Между тем хулители - люди разных профессий. Знатоки мира божьих творений, но и ремесленники. И это существенно. Не коренится ли тождество критики алхимии со стороны ее современников в самой природе алхимии? Не говорит ли это об особом, генетически определенном месте, которое занимала алхимия в культуре, располагаясь между техническим ремеслом и натурфилософствованием? В самом деле, теоретизирование алхимиков практично по преимуществу в смысле цели, хотя и заранее безнадежно; практика же умозрительна, эфемерна и живет лишь в слове, да и то тайном, темном. Вещественная же фактура алхимической лаборатории совпадает с фактурой мастерской технохимика-ремесленника. Ap-Рази (IX–X вв.) свидетельствует, например, что почти "все приборы (алхимической лаборатории. - В. Р.) можно найти у золотых дел мастера" (Каримов, 1957, с. 62).
Критика алхимии продолжалась и в иные, послесредневековые времена.
ТЕКСТЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ, задавшегося целью развенчать средневековье по всем статьям, но странно забывшего о собственной средневековости, выразительно запечатлели эту критику.
Уже у Данте - а это был лишь конец XIII столетия - читаем о двух алхимиках, подделывавших металлы и обреченных за это на вечные муки в десятом рву восьмого круга "Ада". Алхимия у Данте - наука вполне жульническая и ни на что более не годная. Ее адепты - сплошь мошенники и, стало быть, грешники. Иных целей у алхимии нет и быть не может. Главная же - злато-сереброискательская - ее идея заведомо недостижима. Еще резче говорит об алхимии Петрарка (XIV в.). Им принят во внимание ее тысячелетний неудачный опыт. Пафос такой критики - проверка практикой.
Но не только неудачи практического свойства вызывали антиалхимические выпады. Важна была и нравственная сторона дела. Золото - венец алхимических исканий - опорочено отвратительной действительностью. Блестящая поверхность совершеннейшего из металлов захватана недостойнейшими. Ронсар (XVI в.):
Из-за него разлад, раздор.
Из-за него и глад, и мор,
И сколько слез неутолимых…
(1963, с. 80, 81).
В сатире Себастиана Бранта (XV–XVI вв.) "Корабль дураков" читаем:
Алхимия примером служит
Тому, как плутни с дурью дружат…
(1965, с. 220).
Сказал нам Аристотель вещий:
"Неизменяема суть вещи",
Алхимик же в ученом бреде
Выводит золото из меди…
(с. 224).
Мешок травы, бочонок мази -
Вот пластырь вам для всех оказий…
(с. 156).
Алхимики у Бранта - наравне с прочими - почтенные жители страны Глупландии. Хлесткая брань далека от изящной возрожденческой хулы. Брант сам еще слишком средневеков. Ссылки на Аристотеля как аргумент в споре - разве не средневековое средство убедить оппонента в собственной правоте? Это критика "справа", заостряющая внимание на практических неудачах. Ругательского Бранта сменил пристойный Эразм Роттердамский (XV–XVI вв.), от которого тоже досталось и тайным наукам, и их ревностным адептам, "кто при помощи тайных наук тщится преобразовать природу вещей и отыскивает пятую стихию на морях и на суше". Но тут же утешает их стихом из Секста Проперция: "К великим делам и стремленье - почтенно бывает" (1932, с. 128). Ирония, а потом и смех, злой и глумливый, - верный признак конца алхимических занятий. Антиалхимические стихи "Кентерберийских рассказов" Чосера (XIV в.), карикатуры Гольбейна Младшего (XVI в.), рисунки Брейгеля Старшего (XVI в.), изобразившего алхимика-неудачника, который в поисках алхимического злата пустил по миру собственную семью… Свидетельство возрожденческого смеха над алхимией, непутевой дочерью Средних веков, так и оставшейся старой девой - не только не обрученной, но и не помолвленной с золотым алхимическим тельцом. Прибавлю к этому "Подсвечник" Джордано Бруно (XVI в.), сатиру испанца Франсиско Кеведо (XVI–XVII вв.). Этот Франсиско, например, в "Книге обо всем и еще о многом другом", продолжая длившуюся уже не одно столетие череду насмешек над алхимией и алхимиками, издевательски советует: "Делай то же, что делали все в подобных случаях и что очень легко: пиши вздор" (1949, с. 208). Но и на этом фоне являются печально снисходительные изображения чудаковатых алхимиков. Вот фрагмент из пьесы Бена Джонсона "Алхимик" (XVI–XVII вв.):
…Сегодня
Я должен приготовить талисман,
Наш перл творенья - философский камень…
Вы все еще не верите? Напрасно!
Я весь металл здесь в доме превращу
Сегодня ночью в золото, а завтра
Чуть свет за оловом и за свинцом
К лудильщикам я слуг своих направлю…
(Джонсон, 1960, с. 246, 249).
Примерно в те же времена существует критика вовсе иного свойства - преследовательская, инквизиторская. Она проста и незатейлива: алхимия - "проклятая наука, вдохновленная самим дьяволом" (Rassenfasse et Gueben, 1936, с. 43).
Возрождение критикует Средние века, а значит, и алхимию. Мишень для критики предельно упрощена. Только поиск алхимического золота. Может быть, еще и эликсира долголетия. Тысячелетний опыт - опыт неудач. Он-то и есть предмет для нападок. Возрождение критикует "корыстную" алхимию за невезение, забыв о безграничном ее же бескорыстии.
Возрождение отождествляет алхимию со Средними веками. Больше того, считает именно ее наиболее выразительным, безобразно выразительным и оглупленным образом этих самых хулимых Средних веков. Именно потому эта хула презрительна, беспощадна. Важно, однако, что ренессансное "источниковедение" алхимии считает ее законной дочерью средневековья.
И все-таки почему именно Ренессанс обеспечил алхимии как будто бы новую - тысячу лет спустя после Александрии - многоцветную, полнозвучную жизнь? Не было ли Возрождение само в какой-то своей грани алхимическим, то есть тоже средневековым? А если так, то и возрожденческие инвективы в адрес адептов - не более чем способ отмежеваться от оккультизма старого во имя новой герметики. Размежевание на всякий случай. Но, как бы там ни было, живая алхимия окончилась, что своевременно уловил ренессансный критический ум. Леонардо да Винчи: "О, искатели постоянного движения, сколько пустых проектов создали вы в подобных поисках! Прочь идите с искателями золота!" (Зубов, 1961, с. 125). Начинается естественнонаучная критика алхимии.
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РОБЕРТА БОЙЛЯ (XVII в.), с прямотою манифеста запечатленная в его "Химике-скептике", химия флогистиков, химические воззрения Лавуазье (XVIII в.) - результативная антиалхимия. Анализ этой истории достаточно представлен и в зарубежной, и в нашей историко-химической литературе. Продолжение той самой, как будто и поныне продолжающейся, критической традиции отрицателей-возрожденцев, лишь внешне более подкрепленной аргументами в век Просвещения. И все-таки это иная традиция, ибо пафос ее не в расчете со средневековьем, а в оправдании рационального знания, ставшего идеалом XVIII столетия.
Николай Лемери (XVII–XVIII вв.): алхимия - это "искусство без умения, начало которого - ложь, середина - труд, конец - нищета". (Lemery, 1713, с. 85). Середина этого афоризма опорочена началом и обесценена концом - "нищетой". Эрнест Мейер отгораживает алхимию от химии, считая, что на химию алхимические учения оказали очень ничтожное влияние (Мейер, 1899, с. 38). Ведь наряду с алхимией всегда существовала практическая химия, и именно из нее возникла химия как наука. Опустив бесчисленные сходные высказывания, заключу весьма выразительными словами Н. А. Фигуровского: "Алхимию можно образно представить в виде бесплодного отростка на живом дереве химии. Уходя корнями в практику, питаясь и развиваясь от связей с производством, химия на определенном этане развития дала отросток-алхимию, пышно распустившийся и разросшийся в Средние века. Казалось, что этот отросток мог перерасти самое дерево; но он оказался нежизненным и, не получая питательных соков от производства и практики, в конце концов засох" (1969, с. 124). Как появился этот отросток? Почему он оказался неполноценным, в то время как на самом-то деле цвел пышно и ярко больше десяти столетий? Как из химического ремесла - только из него одного - возникает химическая наука? Что мешало отростку получать те же соки, что получало все дерево? Ни на один из этих вопросов автор ответа не дает.