Вопросы к Фелице
Раздраженный трудностями в постановке "Недоросля", Фонвизин принес Дашковой, в редактируемый ею журнал "Собеседник любителей российского слова", "Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание". Одним этим шагом он подтвердил, что обладает "неустрашимостью" государственного мужа.
"Собеседник" охватывал почти все сферы писательской деятельности того времени: стихи, прозу, драматические произведения, сатиру и публицистику самой разной направленности. В журнале, не открывая своего имени, сотрудничала императрица. Ее анонимность позволяла читателям, прекрасно зная, с кем они разговаривают, прикидываться простачками и подвергать тексты Екатерины II критике. Правила игры были понятны, и если оппозиционер не перегибал палку, государыня терпела. Но некоторые, как Фонвизин, нарочито заигрывались. Тогда следовало высочайшее неудовольствие, и "мадам редактор" должна была сглаживать ситуацию, выступая то с разъяснениями, то с критикой на критику.
Работа над "Собеседником" обычно шла так: Дашкова и ее сотрудники собирали материалы, потом княгиня знакомила августейшую подругу с тем, что должно пойти в печать, получала одобрение и начинала публикацию. Журнал издавался на деньги Кабинета императрицы. Говоря современным языком, Екатерина II владела основными акциями издательства .
Литератор и мемуарист того времени С. Н. Глинка сообщал, что княгиня и присоединившийся к ней Иван Шувалов просили Фонвизина отказаться от публикации, не посылать "Вопросов" в "Собеседник" . Но автор настаивал. Прежде чем публиковать, Дашкова показала текст государыне. Видимо, первая реакция была достаточно резкой. Но потом Екатерина II смягчилась. В августе 1783 года она написала княгине: "Перечитывая со вниманием эту статью, я теперь нашла ее менее злой. Если бы ее можно было напечатать вместе с ответами, то она совершенно лишилась бы своего едкого характера, хотя все-таки может дать повод к повторению подобных же или еще бо́льших вольностей" .
Подчеркнем: наделавшая много шуму публикация появилась с согласия государыни. Воспитанной во времена елизаветинских строгостей Екатерине II показались оскорбительными вопросы Фонвизина: отчего в России ничтожные люди ходят в больших чинах, а достойные пребывают в тени? Драматург намекал на судьбу своего старого покровителя Н. И. Панина, к этому времени уже покойного. Отчего некоторые "наши умники и умницы" слывут за границей "дураками"? Здесь задевался некогда близкий Екатерине II князь Г. Г. Орлов, сошедший после смерти жены с ума и тоже уже покойный. "Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне и весьма большие?" Тут содержался намек на Льва Нарышкина, знаменитого острослова из окружения императрицы.
Понятие "прежние времена" как раз и отсылало читателей к Петровской эпохе. Но, возможно, стоило вспомнить царствование Анны Иоанновны, когда, по удачному выражению Державина, "министры квохчут петухами" - то есть в прямом смысле изображают наседок над плетенками с золотыми яйцами. Тогда в шуты мог попасть высокородный вельможа, осужденный за какую-нибудь провинность, как случилось с князем Голицыным, участником шутовской свадьбы в ледяном доме. Екатерина совершенно в дашковской манере ("Но если знатный раб, как будто сумасшедший, / Наш новый век бранит, а хвалит век прошедший…") напомнила о "шутах" старых времен: "Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять прежде бывших" . Иными словами, на одного Нарышкина в предыдущих царствованиях нашлось бы десять Голицыных, Педрилл и Балакиревых, ведь некоторые из шутов перешли к императрице Анне по наследству от Петра Великого.
Фонвизин и сам вошел в круг высокопоставленных чиновников через шутовство. После чтения комедии "Бригадир" при дворе в присутствии императрицы и великого князя автора начали приглашать в знатные дома - к Чернышевым, Строгановым, Шуваловым, Румянцевым, Бутурлиным, Воронцовым. "Я забыл сказать, - писал он, - что имел дар принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей… Вечер провели очень весело, и граф (Н. И. Панин. - О. Е.) был мною чрезмерно доволен". Так, развлекая гостей чтением и сменой масок, Фонвизин постепенно прижился за столами вельмож. "Его высочеству… угодно было сказать мне за мое чтение много весьма лестных приветствий. А граф, когда вышли мы в другую комнату, сказал: "Вы можете ходить к его высочеству и при столе оставаться, когда только хотите"" . То есть Нарышкин, на которого намекал вопрос про "шутов, шпыней и балагуров", и Фонвизин занимались примерно одним и тем же. Просто делали это "при столах" разных покровителей.
Приняв игру в "прежние времена", Екатерина II отвечала от лица незабвенного "Дедушки" из "Былей и небылиц", помнившего предшествующие царствования. "Дедушка мой, на сих днях читая в Собеседнике вопросы… закрыл книгу, потом глаза, наклонил голову на грудь и был несколько времени без всякого движения". Наконец, придя в себя от грустных раздумий, он воскликнул: "Молокососы! Не знаете вы, что я знаю. В наши времена никто не любил вопросов, ибо с иными и мысленно соединены были неприятные обстоятельства; нам подобные обороты кажутся неуместны, шуточные ответы на подобные вопросы не суть нашего века; тогда каждый, поджав хвост, от оных бегал… Отчего? Отчего? Ясно, от того, что в прежние времена врать не смели, а паче - письменно" .
Следует согласиться с мнением современного исследователя А. Д. Ивинского: императрица решила печатать статью Фонвизина, конечно, не потому, что не могла ее запретить, а потому, что решила ее использовать . Дедушка напомнил "внуку" не только "свадьбу в ледяном доме", но и "похождения неусыпаемой обители" - всешутейшего и всепьянейшего собора Петра I, "где Бахус, сидящий на бочке, в провожании семидесяти кардиналов переехал через Неву". "Все это без хем-хема никогда не говорится", - заключала устами старика Екатерина II. Для нее важно было подчеркнуть, что сама возможность свободно выражать мысли - достижение именно последнего царствования. Но такого права легко лишиться. И не потому что его отнимет ныне царствующая императрица. А потому что вернутся времена, о которых "без хем-хема" и вспоминать страшно.
С кем вместе вернутся, государыня не говорила. Читателям было понятно без слов.