- Да, давайте лучше о выставке. О, да господин Кокоринов успел вашему протеже сам заказать портрет.
- Должен вас вывести из заблуждения, государыня. Портрет этот - программа господина Левицкого на звание академика. Академии пристало в парадных залах или, по крайней мере, в зале Совета иметь изображения всех своих членов. Так принято во всей Европе.
- Не собираюсь спорить и уверена, что звания академика господин Левицкий вполне заслужил. Кстати, какого он происхождения?
- Дворянин, Ваше величество.
- Приятно слышать. Но дворянин, зарабатывающий себе на хлеб художеством!
- Насколько я осведомлен, Ваше величество, у Левицкого есть наследственные земли в Малороссии, где-то на Полтавщине, но они очень невелики. К тому же его отец - известный художник-гравер.
- Как господин Чемесов?
- Вот именно, как наш несравненный Чемесов. Что же касается его братьев, то все они образованные и достойные люди.
- Тем лучше. И все же это не заставит меня изменить моей симпатии к господину Петру Жаркову. Его миниатюрные портреты, убедитесь сами, прелестны. Вы еще не заказывали собственного портрета у него?
- Я не большой охотник любоваться на собственную персону - в отношении нее у меня немалые претензии к натуре.
- Претензии претензиями, а Левицкому вы доверились и не прогадали. Не правда ли, граф? Мне положительно нравится ваш портрет. Он украсит ваше фамильное собрание. Оно по-прежнему великолепно?
- Вы бесконечно снисходительны, государыня. Оно и в самом деле обширно - батюшка не жалел на него средств. Но что касается самой живописи…
- Полноте, Александр Сергеевич, пусть оно не отвечает французским или английским образцам, но ведь это начало живописи российской. Одно это делает его бесценным.
- В этом смысле…
- Для меня это самый важный смысл. Иначе зачем было бы устраивать нашу Академию? Вы не согласны со мной?
- Просто я не думал об этом, государыня.
- А надо бы, Александр Сергеевич, ой, как надо. Я не испытываю ваших восторгов перед живописью, но твердо убеждена, что без трех знатнейших художеств никакой народ не может называться просвещенным.
- Мне остается снова и снова изумляться вашему чувству государственности, Ваше величество! Вы действительно великая монархиня.
- Я учусь ею быть, граф. И поверьте, это нелегкий труд. Подождите, подождите, а все эти остальные большие портреты?..
- Тоже господина Левицкого.
- Сколько их здесь всего?
- Шесть, государыня.
- Превосходно. Вы ему устроили настоящий бенефис.
- Неужели же незаслуженно?
- А кто этот почтенный старец?
- Штаб-лекарь Христиан Виргер, государыня.
- Штаб-лекарь? Надеюсь, в далеком прошлом? Он же дожил до Мафусаилова века, судя по портрету.
- Художник ничего не преувеличил, Ваше величество. Виргер начал служить еще при государе Алексее Михайловиче.
- Бог мой, но такого же не бывает! Ему что - сто лет?
- Сто два года, Ваше величество. Это один из российских раритетов, а если к тому добавить, что былой штаб-лекарь сохранил светлую голову, зрение и слух!
- Мой великий предок государь Петр Первый всенепременно увековечил бы его в Кунсткамере восковой фигурой, маской, не знаю, еще чем-нибудь. Кто же догадался заказать его портрет? Не Академия ли наук?
- Государыня, для наших академиков это слишком низменная материя. Портрет заказан Никитой Акинфиевичем Демидовым. Вы же знаете, как живо интересуется он натуральной историей.
- А это Богдан Васильевсич Умской? А он здесь в каком качестве?
- Спросите прежде всего Ивана Ивановича Бецкого, государыня.
- А при чем здесь "гадкий генерал"?
- Иван Иванович курирует Московский воспитательный дом, а господин Умской - опекун дома.
- Ах, так. Но знаете, Александр Сергеевич, меня всегда удивлял этот неряшливый увалень: никаких амбиций, никакой жажды хотя бы денег, если уж он равнодушен к служебной карьере. Как ни говорите, он мог рассчитывать при покойной государыне на многое.
- Может быть, он просто умен.
- Умен? Умской? Вы шутите, граф! Откуда такие предположения?
- А разве нежелание принимать участие в жизни двора, уйти от дворцовой суеты не свидетельствует об уме?
- При дворе его бы никто не оставил. Бог с вами, при его славе незаконнорожденного сына императрицы? Его скорее можно заподозрить в трусости.
- Или разумном расчете. Характер позволяет ему не охотиться за богатством, а обязанности опекуна Московского воспитательного дома явно не обременяют.
- Кстати, как относится к нему Москва?
- Москва? Скорее принимает. В нем заискивают многие.
- В надежде на амбиции, которые когда-нибудь могут ожить?
- О, нет, государыня, просто из врожденного желания чувствовать свою причастность к трону. Хотя бы и со стороны черного двора.
- Откуда вам знакомы такие подробности?
- Умской дружен с Никитой Акинфиевичем Демидовым.
- Ба! Ба! Снова Демидовы. Ваш художник явно нашел дорогу к их сердцу.
- Это может свидетельствовать только о его образованности. Никита Акинфиевич в этом смысле очень требователен.
- Трудно возразить, если он состоит в переписке с самим Вольтером.
- И вообще давно покровительствует ученым и художникам.
- Вашему художнику повезло.
- Никита Акинфиевич, наоборот, говорит, что это повезло ему.
- Так высоко ценит художника?
- И его ум. Он даже высказывался, что надеется видеть в господине Левицком живописца, который станет писать портреты людей, только близких ему по духу.
- И он уверен, что на это портретисту удастся прожить? А какими это такими высокими качествами наделен этот мужик, которого написал ваш протеже?
- Никифор Сеземов?
- Какая нелепая фигура с рынка! Эта всклокоченная голова, дурно сшитый кафтан! Чего стоит одно подпоясанное кушаком брюхо да еще некое послание в руке.
- Государыня, это бумага стоит многого - Сеземов пожертвовал Московскому воспитательному дому 20 000 рублей.
- Двадцать тысяч? Откуда они у него?
- Государыня, Сеземов - лучшее свидетельство того, как под вашим просвещенным покровительством начала расцветать Россия. Он всего лишь крепостной Петра Борисовича Шереметева, но даже в крепостном состоянии заработал сказочный капитал. И - вы станете смеяться - дружбу с Демидовыми.
- Какой же смех, граф! Все становится слишком серьезным. Так это Демидовы так или иначе протежируют господина Левицкого?
- О, нет. Разгадка кроется скорее вот в этом последнем портрете кисти художника.
- Это что, Григорий Теплов?
- Вы не узнали его, государыня? Левицкий не уловил сходство?
- Да нет, граф, тут другое. Я не представляла себе нашего Макиавелли таким романтичным. Хитрым, двуличным, ненадежным, но уж никак не без малого поэтом. Ваш Левицкий увидел то, чего нет на самом деле.
- Я всегда удивлялся вашей проницательности, государыня, но, может быть, в чем-то можно довериться и портретисту? Он зачастую способен видеть то, о чем не догадывается человек.
- На этот раз мне и впрямь нечего возразить: если сам Теплов не способен догадаться!
- Государыня, но разве не удивителен путь, который господину Теплову пришлось пройти? Сын, если память мне не изменяет, жены истопника в псковском архиерейском доме.
- Вот именно, жены. Злые языки утверждали, что дело не обошлось без самого преосвященного.
- Что ж, Феофан Прокопович был всего лишь человеком: почему ему было не иметь человеческих слабостей?
- Я невольно вспоминаю, как он благоволил и приветствовал всех преемников Петра Великого, хотя никто из них и не собирался продолжать тех принципов, о которых под покровительством государя пекся сам Феофан.
- У него была своя вера.
- Во что же?
- Во власть. Разве это не вера миллионов людей?
- Хотя у него были и свои добрые качества. Когда шляхта захотела ограничить самодержавные права русских государей, Феофан выступил в защиту подлинной монархии. Если бы не его вмешательство, императрица Анна вполне могла уступить заговорщикам.
- А сколько преосвященный делал для просвещения. Чего стоила одна его школа у Черной речки! По тем временам - настоящая гуманитарная академия.
- Что в ней было такого особенного?
- Прежде всего история, множество языков, и среди них древних, наконец, рисунок и живопись.
- Изящные искусства? Для кого?
- В школе занимались сироты и дети малоимущих. Но что вас удивляет, государыня, хотел же государь Федор Алексеевич открыть академию знатнейших художеств для детей нищих.
- Для меня это новость. Это, значит, в какие годы?
- Когда будущему государю Петру Великому не было и десяти лет.
- Что ж, значит, русские монархи всегда тяготели к просветительству. Я так и полагала, хотя и не знала фактов. Так что же все-таки с вашим Григорием Тепловым?
- Мне говорили, он блестяще учился, завершал свое образование за границей.
- Под опекой своего высокого покровителя?
- Несомненно. Но особенно опека сказалась позже, когда с вступлением на престол государыни Елизаветы Петровны Теплов был приставлен к младшему брату фаворита.
- Вы имеете в виду графа Кирилла Разумовского?
- О да, Кириллу Григорьевичу еще не было двадцати, и Теплов должен был сопровождать его за рубеж, чтобы помочь в считанные месяцы исправить все недостатки его воспитания.