– Товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, когда вас ждать? – бросил вдогонку начальник погранотряда, но так и не услышал ответа.
Густая стена из папоротника скрыла начальника УНКВД Дальневосточного края – грозу шпионов, вредителей и антисоветского элемента комиссара госбезопасности 3-го ранга Генриха Люшкова.
Начальник погранотряда и наряд напряженно вслушивались в тишину и ловили каждый подозрительный шорох. Характерный металлический звук заставил их насторожиться. Прошла минута, и на маньчжурской стороне, на дозорной тропе, возникли два серых силуэта патрульных японской погранполицейской службы. Они приближались. Над Люшковым нависла смертельная опасность, и здесь выдержка изменила пограничникам. Несмотря на его категоричный приказ обеспечивать прикрытие явки с дальних позиций, они ринулись к нейтральной полосе. Японцы заметили их движение, один из них сбросил с плеча винтовку и взял наизготовку. Это не остановило пограничников, ими двигал ужас того, что комиссара могли захватить в плен. Они бежали с одной только мыслью: опередить японцев и спасти Люшкова. Заросли папоротника закончились, перед ними метрах в сорока возникла знакомая фигура, в следующее мгновение она исчезла в густой пелене тумана.
Молочной рекой туман выплеснулся из распадка на нейтральную полосу, серебристой росой оседал на высокой траве, голенищах сапог, прохладными струйками тек по пышущему жаром лицу Люшкова. Пограничники продолжали что-то кричать вслед, а он упорно шел вперед, страшась оглянуться назад и увидеть вспышку выстрела. Закончилась полоска вспаханной земли. Их проклятой земли! Он не выдержал и сорвался на бег. Прочь от ненавистного Ежова, живодера Фриновского и проклятой советской власти! Власти, которая выпила, высосала из него все соки. Власти, которой он отдал всего себя без остатка. Еще один шаг, еще одно усилие, и Люшков стал для них недосягаем.
В тот же день, 13 июня 1938 года, во второй половине в Хабаровск прибыл ставленник Фриновского – майор Горбач – и сразу же по горячим следам приступил к расследованию ЧП. Первые его результаты показали: "перерожденец и наймит империалистической японской разведки Люшков бежал за кордон к своим хозяевам". Подтверждением тому являлось отсутствие в его сейфе особо важных документов: алфавитной книги пофамильного учета внутренней и закордонной агентуры, шифр-кодов, обобщенной справки на арестованных и находящихся в оперативной разработке японских резидентов и агентов, а также карты с расположением частей Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА).
О чрезвычайном происшествии Горбач немедленно доложил Фриновскому. Реакция Москвы последовала незамедлительно. В его адрес за подписью наркома НКВД СССР поступила шифровка. В ней содержался приказ по наркомату от 13 июня 1938 года о назначении майора Горбача начальником УНКВД Дальневосточно-Хабаровского края с одновременным исполнением обязанностей начальника особого отдела Главного управления государственной безопасности ОКДВА. В последующем телефонном разговоре с Фриновским тот потребовал от Горбача, "невзирая на чины и прошлые заслуги привлечь к ответственности всех лиц, виновных в измене Люшкова". Тот со свирепостью восточного сатрапа обрушился на подчиненных Люшкова. В кабинетах руководящего и оперативного состава управления, а также по их домашним адресам спецгруппой, прибывшей вместе с Горбачем, были проведены повальные обыски и аресты. Сам Люшков уже находился вне досягаемости боевых летучих групп НКВД, пущенных по его следу.
Швырнув в кусты портупею с пистолетом, он шел навстречу погранполицейскому патрулю и выкрикивал:
– Я, Люшков Генрих Самойлович, начальник управления НКВД СССР по Хабаровскому краю, комиссар государственной безопасности 3-го ранга, прошу правительство Японии предоставить мне политическое убежище!
Японцы, увидев перед собой советского генерала, оторопели и долго не могли поверить своим глазам. Пауза затягивалась, первым нарушил ее Люшков.
– Господа, проводите меня к вашему командованию! У меня есть очень важные сведения.
Японцы вышли из ступора. Старший патруля ткнул стволом винтовки в портфель и затем повел вниз. Люшков кивнул, опустил его на землю и предупредил:
– Господа, в нем важные документы и гранаты, будьте осторожны.
Второй японец поднял портфель, открыл замки, заглянул в него и что-то сказал старшему патруля. Тот жестом показал Люшкову опустить руки и шагнул на дозорную тропу. Люшков последовал за ним. Замкнул цепочку второй патрульный. Он все еще находился в шоке, не знал как вести себя с советским генералом, то наводил на него ствол винтовки, то опускал вниз. Люшков относился к этому с полным безразличием. Он был опустошен, двигался как автомат и не замечал суеты, поднявшейся вокруг него при появлении на погранполицейском посту. Телефонные звонки, отрывистые команды и беготня японцев по двору и коридорам смешались в его сумеречном сознании. В себя Люшков пришел, когда, то ли в сопровождении усиленной охраны, то ли конвоя, занял место в купе вагона поезда. Измотанный физически и психологически, он забрался на полку и, едва его голова коснулась подушки, уснул мертвым сном.
Проснулся Люшков, когда наступил следующий день. Поезд подъезжал к крупному городу, за окном купе, сливаясь в одну серую, безликую массу, потянулись китайские и корейские фанзы. Вскоре их сменили двух– и трехэтажные здания, справа проплыл семафор, поезд замедлил движение, и локомотив, выпустив клубы пара, остановился у перрона. В плотном кольце охраны-караула Люшков вышел из вагона. Прямо перед ним стояли два автомобиля с зашторенными окнами, рядом с ними топтался японский лейтенант. Обменявшись короткими фразами с начальником охраны-караула, он кивнул на первую машину. Люшкова чуть ли не на руках внесли в нее и усадили на заднее сидение, по бокам его стиснули двое бульдожьего вида. Лейтенант занял место впереди и приказал водителю трогаться.
Через двадцать минут езды по лабиринту узких улочек, они въехали во двор, огороженный высоким забором, и остановились перед подъездом двухэтажного здания. На входе дорогу Люшкову преградил часовой. Лейтенант предъявил ему документы, и тот отступил в сторону. Охрана-караул осталась в вестибюле, а Люшков в сопровождении лейтенанта поднялся на второй этаж и остановился перед дверью, обитой кожей. Лейтенант постучал. Из-за двери донеслось:
– Войдите!
Лейтенант распахнул перед Люшковым дверь. Тот переступил порог и оказался в просторном кабинете. Его обстановка: несколько гравюр с японскими пейзажами, большой, двухтумбовый стол, столешница которого была затянута голубым сукном, подставка с набором цветных карандашей, чернильница и ручка, документ, перевернутый текстом вниз, а также массивный несгораемый сейф с гитаркой на замочной скважине, говорили Люшкову, что он попал либо в японскую контрразведку, либо в разведку. Подтверждение своей догадке он нашел в хозяине кабинета.
Навстречу ему поднялся из кресла высокий, спортивного вида капитан с европейским чертами лица и проницательным взглядом. Цепкая память Люшкова подсказала: перед ним находится один из лучших сотрудников японской разведки в Маньчжурии – Дейсан. Его внешность до мелочей совпадала с фотороботом, составленном по описанию закордонных агентов и хранившемся в картотеке управления НКВД СССР по Хабаровскому краю.
Не скрывая любопытства, Дейсан прошелся по Люшкову внимательным взглядом и на сносном русском языке представился:
– Начальник отделения японской военной миссии в Маньчжурии капитан Дейсан.
В Люшкове сработала армейская струнка. Он невольно подтянулся, одернул гимнастерку и назвал себя:
– Бывший начальник управления НКВД СССР по Хабаровскому краю, комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков.
На лице Дейсана появилась вежливая улыбка. Он пододвинул к нему стул и любезно предложил:
– Присаживайтесь, Генрих Самойлович. Как говорится у вас, русских, – в ногах правды нет, – затем улыбнулся и многозначительно произнес: – Но в наших отношениях, надеюсь, нам ее искать не понадобится.
– Благодарю, – буркнул Люшков, присел на стул и не смог сдержать вздоха облегчения.
Впервые за то время, что он перешел на сторону японцев, его покинуло чувство пленника. Подтверждение тому Люшков находил в подчеркнуто любезном отношении Дейсана и его действиях. Капитан нажал кнопку звонка, спрятанную под крышкой стола, и через мгновение дверь кабинета распахнулась. На пороге возник небольшой, с лунообразным лицом японец. Подобострастный вид и лакейские ухватки выдавали в нем слугу. Его лицо и взгляд говорили сами за себя: "Чего изволите, господа?" Дейсан бросил ему короткую фразу по-японски и затем обратился к Люшкову с вопросом:
– Генрих Самойлович, что будете кушать?
В ответ желудок Люшкова отозвался утробным урчанием. Смутившись, он невнятно пробормотал:
– Если есть, то водки и к ней мяса.
– Советской?
– Да, господин капитан, эта та привычка, от которой я бы не хотел отказываться.
– Ха-ха, – от души рассмеялся Дейсан и отдал распоряжение слуге.
Тот склонился в глубоком поклоне, попятился на выход и скрылся в коридоре. Дейсан пододвинул к Люшкову пепельницу, пачку папирос, а сам выдвинул ящик стола, достал портфель, открыл замки, выложил на стол документы и предложил:
– Генрих Самойлович, я не совсем силен в русском и потому попрошу дать пояснения содержанию предоставленных вами материалов.
– Пожалуйста, я готов, – оживился Люшков и пододвинулся к столу.
Дейсан развернул карту, на которую были нанесены места расположения частей Отдельной Дальневосточной Краснознаменной армии и направления ее контрударов по противнику. Люшков достал из подставки карандаш и принялся давать пояснения. Дейсан запутался в цифрах, названиях, номерах частей и остановил его: