В данном случае я был уверен, что детеныш дикой кошки вполне способен убить домашнего котенка, если я подсажу котенка к нему, вместо того чтобы сделать наоборот. Итак, после того как пестрый котенок освоился, я схватил дикого котенка и, несмотря на яростное сопротивление, засунул его в клетку и тут же отступил, чтобы посмотреть, что произойдет. Пестрый котенок был в восхищении. Он приблизился к разозленному дикарю и, громко мурлыча, стал тереться о его шею. Как я и ожидал, дикий котенок в ответ на это приветствие отпрянул, довольно грубо фыркнул и удалился в угол. Пеструшка, чьи первые попытки подружиться были отвергнуты, уселась и, громко мурлыча, с довольным видом принялась умываться. Я закрыл клетку мешковиной и оставил их одних. Теперь я знал наверняка, что дикий котенок уже не сделает Пеструшке ничего плохого.
В тот же вечер, подняв мешковину, я увидел, что они лежат рядом, и дикий котенок, вместо того чтобы фыркать на меня, как он делал это раньше, ограничился лишь тем, что угрожающе приподнял верхнюю губу. Я осторожно поставил в клетку большую чашку с молоком и тарелку с мелко порубленным мясом и сырым яйцом – пищей, которой мне хотелось накормить дикого котенка. Это было решающее испытание. Я надеялся, что Пеструшка, накинувшись на вкусную еду, своим примером подбодрит дикого котенка и заставит его есть. Урча, как старый подвесной мотор, Пеструшка уверенно бросилась к чашке с молоком, сделала большой глоток и принялась за мясо с яйцом. Я отошел и стал незаметно наблюдать за диким котенком. Сначала он не проявлял к происходящему никакого интереса и лежал с полузакрытыми глазами. Но наконец шум, поднятый Пеструшкой, громко пожиравшей мясо и яйцо, привлек его внимание. Он осторожно встал и подошел к тарелке. Я затаил дыхание. Он деликатно обнюхивал край тарелки, а Пеструшка, подняв измазанную сырым яйцом морду, призывно замяукала. Мяуканье ее было приглушенным, потому что в зубах она держала кусок мяса. Дикий котенок постоял, размышляя, потом, к моей радости, наклонился к тарелке и стал есть. Было видно, что котенок очень голоден, но, несмотря на это, ел он очень чинно. Лакнув сырое яйцо, он взял кусочек мяса и, тщательно прожевав, проглотил. Я наблюдал за котятами, пока они не съели все. Тогда я снова поставил в клетку молоко, яйца и мясо и, довольный, пошел спать. На другое утро обе чашки были чисто вылизаны, а котята лежали в обнимку и крепко спали. Животики их вздулись, словно волосатые воздушные шарики. Они не просыпались до полудня, и было видно, что они обожрались. Но когда котята увидели, что я несу тарелки с едой, они очень этим заинтересовались, и я понял, что перехитрил дикого котенка.
ГОРОД BICHOS
Возбуждение, вызываемое в нем невиданными предметами, и возможность успеха побуждают его к более энергичной деятельности.
Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"
С самого моего приезда в Калилегуа Луна докучал мне просьбами поехать с ним в город Оран. До него всего миль пятьдесят, и там, по словам Луны, можно найти уйму всяких bichos.
Я относился к этой идее сдержанно, потому что знал, как легко можно увлечься и начать метаться с места на место. И пусть даже каждое место само по себе окажется хорошим средоточием животных, если примешься скакать, как кузнечик, толку от этого никакого не будет. Я решил обсудить эту идею с Чарлзом и в тот же вечер, когда мы сидели, не спеша попивая джин и глядя на луну, серебрившую своим голубоватым сиянием листья пальм, сказал ему о своем затруднении.
– Почему Луна так стремится в Оран? – спросил я Чарлза.
– Видите ли,– сказал Чарлз,– во-первых, Оран – его родной город, и это обстоятельство может оказаться полезным, так как это значит, что он со всеми там знаком. Мне кажется, вам не мешало бы съездить туда и посмотреть самому, Джерри. В Оране народу гораздо больше, чем в Калилегуа, и, я думаю, вы соберете там вдвое больше животных, чем вам удалось найти здесь.
– А Луну вы можете отпустить? – спросил я. Чарлз слегка улыбнулся.
– Не думаю, чтобы его трехдневное отсутствие было заметным,– сказал он,– а вам этого времени вполне достаточно для того, чтобы собрать в Оране всю фауну, какая там только есть.
– Мы можем выехать в понедельник? – нетерпеливо спросил я.
– Да,– сказал Чарлз,– так будет хорошо.
– Великолепно,– сказал я, допивая джин,– а теперь мне надо пойти навестить Эдну.
– Зачем она вам?
– Кто-то же должен кормить моих животных, пока я буду в отлучке, а у Эдны, мне кажется, доброе сердце.
Когда я вошел, Хельмут, Эдна и Луна спорили о достоинствах двух народных песенок, которые они вновь и вновь прокручивали на патефоне. Эдна молча указала, где стоит джин, я налил себе и сел на пол у ее ног.
– Эдна,– сказал я, выбрав момент затишья в споре,– я люблю вас.
Она сардонически подняла одну бровь и посмотрела на меня.
– Если бы Хельмут не был больше меня ростом, я предложил бы вам бежать со мной,– продолжал я,– потому что с первого взгляда я влюбился в вас, в ваши глаза, в ваши волосы, в вашу манеру наливать джин...
– Чего вам надо? – спросила она.
Я вздохнул.
– Вы бездушны,– пожаловался я.– Я только собирался приступить к делу. Ну, так знайте же, Чарлз сказал, что мы с Луной можем поехать на три дня в Оран. Вы посмотрите за моими животными вместо меня?
– Конечно,– сказала она, удивленная, как я мог вообще усомниться в этом.
– Конечно,– подтвердил Хельмут.– Джерри, ты большой дурак. Я говорил тебе, что мы сделаем все, что только возможно. Только попроси. Мы сделаем для тебя все.
Он плеснул еще джину в мой стакан.
– А вот,– добавил он неохотно,– побег с моей женой у тебя не выйдет.
Итак, рано утром в понедельник мы с Луной выехали в маленьком автомобиле с кузовом "универсал", за рулем которого сидел какой-то веселый полупьяный субъект с огромными усами. Мы взяли с собой только все самое необходимое для путешествия: гитару Луны, три бутылки вина, мой бумажник, набитый песо, магнитофон и камеры. Мы захватили еще и по чистой рубашке, но наш водитель благоговейно и осторожно уложил их в лужу масла. Всю предыдущую ночь шел такой громкий проливной дождь, какой бывает только в тропиках; к утру он превратился в серую изморось, а грунтовая дорога раскисла и стала похожа на неудавшееся бланманже. Луна, которого не расстроила ни непогода, ни раскисшая дорога, ни сомнительная способность нашего шофера вести автомобиль, ни судьба наших чистых рубашек, ни даже то, что крыша нашей машины немножко протекала, что-то весело напевал про себя, а автомобиль, который заносило и подбрасывало, мчался по дороге в Оран.
Мы ехали уже примерно три четверти часа, когда наш водитель, который больше следил за тем, чтобы правильно подтягивать Луне, чем за тем, как идет машина, одолел на двух колесах поворот. И только мы снова чудом выровнялись, как я увидел впереди нечто такое, отчего у меня упало сердце. Перед нами катил свои красноватые пенистые воды мутный поток шириной ярдов в четыреста. На его берегу, словно очередь понурых слонов, стояли три грузовика, а на середине потока был еще один грузовик, отнесенный вниз по течению напором воды. Его деловито вытаскивал на противоположную сторону какой-то механизм, похожий на большой трактор с лебедкой и стальным тросом. Наш водитель присоединился к очереди, заглушил мотор и осклабился.
– Mucho agua,–сказал он и на всякий случай показал пальцем, будто я страдал пороком зрения и мог не заметить этого небольшого Бискайского залива, который нам предстояло пересечь. Еще день назад этот широкий поток был. очевидно, всего лишь мелким ручейком, который мирно журчал в своем галечном ложе, но ночной дождь раздул его внезапно сверх всякой меры. Я по опыту знал, как быстро тоненький ручеек может вырасти в настоящую бурную реку, потому что однажды в Западной Африке ручеек, который сначала был всего фута в три шириной и дюйма в четыре глубиной, совершенно внезапно превратился в реку, похожую на Амазонку в ее верхнем течении, и чуть не смыл мой лагерь. Никто из тех, кто не видел такого внезапного превращения, не поверит мне, но тем не менее это одна из самых неприятных, а иногда и опасных сторон путешествия в тропиках.
Наконец через час последний грузовик перетянули на тот берег и подошла наша очередь. К бамперу машины привязали трос, и нас осторожно потащили через поток. Уровень воды становился все выше и выше, течение сильнее, и вот вода зашумела и заплескалась о борт машины. Вода проникала сквозь щели в двери и струйками текла по полу у нас под ногами. Постепенно она покрыла наши башмаки. Теперь мы были примерно на полпути, и напор воды медленно, но верно толкал нас вниз по течению. Сначала мы стояли как раз напротив трактора с лебедкой, а теперь нас снесло в сторону футов на пятьдесят. Трос был туго натянут, и у меня было такое ощущение, будто мы превратились в какую-то гигантскую бесформенную рыбу, которую водят на леске два молчаливых индейца. Вода достигла уровня сидений; тут она немного помедлила и вдруг хлынула под нас. В этот драматический момент, когда мы уже сидели на полдюйма в ледяной воде, лебедка перестала работать.
– Ррррр! – зарычал наш водитель, высовывая голову из окна и внушительно шевеля усами.– Que pasa?
Один из индейцев спрыгнул с трактора и медленно побрел по дороге; другой сдвинул большую соломенную шляпу на затылок и не торопясь подошел к берегу.
– Nafta no hay! – закричал он, сладко почесывая живот.
– И надо же, чтобы это проклятое горючее кончилось именно сейчас,– раздраженно сказал я Луне.
– Да,– уныло откликнулся Луна,– но другой индеец пошел за горючим. Он скоро вернется.