И вот снова я вижу их, поседевших, замшелых, стоящих особняком у деревенской околицы. Сейчас, конечно, никого из местных жителей не удивляет приезжий человек с фотоаппаратом: туристские тропы по Северу твердо проторены, и в Моржегоры тоже.
А само село, растянувшееся по горе на несколько километров, знакомо и незнакомо. Старых домов, таких, как стояли в Заостровье, тут и прежде не было. Здесь преобладает тип избы с "вышкой", как называют летнюю чердачную комнатку. На такой "вышке" мы и жили тогда у добрых хозяев. Но в каком доме - не вспомнить. Много в селе похожих изб, и все они теперь приукрасились: обшиты тесом и покрашены. Нет, не найти, и фамилия хозяев за давностью утерялась, но осталось чувство благодарности этим людям. С каким неподдельным радушием принимали они нас, странствующих студентов, и, догадываясь о нашем затрудненном денежном положении, потчевали нас нехитрым деревенским угощением: разваристой картошкой с грибками и чаем с сухариками.
И еще замечаю я, оглядываясь окрест, какие здесь красивые места! Широкий окоем раскрывается с Моржегор. Внизу, за неширокой луговой полосой, голубеет Двина, на реке лесистый остров, за рекой - дали лугов, полей, замыкаемые по горизонту зелеными холмами. Там, над холмами, темнеет небо, вонзаются в землю золотые иглы и долгое время спустя доносятся грозные раскаты. И с противоположной стороны, из-за леса, идут сизые тучи с белым гребнем, там тоже гремит и сверкает. Еще ослепляет солнце, и природа дышит полуденным зноем, ни ветерка, все притихло, застыло в просторной округе - на великую двинскую ширь находит гроза.
И разразилась гроза. Густые ливневые потоки скрыли дали, дождь заливал ветровое стекло попутной машины, которая оказалась так кстати. Дороги впереди почти не было видно. У сельского кладбища машина притормозила. Промокшие насквозь люди зарывали могилу. Шофер, сам не местный, но о беде знал и рассказал: трое парней поехали кататься на моторке, перевернулись, двое выплыло, а третий… Третьему было девятнадцать лет.
А ведь не злая река Северная Двина, не бурливая она, не губительная, тихая и добрая. Вот отгремела гроза, пролилась, ушла вверх по реке, и еще краше засияли речные плёсы, еще чище заголубело небо, зазеленела зелень, и привольно дышится освеженным луговым воздухом, природа покоится во влажной неге, и ликует все живое в ней. Не алчет река жертв, ласковы и приветливы ее плёсы, и, если случается несчастье, то по человеческой неосторожности или из-за нелепого ухарства…
Дебаркадер в Усть-Морже не стоит теперь пустынно. На берегу выстроились дома поселка, по дороге идут машины, под берегом стоят буксиры, плоты, готовые к отправке. И здесь река сохраняет облик лесопромышленного порта.
Тогда, помнится, уезжали мы отсюда вечером. Подвозили нас на подводе те же знакомые: пел всю дорогу частушки Федя Елсуков, достойный потомок скоморохов, посасывал неизменную трубку карел Ареф. Ехали они принимать груз с парохода, а мы - дальше вниз. И оттого, что пароход пришел в темноте, так и не увидели мы речных мест, мимо которых проплыли. А надо было их видеть!
Кончились плоские берега за Березником, и снова украсили их горы, а реку - острова. Минуем слева лесистый остров, называемый Вятским. Справа тянется другой долгий песчаный остров. На песке стоят журавли, десять их. С катера в бинокль можно рассмотреть их неподвижные фигурки, серое перо, измазанные илом голенастые лапы. Не боятся они проходящих судов, привыкли. Речники знают это место и обязательно выйдут посмотреть на журавлей.
Из истории вспоминается, что где-то "у Моржа на острове" в 1417 году произошла битва новгородцев с московскими людьми за обладание Заволочьем. Москвичи потерпели тогда поражение, но это был последний военный успех новгородской республики. У какого острова столкнулись московские и новгородские ладьи, теперь не скажешь. Не оставалось неизменным двинское русло за пять с половиной веков, появлялись и исчезали острова, подмывались берега, даже на памяти одного поколения заметны изменения на реке. Менялось русло, но всегда была прекрасна Двина, и то, что двести лет назад сказал о ней М. В. Ломоносов, можно и сейчас повторить:
О холмы красные и островы зелены,
Как радовались вы сим счастьем восхищенны!
Ниже еще один остров - Монастырский, здесь мелководный перекат. На левом высоком берегу - продолжении Моржегор - стоял когда-то монастырь. Каждое место на Двине имеет интересную историю.
Краса Севера - не одни деревянные церкви и статные избы. Природа Севера - тоже художественная сокровищница. Есть на Двине такое место - Звоз, что ниже Почтового. Мы с другом и тогда знали про него, но не видели - проплывали ночью. Гипсовые звозовские берега издавна известны как красивейшие. Еще в древнем описании русской земли "Книге Большому Чертежу" (1627 год) сказано: "А промеж Пушенги (Пукшеньги) Двинской и речки Ваенги (Ваеньги) и реки Двины растет древо листвица да камень оловастр (алебастр)".
Уже у Почтового в срезе берега проступает гипсовая розовая прослойка, ниже по реке толще становится пласт, выходит скалистым мысом по правому берегу, переходит на левый и несколько километров до деревни Звоз тянется скалами, еще ниже снова обнажается на правом, у Липовика. Картины прекрасные: обрывистые бело-розовые скалы с лесом на вершине. Тихие, славные здесь плёсы. На высоком берегу выстроились деревенские избы, за рекой - луга, лес. У гипсовых скал стоит дебаркадер, стоит по-деревенски уютно…
Я прибыл в Звоз на попутном катере. На дебаркадере было пустынно: рейсовые суда прошли. Вечерело. Нагретый за день июльским солнцем дебаркадер издавал приятный смолистый запах, этот знакомый запах речных странствий! Теперь на реках на смену старым деревянным дебаркадерам приходят новые, с железным днищем. Речники их хвалят: к ним удобнее швартоваться, и для пассажиров удобнее светлый просторный зал. Но симпатичнее мне все-таки старые дебаркадеры с их негулкой палубой, с "дежуркой", где в холодную погоду топится обшитая листовым железом круглая "голландка", с их приветливыми разговорчивыми шкиперами. Дебаркадеры теперь, конечно, не как прежде - с вывешенным на борту керосиновым фонарем. Теперь есть электричество и рация, возле которой постоянно дежурят. Но прежний уют в них остался.
На этом дебаркадере поразили меня идеальная чистота и порядок, и, хотя соринки, кажется, не было, женщина подметала палубу. Я спросил ее, нельзя ли мне устроится на пристани - не раз так получалось в прежних странствиях.
- А вот Павел Васильевич придет, - сказала она с оттенком почтения к этому неизвестному человеку.
Я понял, что это и есть начальник пристани, и, глядя на заведенный им порядок, у меня составилось заочное представление о нем, как о сухаре, черством формалисте, который неукоснительно следует инструкции и выговаривает за каждое пятнышко на палубе. А пришел пожилой добродушный человек, обычный речной шкипер, и все мне стало ясно. Сам он здешний, деревенский, и та чистота, которая поддерживается на его дебаркадере, - это опрятность северных изб, уважение к себе и к людям. Он и на работу вышел в отглаженных рубашке и брюках, чисто выбритым, с той подтянутостью, которой отличаются моряки и речники.
А никогда он не плавал, Павел Васильевич, всю жизнь почти, с 1938 года, исключая войну, работал здесь в береговой службе. "Матрос на берегу", как он себя называет.
Как мало мы замечали людей тогда, когда плавали с другом на пароходах! Нет тех прежних пароходов, но еще несут вахту старые шкипера на некоторых дебаркадерах в Пермогорье, Усть-Морже, и Павел Васильевич в ту пору работал. Я уже говорил о речниках, о тех, кто водит суда, и как моряки находятся в долгом многомесячном плавании. Теперь я хочу сказать о "береговых" речниках. Кажется простой их малозаметная работа - встречать и провожать теплоходы. Но каждую работу можно делать по-разному: и хорошо и плохо. Старый шкипер, стоящий у причалившего теплохода, первый, кого мы видим на пристани. С ним здороваются капитаны и матросы, ему пожимают руку приехавшие в родные места отпускники. Невелико, кажется, дело, но тот порядок и уют, который встречает всех прибывших, уже передает вам определенный душевный настрой, создает атмосферу доброты и приветливости. Проезжий вы человек или местный, вы запомните фигуру человека у сходен и поблагодарите в душе "берегового" речника, который работает, чтобы всем нам, пассажирам, было хорошо.
И проезжему человеку хорошо пожить немного на тихом дебаркадере, куда нечасто приходят теплоходы, посматривать со стороны на неспешную речную жизнь и самому не торопиться. Ранним ясным утром чисты и свежи краски природы, и двинский плёс лежит гладью, как озеро. Весельный ботик легко скользит вдоль розовых скал, и неописуемо прекрасен этот сказочный каменный мир. Над скалами на тонкой прослойке почвы выросли деревья и кустарник. Деревьям не хватает почвы, и стоят они, березы, осины, искривленные, низкорослые. Каждый год подмывает река берег, и кое-где нависают угрожающие глыбы. Иные рухнули, загромоздив берег, иные лежат в воде. Сглаженная речной струей, нежно-розовая глыба здесь, в сказочном мире камней, выглядит столь фантастично, что кажется - ей только русалки не хватает. Есть в толще гипсовых скал и таинственные пещеры…
А какое разнообразие камней по береговой полосе, гипсовых осколков разных цветов и форм! Больше всего розоватых, похожих на мрамор. Есть куски белоснежные, есть почти красные, есть белые с красными прожилками. Одни как куски рафинада, другие ноздреватые, как сыр, иные - как потаявшие льдинки.
Взберешься наверх по ущелью, выйдешь в поля. Полями придешь в деревню. Увидишь могучие двинские пятистенки, которые нам уже встречались в пути, в два этажа, с резьбой на причелинах, с коньком на охлупне. И во все глаза смотришь на открывшиеся с косогора виды. Красивые, привольные здесь места!