Британский военный агент при Первой японской армии генерал-майор сэр Ян Гамильтон оставил дневниковые записи, в которых, основываясь на собственном опыте участника нескольких колониальных войн и наблюдениях за японскими воинскими традициями, культивировавшимися не только в армии, но и во всех проявлениях общественной жизни Японии, высказывал серьезные и оправданные опасения относительно притязаний этой страны на новую роль в мире: "…Европейских государственных людей должно тревожить то обстоятельство, что их народы, казалось, позабыли, что вне заколдованного круга западной цивилизации живут миллионы народов, готовых вырвать скипетр из их нервных рук, коль скоро позволят исчезнуть духу старинной воинской доблести. Странно читать о конференциях, обсуждающих желательность мира и побуждающих к подавлению воинского духа, как будто бы они полагают, что, кроме них, нет никого на свете. Это напоминает овец, рассуждающих о бесполезности сторожевых собак и забывающих о волках. Как будто бы Азия и Африка уже не волнуются в своем беспокойном сне, мечтая о завоеваниях и войне. Если я не особенно ошибаюсь, этот небольшой народ [японцы - Е.С. ], восточный до мозга костей, вполне готов доказать выстрелами своих орудий, что шесть великих держав - только часть всего мира. Что участь их в конце концов зависит от храбрости их солдат, как и участь накопленных ими богатств, свободы и всего того, что они считают для себя наиболее дорогим".
В начале XX века расстановка сил и интересов в Китае, Маньчжурии и Корее сложилась таким образом, что всему миру было ясно: Россия и Япония стоят накануне войны. Осенью 1903 г. русский посланник в Токио барон Розен отмечал, что "войны с нами жаждет весь японский народ, пожертвования текут со всех сторон, принесено столько жертв, что война неизбежна". К 1904 г. на Дальнем Востоке японцы имели следующее численное превосходство над русской армией и флотом: в живой силе - в 3 раза, в артиллерии - в 8 раз, в пулеметах - в 18 раз, в кораблях - в 1,3 раза. Японские войска проводили постоянные маневры, носившие характер демонстрации, и явно готовились к боевым действиям. После одного из таких учений, где присутствовал представитель русской армии полковник барон Таубе, на банкете к нему подошел японский майор и, чокнувшись, сказал:
"- Вот, барон, сейчас я пью ваше здоровье, но скоро и очень скоро уже не буду пить за него, а буду… рубить вас…
Глаза его сверкнули и он схватился за эфес".
В связи со сложившейся обстановкой, 2 октября 1903 г. наместником Российского Императора на Дальнем Востоке адмиралом Е.И.Алексеевым была направлена секретная депеша в Петербург о необходимости немедленно объявить войну и нанести удар первыми, дабы предупредить подобный шаг со стороны японцев. Однако ответом на нее стала телеграмма, смысл которой заключался в том, что "Государь император не допускает возможности Великой России объявить войну маленькой Японии".
В Европейской России явно не разбирались в стратегической обстановке на Дальнем Востоке, к тому же так называемая "русская общественность", утверждая, что "война не встретит сочувствия в широких кругах населения", оказывала упорное давление на правительство, призывая "не бряцать оружием", чтобы не давать японцам повода объявить нам войну.
А обстановка продолжала накаляться. В январе 1904 г., понимая, что война начнется в самое ближайшее время, адмирал Е.И.Алексеев обратился к царю с просьбой объявить мобилизацию на Дальнем Востоке. 12 января Николай II разрешил перевести на военное положение крепости Порт-Артур и Владивосток, но начать общую мобилизацию запретил, вновь заявив о том, что "желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия".
Утром 25 января Алексеев получил телеграмму о разрыве дипломатических отношений с Японией (командиры японского флота узнали об этом на два дня раньше!), а 26 января японская эскадра атаковала русский крейсер "Варяг" и канонерскую лодку "Кореец", стоявшие на рейде в Сеуле для охраны русской дипломатической миссии. Отвергнув предложение неприятеля сдаться, русские моряки приняли неравный бой, а когда стало ясно, что прорваться и уйти к своим невозможно, офицеры приняли решение свезти личный состав на берег, а корабли затопить. Несколькими часами позже, в ночь на 27 января, японские миноносцы внезапно напали на русскую эскадру на внешнем рейде у Порт-Артура. Так началась эта полуторогодовая, неудачная для России, завершившаяся позорным Портсмутским миром и первой русской революцией, трагическая по своим последствиям война.
Что же произошло? Почему Россия оказалась неподготовленна к ней? И какую роль сыграли здесь психологические факторы, в частности, формирование образа врага?
Безусловно, особое место в этом процессе занимал "изначальный", сформированный еще в мирной жизни стереотип восприятия Японии и японцев как противника, представлявшего этнически, культурно, религиозно чуждую, "иную" цивилизацию. Нужно учитывать, что эти стереотипы формировались у определенного субъекта восприятия, а именно: у людей, принадлежавших к специфической российской цивилизации, преимущественно восточных европейцев-славян, православных по вероисповеданию и культуре. Эти штампы восприятия сводились в основном к нескольким обобщенным представлениям о японцах как "азиатах", язычниках, а значит, не просто "других", но еще и отсталых, "дикарях", варварах.
Не случайно все эти негативные штампы, во время войны многократно усиленные естественной враждебностью по отношению к противнику, к тому же вероломно напавшему (как "азиаты"!), находили отражение как в публично выражаемых, так и в частных оценках в пренебрежительной и даже оскорбительной форме. Причем оценки эти делались людьми самого разного общественного положения и культурного уровня и нашли отражение в политических документах, в письмах, дневниках, воспоминаниях, художественной литературе и даже в фольклоре.
Как к "макакам" относился к японцам и сам император Николай II, ненависть которого была вызвана, в частности, тем, что, еще будучи наследником престола, он посетил Японию, где подвергся нападению фанатика и был ранен мечом в голову. Как к "макакам" относилось к ним и следовавшее за императором "высшее общество", и генералитет, и офицерство, и даже солдатская масса. Естественно, армия заимствовала это отношение у "гражданского" общества.
В "высшем обществе" на восприятие японцев оказывала влияние еще и принадлежность к основным политическим группировкам. Их было две. Одна из них, заинтересованная в колониальной экспансии России в Корею и Маньчжурию и, соответственно, в выведении из игры основного конкурента, которым была Япония, выступала за решительные "инициативные" действия, за агрессивный курс на Дальнем Востоке. Эта группировка получила название "безобразовской клики" (по имени члена особого комитета по делам Дальнего Востока А.М.Безобразова). В ее состав входили лица весьма влиятельные: великий князь Александр Михайлович, контр-адмирал А.М.Абаза, М.В.Родзянко, И.И.Воронцов, В.К.Плеве и др..
Позицию этой группировки, в которой как раз и отразилось неадекватно стереотипное, пренебрежительное отношение к потенциальному противнику, наиболее рельефно обозначил министр внутренних дел и шеф жандармов В.К.Плеве. "Поверьте мне, - заявлял он, - что нам маленькая победоносная война необходима, иначе нам внутри России будет грозить беда". Войну с Японией он представлял только так: как "маленькую" и обязательно "победоносную".
Более адекватен в своих оценках был принадлежавший к той же группировке адмирал Е.И.Алексеев - наместник императора на Дальнем Востоке. Он приходил к тому же выводу о необходимости первыми начать войну против Японии, но исходя из совершенно иных посылок: адмирал был хорошо осведомлен о действительной обстановке в этом регионе и реальной силе японцев, а также о фактической неизбежности войны и готовности противника напасть первым. Не случайно именно он был одним из немногих, кто настаивал на серьезной подготовке к войне.