"Злодей, убийца оплакивает свою жертву! Видано ли такое? Что сказать, какие подобрать слова для описания всей низостиимерзости этого? Кощунство! Вероломство! Двуличие! Коварство!".
4 декабря было объявлено, что начальник ленинградского областного управления НКВД Медведь снят с поста и заменен Аграновым; что его и семерых его подчиненных будут судить за то, что они не сумели уберечь Кирова. Однако среди этих людей не было Запорожца. В то же время был обнародован длинный список "белогвардейцев", арестованных в связи с этим делом в Москве и Ленинграде. В течение нескольких дней над ними были проведены "судебные процессы" в соответствии с новым законом. Судья, сталинец И. О. Матулевич, председательствовал на выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде. Он приговорил 37 "белогвардейцев" к смертной казни за "подготовку и организацию террористических актов против работников советской власти". В Москве военная коллегия под председательством еще более отъявленного типа В. В. Ульриха вынесла 33 смертных приговора за такие же "преступления".
13 декабря Ульрих отправился в Киев, чтобы председательствовать на суде и приговорить к смерти 28 украинцев. И их обвинили в "организации подготовки террористических актов против работников советской власти". Было сказано, что "при задержании у большинства обвиняемых изъяты револьверы и ручные гранаты".
Об этом украинском деле известно больше, чем о процессах над первыми жертвами в Ленинграде и Москве. Хотя во всех трех случаях говорилось, что большинство обвиняемых тайно прибыли из-за границы с террористическими целями, мы видим, что почти все казненные на Украине были хорошо известными писателями, культурными и общественными деятелями. За исключением одного младшего дипломата и одного поэта, который бывал в Германии, они все не покидали Украины в течение многих лет. В "Правде" 10 июня 1935 года появилась небольшая обвинительная статья по поводу одного из них - глухого поэта Влыско.
Эти официальные казни сопровождались множеством других, проведенных с гораздо меньшими формальностями. В ленинградском управлении НКВД были этим весьма довольны по технической причине - место в тюрьме было на вес золота. Согласно надежному свидетельству, арестованные ждали очереди у лифта, их по одному свозили вниз, в подвал, и расстреливали с интервалом от двух до двух с половиной минут на протяжении всей ночи. Утром в подвале лежало 200 трупов. Тем не менее в тюремных камерах стало свободнее лишь на короткое время.
По всей стране прокатилась огромная волна арестов. Хватали тысячами - арестовывали всех тех, кто был на заметке в НКВД как политически подозрительный. Период относительного послабления внезапно пришел к концу.
Последнее крупное убийство и попытка к убийству имели место в августе 1918 года, когда социалисты-революционеры убили Урицкого и ранили Ленина. Тогда Свердлов издал истерический призыв к беспощадному массовому террору.
добавив, что без сомнения, убийцы окажутся наемниками англичан и французов. После событий 1918 года были расстреляны сотни заключенных заложников. И большевики (за исключением храброго Ольминского) не протестовали. Теперь, когда возникла аналогичная ситуация, как могли они протестовать против уничтожения нескольких групп "белогвардейцев" в Ленинграде и Москве?
Есть одно типичное различие между этими двумя волнами террора. Сталин делал вид, что жертвы его террора были прямо связаны с преступлениями, тогда как в ленинские времена откровенно признавалось, что расстрелянные были не более, чем классовыми заложниками.
На фоне этой оргии расстрелов советская пресса повела кампанию "бдительности". Одну из тех кампаний с призывами к беспощадности по отношению к скрытым врагам, которые время от времени вспыхивали на всем протяжении сталинщины. Была фактически создана атмосфера, в которой невозможен был никакой голос умеренности или просто трезвости. В 1933 году резко пошли на убыль "чистки"- собрания со взаимными обвинениями, на которых коммунисты боролись за свое пребывание в партии, а фактически за свои жизни. Эти панические, подхалимские взаимные обвинения начались теперь вновь. "Умеренная" линия по отношению к рядовым членам оппозиции превратилась в свою противоположность. Тысячи людей, еще недавно восстановленных в партии, исключались опять.
В декабре 1934 года Центральный Комитет разослал закрытое письмо по всем партийным организациям. Письмо было озаглавлено: "Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова". Содержание письма сводилось к призыву выявлять, исключать и арестовывать всех бывших членов оппозиции, еще оставшихся в партии. К концу месяца письмо было обсуждено во всех партийных организациях, и это обсуждение сопровождалось потоком огульных доносов.
Однако на этой ранней стадии террора еще делались некоторые различия в отношении применяемых наказаний. Дружба с разоблаченным "троцкистом" обычно влекла за собой строгий выговор, а не исключение из партии. Лишь несколькими годами позже столь мягкое наказание стало рассматриваться не просто как исключительный либерализм, но как ясное указание на соучастие самих судей в контрреволюционной деятельности.
На всем протяжении декабря 1934 года печать нападала на троцкистов, обнаруженных в различных районах страны, клеймила партийные организации за "гнилой либерализм" и призывала к бдительности. Начались массовые высылки в Сибирь и Арктику. За несколько месяцев было схвачено 30–40 тысяч ленинградцев.
Схвачены были все, кто мог иметь какое-либо отдаленное отношение к участникам убийства. Известна история одной женщины, работавшей библиотекарем в "Клубе коммунистической молодежи" в Ленинграде. Клуб этот был распущен в середине 20-х годов, но до роспуска Николаев был в какой-то степени связан с этим клубом. И вот арестовали не только бывшую библиотекаршу, но также сестру, с которой она вместе жила, мужа этой сестры, секретаря ее партийной организации и всех тех, кто рекомендовал ее когда-либо на работу.
Газета "Вечерний Ленинград" рассказала о случае, каких в то время происходили десятки. Речь шла о писателе Александре Лебеденко, арестованном в Ленинграде в январе 1935 года и вскоре высланном. Через два с половиной года - т. е. в середине тридцать седьмого, - его приговорили без суда и следствия, решением тройки НКВД, к 20-ти годам изоляции. Лебеденко освободили лишь после XX съезда партии, в 1956 году.
Между тем, Агранов продолжал работать над вскрытием "зиновьевских" связей. Он проследил связи между Николаевым и теми, кто руководил ленинградским комсомолом в зиновьевский период. Наиболее важным из них был И. И. Котолынов - в прошлом член ЦК комсомола. Он в свое время смело протестовал против сталинских "мальчиков", захвативших власть в молодежных организациях. О них Котолынов говорил так: "У них такие настроения - если ты не сталинец, будем на тебя давить, будем жать, будем тебя преследовать, чтобы ты не смел и рта открыть". Котолынов, действительно, был членом оппозиции - да еще имел массу завистников и недоброжелателей. В период чисток это было скверное сочетание.
Агранов установил, что Котолынов и другие местные комсомольские руководители встречались и вели дискуссии в 1934 году. Предметом дискуссий была история ленинградского комсомола, задуманная местным Институтом истории партии. Собрания были вполне открытыми, проводились под контролем партии, на них присутствовал и Николаев. Агранов превратил все это в "заговор". Были арестованы еще 9 человек, присутствовавших тогда на обсуждениях, в том числе еще один бывший член ЦК комсомола - Румянцев. Уже 6 декабря 1934 года эти люди или, по крайней мере, часть из них, находились под арестом. К ним были применены "жесткие" методы допроса.