Кукольный театр
А д’Антреколль уже напал на след. Он болтался целыми днями у пристани. Зорко наблюдая за джонками, прислушиваясь к отрывочным словам матросов и купцов, он узнал, что као-лин - мягкая белая глина, ее добывают в горах, носящих название "Высокий хребет", пе-тун-тсе - маленькие белые кирпичики, их тоже привозят джонки.
Д’Антреколль узнал, что рабочие раскалывают в горах твердый горный камень и делают из него кирпичики. Но как же из кирпичиков делают фарфор?
Однажды д’Антреколль увидел на площади смешную будку, увешанную пестрыми флагами с бахромой.
Перед будкой стояла толпа. Ребятишки пролезали вперед к сидевшему возле будки музыканту, который играл на длинной флейте, а ногой, с зажатой между пальцами палочкой, ударял по маленькому барабану, стоявшему рядом с ним. Вдруг занавеска на будке раздвинулась, и в отверстии появилась куколка, которая смешно передвигала ногами, поднимала руки и вертела головой, как живая.
Налетевший ветерок распахнул занавеску шире, и д’Антреколль увидел над куколкой руки хозяина, который ловкими пальцами дергал и перебирал нитки, протянутые к кукле, заставляя ее двигаться. Самого кукольника не было видно за занавеской.
Д’Антреколль остановился и стал смотреть.
Двигавшаяся куколка изображала молодую китаянку; она пела песенку (то есть вместо нее чей-то голос пел за занавеской) и танцовала.
Потом на сцену вышла другая кукла - отец китаяночки. У него были длинные черные усы и борода и высокая шапка на голове. Тут пришла еще третья куколка - молодой, бедно одетый китаец. Д’Антреколль понял, что молодой китаец сватает китаянку, а отец соглашается ее отдать только за очень большой выкуп.
Потом старый китаец и китаяночка ушли, а молодой остался и начал жаловаться, что он беден и не может дать выкупа. Ничего у него нет, кроме синей фарфоровой вазы, которую ему оставила на память его умершая мать.
Он ушел за занавеску и принес эту вазу. Вдруг появилась кукла, изображавшая европейца-купца. Он был рыжебородый, в треугольной шляпе, качался, как пьяный, и громко ругался. В толпе засмеялись и зашептались довольные китайцы. Видно, кукла была похожа на европейца. Европеец стал приставать к молодому китайцу, чтоб он продал ему вазу, а тому не хотелось продавать подарок покойной матери, хотя деньги были нужны. Европеец предлагал ему денег все больше и больше. Потом они оба ушли, и на сцене никого не было, потому что кукольник приготовлял других кукол.
Музыкант опять начал игру.
В это время один из китайцев, стоявший впереди д’Антреколля в толпе, обернулся к другому и сказал:
- А ты слышал, как один "рыжебородый", - рыжебородыми в Китае звали европейцев, - хотел устроить фарфоровую фабрику у себя на родине? Он купил у нас много-много пе-тун-тсе и увез с собой. Но у него ничего не вышло, потому что он не взял с собой као-лина.
- Конечно, - ответил другой китаец, по виду купец, - фарфор нельзя делать без као-лина. Фарфор без као-лина - все равно что тело без костей.
Тут они оба рассмеялись и стали смотреть на сцену, где опять затанцовали куколки.
Д’Антреколлю было не до кукол. Его не интересовало, продал или нет молодой китаец свою вазу и женился ли он на китаяночке. Д’Антреколль вернулся в свою комнату. Записав в свой тайный дневник все, что слышал про као-лин и пе-тун-тсе, он задумался.
"Должно быть, као-лин придает крепость фарфору, так же как кости придают крепость телу, - размышлял он. - Но как это может быть? Ведь као-лин - мягкая глина, а пе-тун-тсе - твердый камень!"
Он думал всю ночь и ни до чего не додумался.
А дело было вот в чем: пе-тун-тсе, твердый горный камень, становился прозрачным как стекло, если его накаляли в огне. Он плавился и растекался в обжигательной печи. Белая глина, као-лин, становилась твердой и очень белой, если ее обжигали. Китайцы смешивали пополам као-лин и пе-тун-тсе, делали из этой массы посуду и обжигали в печи при температуре около 1300°. Тогда получался фарфор.
Но д’Антреколлю это было невдомек. Он решил проникнуть на фабрики, чтобы узнать, что там делается.
В мастерских
Проходили годы. Мандарин уже не раз менял свою шапочку с золотым шариком на другую - с меховой опушкой, давая знак горожанам, что наступила зима. В Кин-те-чене никто не смел переменить летнее платье на зимнее, пока этого не сделает сам мандарин.
Черная ряса отца д’Антреколля мелькала по всему городу. Он входил в богатые дома и в хижины бедняков. Он старался быть добрым с рабочими и давал деньги самым бедным из них. К нему привыкли, ему доверяли. Он даже пробрался в некоторые мастерские. Как удалось ему это?
Однажды он пришел к мандарину и прямо сказал ему, что хочет посмотреть, как делают посуду на фабрике. Мандарин остолбенел.
- Но ведь вы знаете, что мы никого не пускаем в мастерские?
- О, дорогой друг, - сказал хитрый монах, - ведь мне и так все уже известно. Я знаю, из чего делается фарфор: из као-лина и пе-тун-тсе; знаю, откуда привозят и то и другое.
Он сделал ученое лицо и прибавил:
- Фарфор без као-лина - все равно что тело без костей.
Мандарин удивился еще больше.
- Откуда вы это знаете?
- Сам "великий дракон" в Пекине позволял мне читать китайские старинные книги, в которых это написано, - важно соврал д’Антреколль.
Тут мандарин еще раз проникся уважением к его учености, не зная, что д’Антреколль ничего не читал, а только повторяет ему слова, подслушанные на пристани и на площади перед кукольным театром. Мандарин позволил д’Антреколлю пойти в мастерские, но сам пошел вместе с ним.
Это были большие бараки, обнесенные забором, на окраине города. Там кипела работа. На одном дворе в больших чанах промывали као-лин и толкли пе-тун-тсе в порошок. Потом смешивали то и другое в больших ямах, выложенных камнем. Размешанное тесто раскатывали в пласты и уносили в подземные погреба. Там масса вылеживалась годами, становясь нежнее и мягче.
На другом дворе из массы делали посуду. Гончары сидели на скамейках и ногами крутили гончарные круги. Их ловкие руки лепили сосуды, вазы и чашки. Капли пота блестели на их смуглых спинах. Косы были завязаны в узлы на макушках. Ни один волосок, ни одна пылинка не должны были попасть в массу. Они могли испортить все дело.
Один рабочий придавал форму сосуда комку белой глины, другой подрезал ее ножом, третий обтачивал сосуд внутри, четвертый - снаружи, пятый полировал, шестой глазуровал, и так дальше.
Каждый сосуд проходил через руки семидесяти рабочих.
"Это удивительно, - писал в своем дневнике д’Антреколль, - как быстро и ловко передают они сосуды из рук в руки. Никто не делает лишних движений".
Глазурь, от которой фарфоровая посуда становилась гладкой и блестящей, была налита в большие чаны. Ее делали, растирая в порошок зеленоватый горный камень и размешивая порошок в воде. Маленькие сосуды окунались в чаны с глазурью, а большие вазы обдувались глазурной пылью. Глазуровщики дули в маленькие трубочки с чашечками на концах. В эти чашечки был положен глазурный порошок с водой. От дуновения он распылялся по стенкам вазы.
Д’Антреколлю казалось, что нет народа более прилежного и ловкого, чем китайцы.
Четыре сокровища мудрых
- Я хочу сделать вам подарок, мой ученый друг, - сказал однажды мандарин, - вот четыре сокровища мудрых.
И он подал д’Антреколлю бумагу, кисточки, тушь и дощечку для растирания туши.
Бумага была тонкая, шелковистая. Кисточки были сделаны из волос хвоста самой пушистой лисицы. Тушь лежала в зеленой нефритовой коробочке, обернутая в кусочек шелка. В ее черную матовую поверхность была вделана маленькая жемчужина в знак того, что это самая лучшая, самая черная, драгоценная китайская тушь.
Дощечка была простая, белая, зато фарфоровый стаканчик, в котором стояли кисточки, сиял синим рисунком. На нем были нарисованы старые китаец и китаянка. Они сидели и улыбались. У их ног еще один старый китаец, одетый в детское платье, из-под которого торчали его длинные ноги, играл детской погремушкой. В корзине расцветали лилии.
- Мы любим, когда дети почитают родителей, - сказал мандарин. - Здесь нарисован китайский мудрец Лао-лай-тцзе. Когда ему было семьдесят лет, а отец и мать его были уже совсем старые, он одевался в детское платье и играл перед ними на полу, чтобы их позабавить. Тогда старикам казалось, что они всё еще молоды, что их сын всё еще малютка, и они были счастливы.
- Неужели это сделано человеческой рукой? - воскликнул д’Антреколль, восхищаясь яркосиним цветом рисунка и его нежными переливами под блестящей глазурью.
Мандарин засмеялся.
- Хотите посмотреть, как это делается? Пойдемте сейчас к нашим живописцам!
Д’Антреколль, конечно, согласился.