно так назвать совокупность разнообразных островков финноязычного населения VIII – IX веков) были для этого слишком незначительны. Ведь финское Ruotsi своей, финской, этимологии не имеет, и искать там ее бесполезно. Вместе с тем связь финского Ruotsi и нашего Русь остается, и ее никто не в силах отменить. Все идет к тому, что объяснить разумно эту связь можно, лишь изменив привычный угол зрения. Но сначала – о финских (в широком смысле) данных.
Финское (суоми) Ruotsi, как уже сказано, значит "Швеция", ruotsalainen значит "швед"; так – в литературном современном финском языке. В народных говорах картина разнообразнее. Например, в севернокарельских говорах ruotsalainen выступает в значении "лютеранин", "финн", карельско-олонецкое ruottši значит "Финляндия", а также "финн", "лютеранин", редко – "швед", тверское карельское ruottšalaiήi – "финн", людиковское карельское ruotš – "финн", "лютеранин", "Финляндия", "Швеция". Таким образом, в отличие от стандартного финского (а также идущего в его русле водского röttsi "Швеция", эстонского Rootsi "Швеция", ливского rùotš-mō "Швеция"), более периферийные, карельские, говоры проявляют любопытную настойчивость, преимущественно обозначая этим словом иной этнос и иное вероисповедание, и в восточном, в значительной степени православном, регионе этим словом обозначены внешние по отношению к нему финны, финны как лютеране. Между прочим, в саамском, диалекты которого разбросаны по скандинавскому Заполярью и нашему Кольскому полуострову, но в более раннее время были, как известно, намного южнее, особенно если иметь в виду Русский Север, соответствующее слово, объясняющееся как заимствование из прибалтийско-финского, обнаруживает как раз значение "русский", "Россия"; "русский язык". Таковы норвежско-саамское ruos'sâa, ruossa, кольско-саамское rŭǒšš, кильдинско-саамское rūšš(A). Это последнее значение представлено также исключительно в восточнофинских языках (куда слово, как полагают, было заимствовано из карельского или вепсского): удмуртское (вотякское) d'zutš "русский", коми-зырянское rot's, rut' "русский".
Я понимаю, что и в финноугроведении сильны свои стереотипы, но, взглянув свежим взглядом, мы все же едва ли имеем право отнести фиксацию как раз значения "русский", "Россия" по всей финской периферии – северной и восточной – в разряд новых значений, как это, между прочим, делается и в только что использованном нами финском этимологическом словаре, где, в полном согласии с "северной" школой, речь идет о развитии знчения "русский" из предшествующего "швед-варяг". Вряд ли это способно отменить наше убеждение в том, что периферия обнаруживает и сохраняет прежде всего архаизмы (слова, значения). Недаром сами же авторы финского этимологического словаря признают тот факт, что близкие формы со специальным значением "Швеция", "шведский язык", "швед" попали в те же саамские говоры с более поздней волной заимствований из финского или карельского; таковы саамские ruohta, ruossa, ruotta и др.
Заслуживают внимания данные пермских языков, где лексика этого корня – коми роч "русский", удм. зуч "русский" – столь однозначна семантически. Эти пермские названия русского возводятся еще к общепермскому *roc´, которое объясняется заимствованием из прибалтийско-финского, а именно – из уже известного нам названия "жителя Скандинавии" – фин. Ruotsi "Швеция" или его древней формы. От внимательного глаза, однако, не может ускользнуть заминка, возникающая оттого, что засвидетельствовано только значение "русский", а не "*житель Скандинавии", почему пытаются прибегнуть к компромиссу буквально в том смысле, что "первоначально слово *roč´ в пермском языке-основе могло обозначать прибывшего из других краев чужеземца…". Все-таки немаловажно знать при этом, что, как полагают специалисты, прапермская общность распалась около VIII века. Произошло это вследствие экспансии на Волгу тюркских народов и вызванного ею переселения предков коми дальше на север уже с VI – VII веков. Генезис прапермского *roč´ "русский" разумно датировать, таким образом, временем до расселения и ставить его появление, как и появление родственной (или предшествующей ему) западнофинской формы *rōtsi, в связь с формами, существование которых на Юге к VI – VII векам, по-видимому, уже реально. Я предполагаю распространение к этому времени не только в собственно Северном Причерноморье, но и у славян Подонья и Поднепровья форм, предшествующих историческому Русь, южных по происхождению (см. об этом выше). С одной стороны, это формы, уже практически тождественные историческому, письменному Русь, – *russi, с упрощением первоначальной группы согласных и ассимиляцией, но, с другой стороны, определенное время могли держаться более архаичные формы с аффрикатой *ruksi (см. о них выше) или *rutsi, последнее – уже как бы на полпути к ассимиляции (оба согласных – смычный и щелевой – уже зубные). Вот из такой исторически вполне реальной праформы в языке древнейшей славянской Руси могли быть получены при контактах где-то не севернее Верхнего Поднепровья формы вроде празападнофинского *rōtsi. Прадревнерусское *rutsi, которое должно было трактоваться как *routsi, с дифтонгом (в противном случае мы имели бы *Ръсь, а не Русь), вполне могло отразиться в виде финской формы с *ō долгим в корне.