Он был в двух шагах от д’Антреколля. У того замирало сердце и холодный пот выступал от страха, что мандарин его найдет. Какой стыд, какой позор! Ученый друг мандарина, как мальчишка, пролез под забором и сидит на корточках, с оторванным рукавом, в глиняной коробке! Ему захотелось плакать. Рабочим тоже было не до шуток. Как бы разъярился мандарин, если бы нашел д’Антреколля! Может быть, он посадил бы рабочих в тюрьму, надев им на шеи деревянные колодки, или поджарил бы их на медленном огне! Ведь они пустили чужеземца к обжигательной печи!
С такими мыслями рабочие ставили коробки в печь, незаметно замедляя работу. Наконец все коробки были поставлены, остался только один столбик - высокий, как будто заключавший вазу.
Там сидел д’Антреколль.
Рабочие дрожащими руками уже взялись за глиняные стенки, чтобы нести в печь эту удивительную вазу.
Вдруг у другой печи с грохотом посыпались черепки, раздались дикие крики, и двое рабочих, сцепившись, покатились на землю. Они бешено дрались.
Мандарин вскочил, полицейские бросились к дерущимся. Отчего-то потух фонарь, звенела какая-то посуда, от других печей бежали рабочие. Драчуны подкатились под ноги полицейским и повалили их на себя. Мандарин кричал:
- Сумасшедшие, смотрите за огнем в печи!
В этой суматохе д’Антреколля вытащили из-под коробок и протолкнули в дыру забора. Мальчишка уже ждал его в переулке.
Во дворе зажгли фонарь, и тогда стало видно, что полицейские тузят друг друга, а драчуны уже смирно стоят у печей.
Мандарин приказал бить их палками по пяткам за драку во время работы. Он не знал, что суматоха была нарочно затеяна рабочими, чтобы спровадить д’Антреколля и спасти товарищей от еще большего наказания.
Д’Антреколль слышал глухие палочные удары и стоны рабочих за стеной. Мальчишка опять повел его по чужим задворкам.
В темноте безмолвно пылали печи.
Вернувшись домой, д’Антреколль наскоро нарисовал чертеж печи и докончил свое письмо к отцу Орри. Он написал ему все, что узнал про обжиг, но о своих приключениях хитрый монах умолчал.
Зачем ему было рассказывать всему свету, как он сидел в глиняной коробке и пролезал в дыру под забором?
Он отправил свое письмо в Европу на португальском корабле. Это было в 1712 году.
Заплывшие жиром глазки отца Орри закатились от восторга, когда он прочел письмо. Наконец-то секрет фарфора попал в руки иезуитов!
Он созвал ученых монахов в свою прохладную келью и торжественно прочел им письмо. Но ученые отцы только поскребли в затылках.
- Легко сказать - као-лин и пе-тун-тсе, а как это зовется по-христиански?
Отец Орри рассердился.
- Говорят вам, као-лин - это белая глина, а пе-тун-тсе - твердый горный камень!
- Белых глин много на свете, а горных камней - и того больше! - ответили монахи, поклонились отцу Орри и стали перебирать четки.
Тогда он передал письмо королевским химикам и физикам. Они долго ломали себе головы.
- А, может быть, у нас таких глин и камней вовсе не водится, - сказали наконец королевские ученые. - В Китае - одна земля, а у нас совсем другая.
Отец Орри написал д’Антреколлю, чтобы он прислал ему куски као-лина и пе-тун-тсе на образец.
Прошло восемь лет, пока д’Антреколль прислал второе письмо с образцами. Но образцы тоже не помогли французам.
Долго еще французские ученые сидели над письмами монаха и старались сообразить, как делается фарфор. Эти письма д’Антреколля сохранились до сих пор, но не им суждено было открыть европейцам китайский секрет.
Глава третья
КОРОЛЕВСКИЙ АЛХИМИК
Берлин в волнении
Пока д’Антреколль бродил по Кин-те-чену, смотрел на пылавшие печи и распивал чай у мандарина, в Европе тоже не дремали.
Не успело еще первое письмо д’Антреколля попасть в холеные руки отца Орри, - еще португальский корабль, везший это письмо, огибал мыс Доброй Надежды, - а уже в Германии произошло событие, нашумевшее на всю Европу.
Дрезденская посудная фабрика вдруг выпустила чашки из настоящего, белого фарфора.
Кому и как удалось раскрыть старинную тайну? Сначала этого никто не знал. А мы, если хотим узнать, как это случилось, должны вернуться назад - к 1701 году.
В один серый октябрьский день Берлин был в большом волнении. Толстые бюргеры оживленно беседовали на улицах:
- Слыхали, сосед? Тысяча талеров тому, кто приведет к бургомистру этого шалопая! Тысяча талеров за мокроносого мальчишку, хе-хе!
- Ого! - отвечал, сосед, куривший у окна трубку, - мальчишка-то не простой, он делает золото!
- Кто делает золото? Никто не может сделать золото! - пищал глуховатый старичок, набивая нос табаком.
- Аптекарь Цорн говорит, что мальчишка наколдовал ему золота на полдуката!
- Не может быть! - поднимала брови нарядная горожанка. - Я сколько раз видала его в аптеке. Лентяй и ротозей, каких немало, да вдобавок заспанный всегда, как тюлень!
- Потому он и был заспанный, что ночи напролет варил свое золото, - объяснял сосед, важно подняв палец к носу.
Аптекарские ученики в плащах и круглых шапочках спорили за кружками пива громче обыкновенного.
- Он кипятил ртуть в колбе и вдруг видит: на дне - золото! - говорил один, тараща глаза от волнения.
- Ерунда! - кричал другой. - Это нищий грек, старый Ласкарис, подарил ему пузырек с волшебной тинктурой; она любой металл превращает в золото.
В аллее Под Липами останавливались кареты с гербами на дверцах. Расфранченные господа выходили навстречу друг другу и шептались. Высокие парики кивали, трости с серебряными набалдашниками постукивали о землю в такт шопоту.
- Слыхали, барон? Наше новоиспеченное величество сильно нуждается в червонцах. Король не упустит молодца, который делает золото!
- Как же, как же!.. Уже послана за ним погоня, двенадцать человек с лейтенантом во главе!..
- Можно ожидать войны, барон. Можно ожидать войны с Саксонией из-за мальчишки.
- Слыхали? Слыхали? - шуршали сухие листья, кружась по аллее.
Виновник всех этих слухов, девятнадцатилетний юноша, оцененный в тысячу талеров, тем временем трясся на плохой лошаденке по дороге в саксонский город Виттенберг.
Когда ему попадались по пути прусские солдаты в голубых мундирах, он гнал лошадь без памяти, словно убегал от смерти. Но, переехав саксонскую границу, он успокоился и, вынув из дорожного мешка какое-то письмо, ласково его погладил. На конверте было написано: "Господину Кирхмайеру, ректору Виттенбергского университета".
Заходящее солнце ударило лучами в верхушку сельской колокольни. Круглое окошко под крышей вспыхнуло золотом, как червонец.
- Золото! - прошептал юноша, вздрогнув, как будто вспомнил что-то страшное. Потом он тряхнул головой, усмехнулся и подхлестнул лошадь.
Вдалеке уже виднелись красноватые башни Виттенберга, города ученых профессоров и веселых студентов.
Алхимики
- Глупости! - сказал бравый майор Тиман своей плачущей жене. - Никогда я не поверю, чтобы Ганс варил золото. Он способен скорее "сорить" золотом, чем "сварить" хоть одну золотую крупинку! - И майор сердито топорщил свои седые усы, стараясь скрыть волнение.
Его пасынок, Иоганн Бётгер, с четырнадцати лет учился в Берлине у аптекаря Цорна. Мальчик был способный, но на беду занялся алхимией.
Химия тогда была в загоне - зато алхимия, "высшая химия", как ее называли, считалась великой наукой. Алхимия учила, как делать золото.
Не только горячие головы студентов, но и пожелтевшие лбы старых ученых склонялись над очагами, где в колбах выпаривалась ртуть. Дрожащие пальцы подсыпали в нее серу, изъеденные дымом глаза жадно впивались в колбу, надеясь на ее дне увидеть красноватую жидкость - волшебную тинктуру - или порошок, философский камень, дающий людям вечную молодость и все металлы превращающий в золото.
Смешивая ртуть с серой, алхимики получали киноварь, красноватую сернистую ртуть. Киноварь ничего не превращала в золото. Тогда алхимики говорили, что работа была начата в несчастливый день, и начинали ее сызнова. Они верили в колдовство, а физику и химию знали плохо. Они окружали себя тайной и назывались "адептами".
Некоторые "адепты" думали, что солнце и звезды - это расплавленные глыбы золота. Стоит начертить волшебные знаки и прочитать заклинания - золото начнет капать с неба прямо в колбы алхимиков.
Настоящие ученые смеялись над ними. Химик Лемери говорил про них так: "Начало алхимии - хвастовство, продолжение ее - пачкотня с золой, а конец - нищета и чахотка".
Молодой Бётгер начал с хвастовства. Он был очень способный и легко запоминал всякую премудрость, даже если она была чепухой на самом деле. Алхимики скоро сделали его "адептом".
Как же не похвалиться перед товарищами, что он "адепт", как же не похвастаться, что он умеет варить золото? Он показывал всем кусочек золота, будто бы сваренный им самим.
Ему поверили все - даже его учитель, аптекарь Цорн.