Были также великокняжеские посохи из "индейского" черного дерева, богато украшенные драгоценными камнями, но парадный посох Ивана Грозного и русские, и иностранцы считали изготовленным из кости единорога ("инрога") - мифического зверя, до XVII в. служившего одной из самых распространенных эмблем русской государственной власти. Изображение "инрога" имеется на "костяном стуле" Ивана III, оно же помещено в центр большой печати его внука. По легенде, широко известной и на Руси, и в Византии, и в Западной Европе, этот зверь отличался силой и необычайным бесстрашием. С африканским носорогом никакого внешнего сходства он не имел. Его представляли в виде белого коня с длинным прямым рогом, вертикально растущим между ушей, со шкурой из меди, что позволяло ему без всякого для себя вреда прыгать в глубочайшие пропасти. "Инрог" - существо бесполое. Срок его жизни - 532 года, после чего он якобы приходит к берегу моря, сбрасывает свой рог и умирает, а сброшенный рог превращается в гигантского червя, из которого появляется новый зверь, подобный прежнему. Сила и отвага, неуязвимость и способность к возрождению - все эти свойства, приписывавшиеся легендарному "инрогу", обусловили выбор его в качестве одной из основных эмблем великокняжеской и царской власти. Древнерусские книжники сравнивали с единорогом и Ивана III, и Ивана Грозного. Скорее всего обладание посохом, якобы сделанным из рога этого сказочного животного, на Руси было прерогативой государей.
Посох - древнейшая регалия великих князей московских (как, впрочем, и королей Франции и Швеции). При Иване III, Василии III и вплоть до последних лет царствования Ивана Грозного на посольских аудиенциях посох постоянно был при государе. Но со временем его значение изменилось: из основного атрибута государева "чина" он стал второстепенным по сравнению со скипетром и державой. По наблюдению Д. фон Бухау, посетившего Москву в 1575–1576 годах, посох, который раньше царь использовал вместо скипетра, теперь на приеме послов держит царевич. Своеобразную преемственность скипетра по отношению к посоху можно предположить на том основании, что они изготовлялись из одного и того же освященного легендой материала. Как пишет Горсей, у Грозного был жезл из кости единорога; царь приобрел его у купцов немецкого города Аугсбурга (они, надо думать, не случайно привезли его в Москву). Речь здесь идет именно о коротком жезле типа скипетра, а не о посохе, поскольку в длину он имел всего 3 фута. Очевидно, под западноевропейским влиянием новая регалия заменила старую. Заменила, но вытесняла постепенно. Если даже наследника престола и не было на аудиенции, иностранные дипломаты по-прежнему могли видеть посох в приемной палате, хотя уже не в правой руке царя, отныне державшей скипетр, а в каком-то футляре - "златом месте". Так, в 1579 году на приеме посланцев Стефана Батория "государь сидел в царьском платье, а в руках у государя был скифетр, а с левую руку у государя стоял индрогов посох в златом месте". Однако после смерти Грозного старинный посох-костыль окончательно исчезает с посольских аудиенций.
Восседая на троне, царь в правой руке держал скипетр, а в левой - увенчанную крестом державу. Впрочем, само слово "держава" применительно к этой регалии стало употребляться позднее, а в XVI в. посольские книги сообщают, что в руке у царя было "царского чину яблоко золотое". Если скипетр в течение всей аудиенции находился у государя, то долго удерживать на ладони тяжелое "яблоко" было трудно (держава XVII в., которая хранится в Оружейной палате, весит свыше 3 кг). При Иване Грозном возле трона стоял на подставке драгоценный ларец, куда царь клал державу, - вскоре, по-видимому, после торжественного начала аудиенции. Впоследствии подставка с ларцом была заменена особой пирамидой (она хорошо видна на гравюрах из книги Я. Ульфельдта). При Федоре Ивановиче его всемогущий шурин, всегда стоявший у престола "выше рынд", на посольских приемах иногда собственноручно держал царское "золотое яблоко", что, несомненно, имело и символическое значение. Другие "ближние" люди при других государях подобной чести никогда не удостоивались.
Государь находился на аудиенции в облачении желтого цвета (царевич - красного). Царское платье в XVI в. имело две разновидности - "болшее" и "меншее", в XVII в. - "большого чина" и "малого чина". Строгое функциональное их разграничение происходит лишь в XVII в., хотя уже Иван Грозный изредка принимал дипломатов низшего ранга в "меншем" платье. Парадное царское одеяние из-за золотого шитья и драгоценных камней было неимоверно тяжелым. Тяжесть его усугублялась висевшим на груди массивным золотым крестом и нагрудными цепями, также золотыми ("чепи", "ланцухи"). Дж. Горсей утверждал, будто облачение, в котором Федор Иванович в 1584 году венчался на царство, весило 200 фунтов и подол царского платья несли за государем шестеро бояр. Слабый здоровьем Федор Иванович и Борис Годунов в последние годы жизни с трудом выдерживали вес "болшего" платья, поэтому послов порой предупреждали, чтобы те говорили свои речи как можно короче и не затягивали аудиенцию: государю трудно долго находиться в своем одеянии. Ганзейские послы, посетившие Москву в 1603 году, полагали даже, что у русских государей длительные аудиенции вообще не допускаются. Но заменить облачение царя более легким не позволяли соображения престижа государства. И. Кобенцель и А. Поссевино были в России в разное время и писали свои записки независимо друг от друга, однако им обоим костюм Ивана Грозного напомнил одеяние не кого-нибудь, а самого папы римского. Уже по одному этому можно судить об эффекте, который производило на иностранных дипломатов "болшее" царское платье.
Василий III в придворном быту вел себя гораздо свободнее и естественнее, чем его преемники. Рамки церемониала вообще, в том числе и дипломатического, еще не были столь жесткими, и на приеме имперских послов в 1517 году Василий III мог, например, сидеть на троне с непокрытой головой. Позднее это стало совершенно невозможным: государь неизменно присутствовал на аудиенции в "своей царской шапке", которая была знаком его сана. Иногда, как свидетельствуют иностранные дипломаты, рядом с царем находились еще какие-то "короны" или "диадемы". Быть может, они имели в виду так называемую Казанскую шапку (знак власти над Казанью) и другие головные уборы, имевшие аналогичный смысл.
Одежда царя поддерживала его "чин", но она же для Ивана Грозного с его пристрастием к театрализации государственного быта могла быть и "грозой". В 1567 году на приеме литовского посланника Ю. Быковского царь сидел на престоле в доспехах ("в воинской приправе"). Так же были одеты царевич Иван Иванович и присутствовавшие на аудиенции бояре. В это время опасно обострились отношения с Вильно: Сигизмунд II Август потребовал возвращения Полоцка, и "воинская приправа" царя и придворных наглядно демонстрировала готовность России к войне. "И ты, Юрьи, тому не диви, - заявил Грозный литовскому посланнику, объясняя свой необычный вид. - Пришол еси к нам от брата нашого, от Жигимонта Августа короля, со стрелами, и мы потому так и сидим". Никаких стрел королевский посланец, разумеется, не привез. Это образное выражение: в монголо-тюркской дипломатической практике присылка стрел издавна означала объявление войны, разрыв отношений (в России такую акцию называли "розметом"), и любопытно, кстати, что царь знал об этом восточном обычае. Но военные действия так и не начались, и на последней аудиенции, данной Быковскому перед его отъездом на родину, сам Грозный, царевич и бояре были уже без доспехов, однако десять стольников и дворян "стояли при государе у государева места в служебном полном наряде, в зерцалех и юмшанех" (панцирях и кольчугах), знаменуя собой не "чин и грозу" государя, как рынды, а только "грозу".